User - i dfee46a8588517f8 Страница 12

Напутствуя нового главнокомандующего, царица писала: «Ты наконец показываешь себя... настоящим самодержцем... Единст­венное спасение в твоей твердости. Я знаю, что тебе это стоит, и ужасно за тебя страдаю. Прости меня, умоляю, мой ангел, что не оставляла тебя в покое и приставала к тебе так много». Но зато теперь все будет хорошо. «Будь в этом твердо уверен... Молитвы нашего Друга денно и нощно возносятся за тебя к небесам, и Господь их услышит»79.

После произведенного Распутиным и царицей «государствен­ного переворота» царь демонстрировал полную покорность. «По­думай, женушка моя,— писал он 25 августа,— не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость,

что ты не исполняла этой обязанности давно уже или хотя бы во время войны! Я не знаю более приятного чувства, как гордиться тобой, как я гордился все эти последние месяцы, когда ты неустан­но докучала мне, заклиная быть твердым и держаться своего мне­ния»80. Эта просьба означала, что царь фактически передавал власть в Петрограде жене — частному лицу, бывшему по россий­ским законам таким же подданным царя, как и остальные 170 млн ' российских жителей 81. Естественно, царица была в полном востор­ге. «О мой дорогой, я так тронута, что ты просишь моей помощи, я всегда готова все сделать для тебя, но не люблю вмешиваться непрошенно (!), только здесь (в вопросе об отстранении Нико­лая Николаевича.— А. А.) я чувствовала, что слишком много было поставлено на карту!»82 Супруг ей отвечал: «Будь совершенно спокойна и уверена во мне, моя душка-Солнышко. Моя воля теперь тверда и ум более здрав (!), чем перед отъездом»83.

Царя уже не просят — ему приказывают. «Возьми клочок бу­маги и запиши себе, о чем тебе нужно переговорить, и затем дай эту бумажку старику (И. Л. Горемыкину.— А. А.), чтобы ему лег­че было запомнить все вопросы»,— приказывает царица мужу 11 сентября 1915 г. Далее перечень этих вопросов84. «Вот тебе, дружок, список имен.... которые могли быть кандидатами на место Самарина», читаем мы в письме от 7 сентября 85. «Скорей смени министров»,— получает монарх приказ на Другой день 86.

Отставка Николая Николаевича стала началом эры «мини­стерской чехарды»; почти все министерские назначения за тот пе­риод были произведены по требованию Распутина. Из переписки видно, как Распутин и царица входили во вкус управления стра­ной, все более расширяя сферу своего влияния. В письме от 14 сентября царица предлагает царю главнокомандующего юго­западным фронтом Н. И. Иванова взять в ставку, заменив Щерба- чевым, с тем чтобы сделать его чем-то вроде комиссара при Алексе­еве, которому она и «старец» не доверяют, но пока не считают нуж­ным говорить об этом прямо. «Подумай об Иванове, дорогой мой. Мне думается, ты будешь спокойнее, если Иванов будет с Алексеевым в ставке»87.

В письме от 2 ноября царица высказывает беспокойство поло­жением на Балканах: «Всегда надо энергично следить за Балка­нами и показывать им нашу силу и настойчивость... Надо их при­брать к рукам теперь, пока у них большие затруднения», потому что после войны «эгоистическая политика Англии резко столкнется с нашей»88. Внутренняя политика целиком стала сферой влияния Распутина и царицы. «Только поскорее прикрой Думу — раньше, чем они успеют сделать свои вопросы, — приказывает она мужу.— Будь и впредь также энергичен!»89 «Милый, запрети этот москов­ский съезд (земского и городского союзов.— А. А.), это совершен­но недопустимо: он будет похуже Думы»90.

Предметом забот и указаний царицы и «старца» становятся продовольственный вопрос, добыча угля, выпуск новых бумаж­ных денег91. Более того, Распутин решил, что для него настало вре-

мя вплотную заняться военными делами, чтобы выправить поло­жение на фронте. «Теперь, чтобы не забыть, я должна передать тебе поручение от нашего Друга, вызванное Его ночным видени­ем,— сообщается Николаю 15 ноября.— Он просит тебя приказать начать наступление возле Риги, говорит, что это необходимо... он говорит, что именно теперь это самое важное, и настоятельно про­сит тебя, чтобы ты приказал нашим наступать»92.

Ответ на указания — полное послушание. Поздравляя импе­ратрицу с новым, 1916 г. Николай пишет ей 31 декабря: «Если б только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает меня за мою (!) работу, ответственность (!), тревоги и пр. ... Пра­во, не знаю, как бы я выдержал все это, если бы богу не было угод­но дать мне тебя в жены и друзья. Я всерьез говорю это»9,5.

В 1916 г. диапазон прямого вмешательства царицы и Распу­тина в государственные дела все более расширяется. Фактически царица уже управляет страной. Она вызывает министров, прини­мает от них доклады и отдает распоряжения, против которых они не только не возражают, но которых просят. Причем делается это отнюдь не захватным порядком, а по горячему желанию самого царя. «Да, действительно, тебе надо быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь,— пишет он в Царское Село 23 сентября 1916 г.— На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров — этим ты приносишь огромную пользу (!) мне и нашей стране! О бесцен­ное Солнышко, я так счастлив, что ты наконец нашла себе подхо­дящее (!) дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучить-

и и Q4

ся, по крайней мере о внутренних делах» .

В инструкциях царю супруга прежде всего заботится об укреп­лении позиций «Друга». «Держи мою записку перед собой,— пи­шет она 27 сентября 1916 г.— Наш Друг просил тебя переговорить по поводу всех этих вопросов с Протопоповым, и будет очень хоро­шо, если ты поговоришь с ним о нашем Друге и скажешь ему, что он должен слушать Его и доверять Его советам — пусть он почув­ствует, что ты не Избегаешь Его имени». Этот приказ повторяет­ся снова, в конце письма: «Вели ему слушаться советов нашего Друга... пожалуйста, скажи это, пусть он видит, что ты Ему дове­ряешь, он знает Его. Держи эту бумагу перед собой»95.

Влияние Распутина к осени 1916 г. было так велико, что кажет­ся неправдоподобным даже для историка, отдаленного от описы­ваемых событий более чем полувеком. В этом отношении вызывает подлинное изумление факт, связанный с вмешательством «старца» в дела юго-западного фронта. Когда царь отдал Брусилову приказ о приостановке наступления, «Друг» остался «очень доволен» рас­поряжением «папы» и заявил: «Будет хорошо»96. Однако Бруси­лов сумел настоять на отмене приказа и продолжал наступление. Узнав об этом, царица телеграфировала: «Он очень расстроен тем, что не последовали твоему (!) плану... Твои мысли внушены свыше». Вслед за телеграммой полетело письмо: «Милый, наш Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушался твоего приказа о приостановке наступления. Он говорит, что тебе было внушено свыше (!) издать этот приказ... Надеется, что ты все же будешь настаивать на своем решении»97. В тот же день царь в ответ шлет письмо, где в извиняющемся тоне объясняет, почему изменил свое первоначальное решение и добавляет: «Эти подроб­ности только для тебя одной — прошу тебя, дорогая! Передай Ему только: папа приказал принять разумные меры!»98 Но царица неу­молима: «Ты должен на этом настоять — ты глава...»99 Спустя два дня царь сообщает: «Дорогая моя, Брусилов немедленно по полу­чении моего приказания отдал распоряжение остановиться и толь­ко спросил, надо ли отсылать обратно прибывающие войска (этим и было обусловлено решение о продолжении наступления.— А. А.) или разрешить им продолжать их движение»10".

Отношение царя к Распутину явно отличалось от отношения жены, было гораздо более сдержанным и временами, как видно из переписки, даже скептическим. Очень верно и точно, на наш взгляд, различие в отношении супругов к разного рода юродивым и псевдосвятым вообще, к Распутину в частности, выразил Шавель- ский. «Если,— писал он,— разные „блаженные", юродивые и дру­гие „прозорливцы" для императрицы были необходимы, то для него они не были лишни. Императрица не могла жить без них, он к ним скоро привыкал. Скоро он привык и к Распутину»101.

Французский посол Морис Палеолог отвечал на этот вопрос примерно также. «Имеет ли Распутин такую же власть над импе­ратором, как над императрицей?»—«Нет, и разница ощутительна», особенно тогда, когда «старец» вмешивается в политику. «Тогда Николай II облекается в молчание и осторожность, он избегает затруднительных вопросов; он откладывает решительные ответы, во всяком случае он подчиняется после большой внутренней борьбы, в которой его прирожденный ум очень часто одерживает верх. Но в отношении моральном и религиозном император глу­бочайшим образом подчиняется влиянию Распутина»102.