Стихотворения - Александр Александрович Блок Страница 12

Свет выбегал, и снова тьма бродила.

1 мая 1902

«Ужасен холод вечеров…»

Ужасен холод вечеров,

Их ветер, бьющийся в тревоге,

Несуществующих шагов

Тревожный шорох на дороге.

Холодная черта зари —

Как память близкого недуга

И верный знак, что мы внутри

Неразмыкаемого круга.

Июль 1902

«Свет в окошке шатался…»

Свет в окошке шатался,

В полумраке — один —

У подъезда шептался

С темнотой арлекин.

Был окутанный мглою

Бело-красный наряд.

Наверху — за стеною —

Шутовской маскарад.

Там лицо укрывали

В разноцветную ложь.

Но в руке узнавали

Неизбежную дрожь.

Он — мечом деревянным

Начертал письмена.

Восхищенная странным,

Потуплялась Она.

Восхищенью не веря,

С темнотою — один —

У задумчивой двери

Хохотал арлекин.

6 августа 1902

«О легендах, о сказках, о тайнах…»

О легендах, о сказках, о тайнах.

Был один Всепобедный Христос.

На пустынях, на думах случайных

Начертался и вихри пронес.

Мы терзались, стирались веками,

Закаляли железом сердца,

Утомленные, вновь вспоминали

Непостижную тайну Отца.

И пред ним распростертые долу

Замираем на тонкой черте:

Не понять Золотого Глагола

Изнуренной железом мечте.

Сентябрь 1902

Из цикла «Распутья»

(1902–1904)

«Всё ли спокойно в народе…»

— Всё ли спокойно в народе?

— Нет. Император убит.

Кто-то о новой свободе

На площадях говорит.

— Все ли готовы подняться?

— Нет. Каменеют и ждут.

Кто-то велел дожидаться:

Бродят и песни поют.

— Кто же поставлен у власти?

— Власти не хочет народ.

Дремлют гражданские страсти —

Слышно, что кто-то идет.

— Кто ж он… народный смиритель?

— Темен, и зол, и свиреп:

Инок у входа в обитель

Видел его — и ослеп.

Он к неизведанным безднам

Гонит людей, как стада…

Посохом гонит железным…

— Боже! Бежим от Суда!

3 марта 1903

«По городу бегал черный человек…»

По городу бегал черный человек.

Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.

Медленный, белый подходил рассвет,

Вместе с человеком взбирался на лестницу.

Там, где были тихие, мягкие тени —

Желтые полоски вечерних фонарей, —

Утренние сумерки легли на ступени,

Забрались в занавески, в щели дверей.

Ах, какой бледный город на заре!

Черный человечек плачет на дворе.

Апрель 1903

«Сижу за ширмой. У меня…»

Иммануил Кант

Сижу за ширмой. У меня

Такие крохотные ножки…

Такие ручки у меня,

Такое темное окошко…

Тепло и тёмно. Я гашу

Свечу, которую приносят,

Но благодарность приношу…

Меня давно развлечься просят,

Но эти ручки… Я влюблен

В мою морщинистую кожу…

Могу увидеть сладкий сон,

Но я себя не потревожу:

Не потревожу забытья,

Вот этих бликов на окошке…

И ручки скрещиваю я,

И также скрещиваю ножки.

Сижу за ширмой. Здесь тепло.

Здесь кто-то есть. Не надо свечки.

Глаза бездонны, как стекло.

На ручке сморщенной — колечки.

18 октября 1903

Фабрика

В соседнем доме окна желты.

По вечерам — по вечерам

Скрипят задумчивые болты,

Подходят люди к воротам.

И глухо заперты ворота,

А на стене — а на стене

Недвижный кто-то, черный кто-то

Людей считает в тишине.

Я слышу всё с моей вершины:

Он медным голосом зовет

Согнуть измученные спины

Внизу собравшийся народ.

Они войдут и разбредутся,

Навалят на́ спины кули.

И в жолтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

24 ноября 1903

Из газет

Встала в сияньи. Крестила детей.

И дети увидели радостный сон.

Положила, до полу клонясь головой,

Последний земной поклон.

Коля проснулся. Радостно вздохнул,

Голубому сну еще рад наяву.

Прокатился и замер стеклянный гул:

Звенящая дверь хлопнула внизу.

Прошли часы. Приходил человек

С оловянной бляхой на теплой шапке.

Стучал и дожидался у двери человек.

Никто не открыл. Играли в прятки.

Были веселые морозные Святки.

Прятали мамин красный платок.

В платке уходила она по утрам.

Сегодня оставила дома платок:

Дети прятали его по углам.

Подкрались сумерки. Детские тени

Запрыгали на стене при свете фонарей.

Кто-то шел по лестнице, считая ступени.

Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.

Дети прислушались. Отворили двери.

Толстая соседка принесла им щей.

Сказала: «Кушайте». Встала на колени

И, кланяясь, как мама, крестила детей.

Мамочке не больно, розовые детки.

Мамочка сама на рельсы легла.

Доброму человеку, толстой соседке,

Спасибо, спасибо. Мама не могла…

Мамочке хорошо. Мама умерла.

27 декабря 1903

Из цикла «За гранью прошлых дней»

«Бежим, бежим, дитя свободы…»

Бежим, бежим, дитя свободы,

К родной стране!

Я верен голосу природы,

Будь верен мне!

Здесь недоступны неба своды

Сквозь дым и прах!