Отдельный 31-й пехотный - Виталий Абанов Страница 12

На следующий день, едва с попойки очнулись — вызвал нас Сиятельный Князь Муравьев. Положил перед нами — мной и Мещерской — письменные извинения и гарантии от СИБ и настоятельно советовал убраться с глаз его долой прямо ко двору Императора. Потому как Высший Родовой Дар и надлежит присягу принести уже в качестве магикуса Империи. Правда в моем случае опять-таки все спорно, но ему, князю Муравьеву — все равно. Пусть в Имперской Канцелярии голова болит, а у него и так головой боли достаточно, всю ночь вахлаки из Восточной Ся песни горланили вместе с гусарами, мерзавцы такие.

Так что Сиятельный Князь благословил нас в дорогу, пожевал свой седой ус и заметил в пространство, что ежели, где и найти управу на СИБ, так это при дворе. И что он за нас словечко замолвит, а нам надо только письмецо от него, рекомендательное — передать. И княгине Полине Иринчеевне — передавать приветственные амуры. Родственница же? Ах, тетя… ну, тем более. Уваровы… не из тех ли Уваровых, что от Минчака Касаева, татарского мурзы, во владения к Великому Князю Московскому Василию Дмитриевичу? Те самые? Ну-ну.

С тем и отпустил нас Николай Николаевич, а у ворот нас встретил СИБ. На этот раз — в лице Медузы Горгоны, вернее — Ирины Васильевны Берн, старшей сотрудницы и мага-менталиста. Или менталистки? Применимы ли тут феминитивы? В любом случае Ирина Васильевна Медуза Горгона преодолела свой страх перед неминуемым изнасилованием и заявила, что руководителем местного отделения СИБ принято решение что сопровождать нас в столицу будет именно она — Ирина Васильевна. И все тут.

Надо сказать, что она изрядно на Мещерскую косилась. Не понравилась она ей что ли? Возникло вот между ними определенное напряжение… или мне показалось?

— Могла бы с Волчицей в Ся поехать… или в Лоян. Генеральское звание тебе там обещали… — замечаю я вслух, глядя на проносящиеся за окном вагона «люкс» сосны под тяжелыми снежными шапками на ветвях.

— Чего я там забыла — фыркает Мещерская, набивая свою трубку табаком: — у ханьцев еще хуже, чем у нас грызня при дворе. Интриги на интригах. А если уж выбирать между ханьской тюрьмой и нашей каторгой, так я, пожалуй, лучше на каторгу поеду. Бесплатный сыр, Володя, он только в мышеловке бывает. Только вот… из огня да в полымя ты у нас.

— Почему это?

— Почему, спрашиваешь? — прищуривается она и покачивает головой: — почему… видать крепко ты головой ударился. Да и дружок твой ненаглядный тебе ничего не сказал. Чай скучать о нем будешь? Вы ж не разлей вода были…

— За кого скучать? За фон Келлера? Я вас умоляю. — делаю я вид что мне все равно. На самом деле не все равно и о неугомонном гусаре я, наверное, все-таки буду скучать, но такова воинская служба — он у нас все еще в лейб-гвардии, а меня вон в столицу вызвали, «со всем скарбом». Под скарбом поздразумевалось все мое нехитрое имущество, а также мои домочадцы, к которым неожиданно причислили — помимо Мещерской и барышни Лан — еще и Пахома, а также этого неприметного паренька из местных, который помогал Пахому по хозяйству. Как его там? Все время забываю…

— Вляпались мы с тобой, Володя — вздыхает Мещерская и откидывается назад, положив голову на мягкий подголовник, обитый красным бархатом: — и вроде ничего не предвещало, а оно вон как вышло. Ну… раз уж мы с тобой теперь в одной лодке, думаю надо тебе сказать куда именно ты вляпался. — она мотает головой и ее черные, цвета воронова крыла волосы — рассыпаются по плечам.

— Скажи пожалуйста. — дверь в купе открывается и к нам вплывает валькирия Цветкова, которая держит в руках металлический поднос. На подносе — два стеклянных стакана с коричневой жидкостью, стаканы в мельхиоровых подстаканниках, на блюдечке — колотый сахар, несколько ломтиков лимона. И тарелка с баранками.

— Вот — говорит Цветкова: — обед будет в час, добро пожаловать в вагон-ресторан. Но я могу принести сама, потому как мне эта страшила одноглазая из СИБ говорила, что вам запрещено из купе выходить. Но она и сама никуда не ходит, только зыркает по сторонам глазищем своим, так что, если захотите ноженьки поразмять — так добро пожаловать.

— Спасибо Маргарита — кивает полковник и Цветкова — ставит поднос на столик, между нами. Тут же краснеет.

— Мы с девочками всегда за вас молились! — тут же поведала она нам тихим шепотом: — чтобы у вас все сложилось! Кира Ромашкина говорила, что у вас — любовь! А оно вона как… и хорошо! Совет да любовь, честным пирком да за свадебку! Жаль что батюшка Император вас к себе вызывает, а то бы свадьбу в гарнизоне и справили… но ниче, у вас в имении справим! Жаль, что девочек со второй роты не будет, но они все вас поздравляют!

— Какие вы у меня умницы — говорит полковник и Цветкова — расцветает на глазах. Краснеет еще пуще и поспешно удаляется, что-то бормоча про свадьбу, цветы и «детишек побольше». Дверь за ней закрывается с тихим шелестом.

— А у тебя есть имение, Уваров? Не знаешь? Вот у меня — нет. — говорит полковник и сжимает трубку в руке: — все отняли. И пес с ним что отняли, но то, что Валюшку вместе с мамой монастырь загнали… опальная я, Володенька. Род мой в измене государству и государю-императору подозревался. Оттого-то и неровно дышит ко мне Имперская Безпека. Батюшку моего Никона Петровича и брата старшего Андрей Никоновича — взяли за заговор. Не знаю, был ли он на самом деле или нет — в то меня как женщину, да по малолетству не посвящали. Взяли как полагается — имущество под арест, вроде, как и не конфисковали, а пользоваться нельзя. Отца и брата под следствие, а потом — казнили. Нас всех — через менталистов раз по пять прогнали за три года. Но подозрения остались, так что это моя вина, что ты с СИБ так крепко поссорился. Они ни тебя ни меня теперь в покое не оставят.

— Ну… пока у нас есть пайцза… а потом можно и вправду эмигрировать — отвечаю ей я: — время покажет.

— Легкомысленный ты, Володя. — качает головой полковник: — за то ты мне и нравился всегда. Я же ведь с тобой не всерьез. Я ведь с тобой потому роман и закрутила, что подумала — не может такой как Уваров всерьез быть. Сегодня здесь, а завтра там и никаких угрызений совести или там сердечных ран. Такой бонвиван мне и нужен был… а ты решил жениться. Совсем с дуба рухнул? Не пара мы с тобой. И черт с ним, что ты лейтенант, а я полковник и что в нас на светском приеме пальцами тыкать будут, я переживу. Но ты же… ты органически верен быть не можешь, а я — ревнивая. Я же и тебя убью и девку эту твою, которая мастерица по сунь-вынь, даром что магичка она. И вторую, если найду — тоже.

— Тут и правда затык — признаюсь я: — однако прямо здесь и сейчас ты мне нравишься больше всех на свете. И я в любом случае хотел бы остаться с тобой друзьями.

— Дурак ты Уваров — вздыхает она: — не бывает такого. Впрочем, мы с тобой уже одной веревочкой связаны… по твоей вине, между прочим! Кто тебя просил головы СИБовцам отрывать?

— Я и оторвал то всего одну! — защищаюсь я: — у второго голова на месте была! Почти вся…

— Вот! В этом весь ты! — тычет в меня трубкой полковник и поправляет шинель: — безответственный! И как ты еще лейтенантом остался? Из-за таких как ты в армии отрицательные звания надо вводить! Минус лейтенант! Отрицательный ротмистр!

— Это… интересное предложение — признаюсь я.

— Ладно — успокаивается она: — не о том речь. У меня… у моего рода — есть враги. Влиятельные враги. Многим в свое время батюшка мой покойный дорогу перешел… а как имение и прочее имущество арестовали, и мы по миру пошли — так все оторваться на нас решили. Так что… нету у меня больше ни имения, ни земель родовых с деревеньками. А мы… заключили соглашение, пошли на то, чтобы уйти из светской жизни окончательно. Как род Мещерских. Мама и Валюша — в монастырь, а я — на военную службу, потому что Родовой Дар открылся, как в пору девичью вошла. Так что… — она вздыхает: — у твоей жены во врагах сами Денисьевы. Есть там такой ублюдок по имени Герман, он лично маму и Валюшу в монастырь пристроил…