Железные Лавры - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 12

Рассказ был простой, но исчерпывающий. Здесь, в мокроте и холоде дикого места, а не под ярким солнцем долины Ха-Эла, всё претворилось иначе, да и времена были не те, куда лукавей. Голиаф здесь и ныне был грозным и добрым воином, а праща оказалась в руке не юного Давида, будущего царя, исполнявшего волю Саваофа, а – в руке безвестного мохнорылого разбойника. Да теперешний Голиаф и головы, по счастью, не потерял. Значит, все смыслы события клубились туманом еще впереди, уразумел я и едва сдержал улыбку.

- Сколько было у тебя воинов? – Давя в себе невольное лукавство, поспешил я с вопросом, вновь не менее нелепым, нежели минувшие и новые странные домыслы, кои лезли мне в подмороженную голову.

- Два по одному, - гордо и без сожаления ответил дан.

По счёту северных воинов, каждый из коих способен без труда одолеть и дюжину крепких врагов, «два по одному» тоже было внушительным войском, и губы мои больше не кривились в снисходительной, лукавой улыбке.

- Им следует устроить погребение с почестью, - невольно высказал вслух замысел дана. – Позволь помочь тебе, славный воин Севера.

- Они, как и я, жаждали видеть Рим, - отвечал дан. – Надеюсь, увидят. Глазами из Валхаллы. Я сделаю сам. Но в первую руку обрету меч.

Тотчас он отстегнул свой пояс и властно велел:

- Подержи, жрец, еще не дар.

Смиренно принял столь дорогой предмет на обе руки.

Тогда дан скрестил руки внизу и стянул с себя вверх кольчугу, словно содрал всю кожу с чешуёй – наизнанку.

- Подержи, жрец, - снова велел он и опустил свою железную шкуру мне на руки. – Крепче станет.

Так и просел я в землю под шелестящей тяжестью, приняв эту, уже не иначе как золотую монету доверия. А дан, тем временем, уже стягивал-выворачивал с себя и шерстяной хитон. А следом – и рубаху, тонко выделанную из оленьей кожи. И вот, разоблачившись, остался передо мной величествен и наг, как Адам, только что изгнанный из рая. Впрочем, ошибаюсь. Адамова уныния на этом северном лике я не узрел. Скорее то был Геракл, готовившийся к подвигу, или же недавний герой севера Беовульф.

Не оставил он мне только своего тайного, но славного кинжала:

- Тебя и так не тронут, вижу, стой здесь, смотри, жди, молись своему Богу.

Все веления были легко исполнимы, ибо ничего иного мне и не оставалось. Разинув рот от изумления, я смотрел, как нагой дан мощно спускался вниз, к реке, расшвыривая стопами камни, быстро входил в ледяные воды, как канул в них с головой, даже не подняв волн. Так гладко и должен уходить в мутную бездну Левиафан.

И этот безумец сгинул, шептал мне один бес, тебе быть третьим, а четвертому не бывать.

Что стоишь, дурень, шептал другой, тебе его золотого пояса хватит новый Силоам возвести там, где захочешь, и с паломников мзду трясти, хоть одежку его брось, если ноги с места не трогаются.

Одна опасливая мысль была, без сомнения, моей собственной: если дан вроде Беовульфа пошел в воды с оружием, то намерен биться со всей водной нечистью прежде, чем меч искать. Так и ждать придется не коротко, вот беда. И тогда стал я, наконец, творить молитвы. И как бы тотчас утратил уныние и текучую тоску времени.

Сколько стоял, врастая в берег и медленно сгибаясь под тяжестью ноши, не знаю. Знал тогда лишь, что опускать на землю одежду и броню дана, по их обычаю, никак нельзя: вся сила и защита ссочится в червивую глубь корней. Тогда меня дан убьет еще нагой, если выйдет на берег – я все надеялся на восстание дана из вод, хоть времени утекло поверх Тибра уж немало.

Некая золотая искра засверкала у меня в левом глазу. Поморгал, тщась смахнуть веком золотую соринку. Однако без успеха: искра только разгоралась. Едва повернул голову на затекшей шее – и вот солнечная искра засорила мне уже оба глаза.

Меч поднимался золотой, ярловой рукоятью вверх из вод Тибра ниже по течению, шагов на семьдесят, а следом за мечом исходил из вод и сам ярл. Воды обтекали его, как движимую скалу, не в силах ни повалить, ни унести. Дан восставал из холодной, стремительной стихии, только крепче порозовев и ожив.

- Хлодур со мной! – возгласил он, ступив на берег. – Обретён!

Может статься, рад оказался я не меньше хозяина Хлодура: теперь-то уж нам не пропасть.

И вот в те мгновения дивился: неужто и вправду, если и не приблизилось ко мне Царство Божие, то, по крайней мере, правда и судьба, наконец, сходятся и сойдутся в месте обретения святого образа. Иначе откуда столько чудес в один недолгий час: волки отступают, бурные воды выносят на берег живого утопленника в броне, потерянные мечи обретаются на самом дне, скрытые илом. Да и сам я еще никак не погиб телом ни в водах морских, ни на чужих сушах, хотя мог бы сподобиться уже не раз.

Дан так и двигался ко мне, разрастаясь нагим телом и торжественно держа правой рукой меч за лезвие, рукоятью вверх. Меч показался мне маловат и коротковат для такого великана, ожидал я увидеть грозное железо в мой рост и вес.

- Молился, жрец? – хрипло вопросил ярл, подойдя и дохнув донным хладом.

Был бы он не так розов и весел, дал бы повод и вправду страшиться восставшего утопленника.

- Как тут не молиться? – честно отвечал ему и невольно, на радостях, разговорился: – За спиной, в чаще, один зверь из недобитой стаи и к тому в придачу восемь разбойников из недобитой шайки. А у меня и руки заняты. А как бы утащили? Ты бы подумал, что я вор, а то по мне и смерти хуже.

- Славно говоришь, как поешь, жрец, - сказал дан. – Тебе и скальдом не пропасть.

Положив, видно, не пригодившийся для битвы с чудищами кинжал поверх моей и так не малой ноши и передав меч в другую свою руку, он снял с ее среднего пальца одно из крупных золотых колец весом никак не менее драхмы и сунул мне в нос: