Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5 Страница 13

— Не поверите-с. — всхлипывая, рассказывал Витя. — Последний год каж­дый день в синяках-с ходил.

— Эт-та точно! — сказал казак Гриша. — Помордовали они нас, казаков.

Так они говорили, а я смотрел, как они закусывают водку маринованными гри­бочками, и думал, что вот уж действительно, когда два казака сойдутся вместе, ни о чем кроме казачества и не говорят они.

У меня же к казакам был свой разговор: нужно было принести кое-какое обо­рудование, необходимое для полета на Юпитер .

— Не знаю... — сказал казак Витя, когда я поделился своей заботой. — Сейчас очень сложно с полетами. Вся страна к чертовой матери летит. Нужно разрешение получить у полковника.

— Или бутылку ставь! — захохотал черно-петуховый Гриша. — А то мы на погром собираемся идти.

Подумав, я принес им бутылку шотландского виски, а сам отправился предуп­редить Федорчукова о готовящемся погроме, хотя после ареста майора Лупилина и избегаю встречаться с ним.

Федорчукова, к сожалению, я не застал.

Екатерина Тихоновна сказала, что он еще вчера ушел с Поляковой по квартир­ным делам.

Смотрели с Екатериной Тихоновной телевизор.

Очень тревожные сообщения. Говорили, что Егору Тимуровичу Гайдару ниче­го не дали в Международном валютном фонде и теперь все реформы провалятся, а это очень плохо.

Екатерина Тихоновна зевнула и начала стелить постель, а я ушел омраченный.

Видел, как моют коридор.

Мыли его под присмотром черно-петухового Гриши майор Лупилин и депутат Векшин.

Улучив момент, когда казак отвернулся, я сообщил Абраму Григорьевичу о хо­роших и дурных вестях.

Прежде всего — о готовящихся погромах и происках Международного валют­ного фонда, а потом перешел к хорошим вестям: рассказал о возмущении, вызван­ном арестом Лупилина, о том, что множатся акции протеста против его незакон­ного задержания.

— Ах, молодой человек, молодой человек. — сказал мне в ответ майор Лу­пилин, нервно теребя тряпку, с которой стекала на пол грязная вода. — Мы ведь с вами интеллигентные люди, а что теперь делать нам, если власть в квартире захватили эти красно-коричневые?

Я кивал ему, а сам думал, как сказать Абраму Григорьевичу, что я тоже красно­коричневый.

Так и не смог...

Почему-то мне очень жаль Лупилина, которого черно-петуховый Гриша хле­щет своей плетью еще чаще, чем депутата Векшина.

О Рудольфе я сейчас почти и не думаю. Что думать о нем, если скоро я заберу его на Юпитер.

Я забрал бы и Абрама Григорьевича, забрал бы десятки, сотни, тысячи, мил­лионы таких же несправедливо обиженных и угнетенных, но что я могу поде­лать — в экипаже всего четыре места и персональный состав давно уже утверж­ден в высоких инстанциях.

Сегодня полковник Федорчуков начал кричать на меня, когда я назвал его пле­мянника депутатом Векшиным.

— Сколько раз говорить можно, что это мой племянник Степа! — закричал он. — Понял?!

Я кивнул.

— Повтори!

— Депутат Векшин — ваш племянник. — сказал я. — Зовут Степой.

И тогда Федорчуков ударил меня кулаком по лицу, и я понял, что член экипажа, улетающего на Юпитер, действительно, его племянник Степа.

Просто он очень похож на депутата Векшина.

Не понятно только, зачем из-за этого бить меня по лицу.

Все!

Больше не могу сносить, как попираются в нашей квартире права человека.

Слышал сегодня, как в коридоре казак Витя-райкомовец наказывал майора Лу- пилина. Наверное, майору было очень больно, потому что он громко кричал.

Когда крики стихли, я выглянул в коридор и увидел, что племянник полковника Стёпа Федорчуков старательно вытирает тряпкой кровь с пола, со стен.

О, Господи!

Что здесь происходило?!

Что стало с майором?!!

Меня это чрезвычайно огорчило и возмутило.

Взял бутылку шотландского виски из посылки инопланетян и поехал на прием к Лукову.

Однако на прием я не попал. Как мне сказала секретарша Лукова, его вызвали в Вашингтон.

Кому теперь рассказать о попрании прав человека?

Вернувшись домой, взял плакат «Свободу майору Лупилину!» и долго носил его по своей комнате, пока немного не успокоился.

Ездил сегодня к Ш-С.

Ехал в автобусе без билета. Обстановка в автобусе была напряженная, все по­чему-то ругались.

— Ты чего толкаешься, а? — напустилась на гражданина в каракулевой шапке женщина с сумкой. — Ты думаешь, если ты мафия, то и толкаться имеешь право?

— С чего ты взяла, мать, что я — мафия? — удивился мужчина. — Я — наш, я на заводе работаю.

— У наших таких толстых морд не бывает! — усомнилась женщина. — Без ма­фии теперь не больно ряшку отъешь. Вон только у Гайдара да Ельцина и остались ряхи, а остальные тощие ходят.

Поскольку я ехал без билета, то отодвинулся от этой красно-коричневой экстремистки. Ведь если начнут разбираться, живо выявят, что я тоже красно­коричневый, и к тому же без билета.

Ш-С. дома не застал и пошел — уже пешком — в редакцию, чтобы хоть там рассказать о нарушении прав человека.

Но и в редакции все изменилось.

В кабинете редактора — офис брокерской фирмы, и Таня теперь работает се­кретарем не в редакции, а в этой фирме.

— А где редакция-то? — спросил я у нее.

Таня объяснила, что временно редакция закрыта. Все помещения сданы под офисы, а сотрудники временно работают дилерами — продают пиво, водку и мо­роженое.

— А как № 12? — спросил я.

Таня ответила, что № 12 находится в производстве и в этом номере — она сама их вставила — публикуются и мои стихи.

Я ее поблагодарил и поехал домой, хотя и обрадованный, но встревоженный.

В городе очень неспокойно.

Лучше уж сидеть в квартире.

Слава Богу, майор Лупилин оправился.

Я сам видел, как он работал сегодня на кухне под надзором Екатерины Ти­хоновны.

Казак Витя говорит, что майор попал в профилакторий.

Он имеет в виду, что на кухне, во-первых, можно что-нибудь съесть из объ­едков, а во-вторых, Екатерина Тихоновна если и бьет Лупилина, то только по щекам, и не плеткой, а рукой или тряпкой. А это — я знаю — все-таки не так больно, как плеть.

Майор очень доволен, а я радуюсь за него.

Жизнь в нашей квартире теперь чрезвычайно насыщенная.

Очень много незнакомых людей.

Много иностранцев.

Есть и из Эстонии, есть и из Азербайджана, из Грузии, из Армении.

У «приватизаторов» — так называют в нашей квартире окончательно выздоро­вевшего майора Лупилина и племянника Стёпу — работы прибавилось.

То и дело они таскают тяжелые ящики с фруктами, листы меди. Еще разливают по бутылкам с водочными этикетками спирт, который привез полковник Федор- чуков. Также на них лежит уборка «номеров», в которых останавливаются приез­жие, и еще — каждые полчаса — они моют отхожее место.

Кроме того, они несут наряды на кухне.

Не представляю, как полковник Федорчуков и Полякова справляются с органи­зационной работой?

Им помогают казаки и жена Петра Созонтовича Екатерина Тихоновна, которая с утра до вечера готовит на кухне еду, — кстати, меня это радует, потому что я уже забыл, когда последний раз был голоден! — но и Петру Созонтовичу с Поляковой остается очень много работы.

Им нужно следить, чтобы «приватизаторы» не манкировали своими обязан­ностями, присматривать, чтобы казаки не очень быстро напивались.

Нужно также собирать деньги с жильцов и еще самим ходить закупать про­дукты. К этой работе, между прочим, они привлекают и меня, но обычно я только ношу сумки, а главное делают они.

Они очень устают. Сегодня, например, они перепутали комнаты и устрои­лись у меня.

Когда я вошел к себе, то застал Полякову в объятиях полковника. Увидев меня, Полякова смутилась и крикнула, чтобы я стучал, когда захожу к себе.

Но полковник Федорчуков ругать меня не стал.

— Ты иди пока, Федя, погуляй! — сказал он. — Посмотри телевизор, там се­годня интересная передача.

Интересно, что имел в виду полковник — ведь был уже второй час ночи и его супруга Екатерина Тихоновна давно легла спать.

Часа полтора я сидел на кухне, размышляя над этим.

Потом на кухню вышел полковник и сказал, чтобы я много-то не болтал. Я по­думал, что Петр Созонтович имеет в виду плакат «Свободу майору Лупилину!», что стоит у меня в комнате, и начал объяснять свое отношение к вопросу о правах человека, но оказалось, что полковник говорит о Екатерине Тихоновне.

Признаться, эта логика оказалась недоступной для моего понимания, и я долго думал: при чем тут Екатерина Тихоновна?

Но вообще-то Петр Созонтович понравился мне.

Он опять расспрашивал о подготовке полета на Юпитер. Я сообщил, что уже определился четвертый участник полета: Ш-С.

— К сожалению, — признался я, — существуют некоторые материальные за­труднения. Все оборудование сейчас сильно вздорожало.

— Материальные трудности не должны волновать вас... — сказал Петр Созон­тович и, вытащив из кармана пачку денег, отсчитал мне триста рублей. — Бери! На науку нам денег не жалко! А если надо будет ещё — дам!