Джек Лондон - Письма Кэмптона — Уэсу Страница 12

XVI

ТОТ ЖЕ — ТОМУ ЖЕ

Лондон.

Воскресенье, утром.

16 марта 19… г.

Я должен перейти к рассмотрению трех положений моего письма, поэтому я остаюсь дома и пишу, хотя на улице веет свежий ветерок, и солнце кокетливо прячется за облаками, и какая-то сила тянет меня на улицы города. Это не беспокойство — это любовь к простору. Мне хочется покинуть свои стены, более того, слиться душой с городом и дать городу слиться с собой. Я никогда так сильно не чувствую своей общности с миром, как на прогулке, если исключить письменную беседу с тобой. Оспаривая тебя, я расту и преисполняюсь гордости. Мои чувства оживают, и я становлюсь снова молодым. Я выступаю защитником мира, и энтузиазм не изменяет мне на этом высоком посту. Пред лицом неразделяемого мной скептицизма я ощущаю прилив веры, и в ответ на унижение брака во мне поднимается чувство уважения к унижаемому. Я становлюсь фанатиком и изливаю свои чувства в восхвалениях. Я поддаюсь очарованию гармонии, ибо я служу, защищаю и восхваляю то, что считаю добром.

Поэтому в ответ на твое заявление, что романтическая любовь существует лишь до брака и что она в браке умирает так же, как, по уверению некоторых, она умирает с приближением бедности, я с радостью устанавливаю, что это неправда. Я тщательно пересматриваю факты, которые до сих пор только допускал, и убеждаюсь в своей правоте. Ты ошибаешься, утверждая, что возлюбленный и супруг взаимно исключают друг друга. Если любовь была в начале, она будет и в конце. Любовь крепнет и растет. Близость закрепляет узы, и душа расцветает в лучезарной атмосфере. Неудачные браки представляют союзы, основанные на расположении. В этом случае наступает момент утомления, ибо брак требует, чтобы обе стороны были друг для друга всем во всем; если этого нет, то жизнь «договаривающихся сторон» по всем законам логики и по законам утонченного искусства жизни навсегда испорчена.

Да, иногда люди, и по-настоящему любящие друг друга, тоже с сожалением вспоминают о добрачной любви. Но эти, по крайней мере, хорошо начали. Их жизнь бесконечно обогатилась любовью. Неудача тем самым становится менее тяжелой, чем неудача других, пошлых людей, требующих от жизни так мало, что даже это малое ускользает от них. На тех, что могли бы любить, нет земных пятен. Они непонятны другим, но они безупречны. Это была не их ошибка и не ошибка любви, и даже ошибаясь, они живут «жизнью, более богатой», чем другие люди.

Ты последователен, утверждая, что любовь — это страсть. Ты думаешь, что она не более как предварительное содрогание. Ты отмечаешь некоторое изменение; трепет и возбуждение стихают с исчезновением неизвестности, но ты не знаешь, что они уступают место неизменной радости, что обещание сменяется исполнением, и надежда не более прекрасна, чем воплощение; оба чувства отмечены печатью божества, и любовь никогда не разочаровывает.

Скажи мне, эти мирные браки по склонности, которые ты так расхваливаешь, всегда ли они спокойны? Совершают ли супруги дружно и рука об руку весь свой жизненный путь? Воздержание, терпение и жертвы, о которых ты говоришь, — охотно ли идут на них ради другого человека, которого можно легко заменить двадцатью другими? Не легче ли идти на все ради единого, когда любишь и боготворишь, когда все силы твоего существа приказывают тебе служить ему в жизни и смерти? Обычный брак не блещет этими добродетелями. Скорее они являются идеалами на ходулях, при помощи которых страдающие стороны пытаются перебраться через отделяющую друг от друга пропасть. Разумеется, всякая сколько-нибудь нравственная личность проводит в своей жизни начала воздержания и жертвы. Но средним людям в твоем браке это дается с великим трудом, и они живут стиснув зубы. Какое бы ни было спокойствие, оно всегда покупается ценой крови. Дидро, будучи супругом глупой швеи, не имел права на любовь мадемуазель Волан. Было великим грехом взять от этой женщины все и дать ей взамен такую малость. Это такой же грех, как трусость и себялюбие.

Но неузаконенные отношения будут существовать, потому что обычаи света не в силах уничтожить в людях влечений и желаний; потому что люди будут любить, хотя бы свет осуждал любовь, как пошлость или безумие. Каждому из нас не трудно найти свое счастье, но мы должны идти извилистыми тропами в этом лицемерном мире. «Прямого пути нет! Поворачивай!» Таков голос условных приличий с тех пор, как существуют условность и приличие.

Итак, каждому пошлому браку соответствует канонизированная обычаем любовь, — это ты можешь увидеть в истории древнегреческой культуры и в роли гетер. Помнишь: «Положение женщины, прикрепленной к домашнему очагу, оказало губительное влияние на нравственность греков. Женщина не могла оказывать на общество того возвышенного и облагораживающего влияния, какое она оказывает на современное общество. Мужчины были принуждены искать духовного общения и понимания вне домашнего круга, среди класса женщин, называемых гетерами. Гетеры пользовались большим уважением за блестящий ум и образование. Наиболее известной представительницей этого класса является Аспазия, подруга Перикла. Влияние гетер на общественную нравственность было чрезвычайно вредным». Но этот обычай просуществовал много веков. Вспомни эпоху Возрождения, когда были воспеты Лаура и Беатриче, вплоть до блестящих энциклопедистов восемнадцатого века с их общепризнанными возлюбленными, вспомним Гёте и Джона Стюарта Милля. Их любовь расцветала в разных условиях и при различной обстановке, но в основе всегда было то же самое — сильная, нежная любовь между мужчиной и женщиной, испорченная тем, что обычай разрешал при этом брак без любви. Но и это было хорошо, ибо было лучшим из всего, что могло быть в то время. И когда историк позволяет себе сказать, что: «Влияние гетер на общественную нравственность было чрезвычайно вредным», нам понятно, что он считает брак, вынуждающий мужа и жену искать душевной близости за пределами семьи, учреждением дурным и безнравственным.

Ныне положение изменилось. Женщина возродилась в силе и достоинстве, и на Земле расцвело невиданное до сих пор рыцарство. Женщина — равная, товарищ, личность. Она перестала быть средством, но стала сама по себе целью; ее роль не только рожать, но и жить наравне с мужчинами. Повторяю, она не средство, а человеческая личность, наделенная собственной душой. Благодаря большой и всеобщей эмансипации женщин осуществилось утончение современной любви.

Теперь перейдем к последнему вопросу — о продолжении рода. Совершенно так же, как функция предшествует органу, — любовь к жизни является врожденной и заставляет человека стремиться к поддержанию жизни. Но даже первобытный человек, в котором инстинкт всего сильнее, способен на добровольную смерть. Некоторые люди всегда были способны отдать свою жизнь (считается даже, что самоубийство существует и в мире животных). А сегодня мы уже не говорим, что человек во чтобы то ни стало обязан жить. Почти столь же часто он должен умереть. Многие ради идеи считали нужным умереть на костре или на виселице. Если мы так распоряжаемся своей жизнью, то еще проще распорядиться своим инстинктом продолжения рода, который связан лишь биологически с любовью и жизнью, и который в своем социальном выражении часто представляет лишь холодное умствование, а не горячую всеподавляющую потребность. Нас ничто не побуждает воспроизводить себя. В действительности каждому родившемуся на свет ребенку приходится бороться за свою долю земных благ с другими претендентами на них. При современном экономическом положении всякое увеличение народонаселения — угроза.

Я называю деторождение без участия в нем человеческих и духовных сил метанием искры, перегрузкой мира вульгарными земными тварями. Ребенок имеет право на рождение, если он зачат в любви, а не в похоти. Если это дитя твоего идеала, дитя твоей подлинной и лучшей жизни, тогда в нем воплощается твое бессмертие, и тогда, и только тогда, ты имеешь право радоваться и гордиться созданной тобой жизнью.

Мой милый, дорогой Герберт, моя любовь не ошиблась. Это ты должен понять. Любовь никогда не ошибается. Пусть лучше мои дети остались нерожденными, если я не мог иметь их от любимой мною женщины! Ты напомнил мне, что Данте женился на Джемме, дочери Манетто Донати, и что она родила ему семерых детей. И все же, Герберт, эта женщина не была упомянута ни в «Божественной комедии», ни в «Новой жизни», ни где бы то ни было в его сочинениях. Данте приспособлялся к обстоятельствам. Он далеко не во всех отношениях стоял выше своего времени; вспомни его теологию. Обычай позволял бесстрастный брак наряду с любовью. Данте подчинился обычаю, и встреча в раю с Госпожой была омрачена ее «холодной, заученной улыбкой».

О, из какой агонии сердца и ума,Победы упоенья над отчаяниемИ нежности, и слез, вражды ко злу,И вскрика страстного души в смятеньеВозникла эта поэма неба и земли,Средневековья чудо, эта песня…

Ради Беатриче этот человек терзал свой дух бессмертным томлением и возвысил голос, слышный нам и посейчас, как очарованное эхо. Ради Беатриче он спускался в обитель мертвых, взбирался на крутизну чистилища и взлетал навстречу Райской Розе. И «где она? — кричал я неотступно». Данте — вдохновитель любящих, мог лучше прожить свою жизнь, но любил он хорошо. Верю, что ты можешь любить так же.