Алексей Дударев - Белые Россы Страница 13

— Папочка, родной, любимый, единственный… Я тебя никогда не оставлю… Я тебя отмолю… Я тебя… Я тебя…

Из-под сомкнутых ресниц у Васьки выкатилась слеза.

— Здравствуйте! — сказал Андрей Сашке. — Этого еще не хватало!

— Ну, братуха, я тебя прошу… — Сашка был явно сконфужен.

Андрей выглянул в окно.

Возле крыльца стоял уже подстриженный, выбритый и обстиранный Веркой Мишук.

Возле его ног сидел Валет.

— Дружбан это мой… Он меня во время землетрясения на Кунашире…

— Слышал, слышал! — замахал руками Андрей. — У тебя все бомжи в Советском Союзе в дружбанах ходили! И что, они все должны жить на моем хуторе? Чего ты его у себя не оставил?

— Ну прикинь, где? В одной комнате я с Веркой, в другой Артем… На кухне, что ли? Андрюха, он тихий, спокойный, от него маманя в роддоме отказалась, сирота круглый… Помогать тебе по хозяйству будет. И потом… ты со своей Коброй, скорее всего, в Израиль слиняешь… — Сашка показал Ирину на фото. — А человеку…

— Заткнись! — зло оборвал его Андрей. — Охламон…

Мишук на улице медленно развернулся и тихо пошел со двора.

Валет тоже грустно побрел за ним.

Андрей вышел на крыльцо.

Мишук уходил.

— Ты куда пошел?

Мишук повернулся и не ответил.

Валет повернулся и лениво тявкнул.

— Тебя как звать?

— Мишук…

— Заходи… — вздохнул Андрей.

— Уважаемые пассажиры! Через двадцать минут наш самолет приземлится в Национальном аэропорту города Минска… температура воздуха в Минске минус пятнадцать градусов.

Паважаныя пасажыры! Праз дваццаць хвілін наш самалёт зробіць пасадку ў Нацыянальным аэрапорце горада Мінска. Тэмпература паветра ў Мінску мінус пятнаццаць градусаў.

Артем дремал в своем кресле.

Галюня, сложив на груди руки, что-то беззвучно шептала.

Струк с вещами и Мишук без вещей вошли во двор своего нового жилища и стали прокладывать через снег дорогу от калитки до крыльца.

Припорошенный пластмассовый аист стоял в заснеженном гнезде, поджав правую ногу.

На спине у него сидели нахохлившиеся воробьи.

Струк отпер замок. Прошли сени, открыли дверь в хату.

Хата была совершенно пуста.

В углу стояла старенькая кровать.

А посредине белела печка.

На печку был наклеен старый церковный календарь с репродукцией древней иконы Спаса, который грустно-грустно смотрел на стариков.

— Можно, мы тут жить будем? — спросил у него Струк.

К офису фирмы Русаченко подкатил мерседес.

Из машины вышел начальник Артема Адмирал.

— Я к Русаченко, — сказал он охраннику.

— Как прикажете доложить?

— Скажите, что Адмирал приехал.

— Как ваша фамилия?

— Это и есть моя фамилия. Ад-ми-рал.

— Виноват. Сергей Григорьевич, к вам Адмирал, — по громкой связи сообщил охранник.

— Проси, проси…

— Второй этаж. 212-я.

— Спасибо.

— Ка-акие люди! Сколько лет, сколько зим…

Русаченко вышел из-за стола и обнял Адмирала.

— Здравствуй, дорогой… — сказал Адмирал. — Очень рад тебя видеть в добром здравии и благоденствии. Наслышан, наслышан… По телевизору вижу, в газетах читаю. Горжусь.

— Как ты, Сан Саныч?

— Полюса сменил. Раньше защищал наших от вредного влияния их, а сейчас защищаю их от вредного воздействия наших. Международное охранное и сервисное агентство возглавляю.

— Круто.

— Слушай, ты, говорят, коттеджный поселок возводишь?

— Решил хатку на курьих ножках поставить? Поспособствуем и решим.

— Это я не для себя. Одна богатенькая золотая леди уполномочила. Желает приобрести несколько коттеджей под семейные дома для сирот. Видимо, грехи юности замаливает… Кстати, наша землячка, а вон как взлетела. Лучшая леди из всех ледей… Со странностями. На план взглянуть можно?

— Пожалуйста.

Подошли к стене, на которой красовался план с ярко-красной подписью «Белые Россы».

— Дома вот на этом участке хочет приобрести. Там где-то аист живет. Так вот, очень желает, чтобы ты птицу не спугнул, чтобы он и впредь продолжал ей приносить в клюве подкидышей и деток, мамы и папы которых лишены родительских прав.

— Десять миллионов, — тяжело сказал Русаченко. — Долларов. Нет, евро.

У Адмирала глаза стали как блюдечки. Впрочем, он тут же погасил свое удивление и сказал:

— Мое дело предложить, ее — отказаться. Я с твоего позволения, эсэмэсочку сброшу. Пусть решает. Если она сейчас не на приеме у Президента… ответит быстро:

— А что, ее Президент принимает?

— Так она ж золотая леди.

Адмирал набрал цифру и отправил СМС.

— Ну, так рассказывай, как ты, жена, детки, внуки… Нет, на внуков ты не тянешь.

— Я ни на кого не тяну. Ни на внуков, ни на детей, ни на жену.

— До сих пор один?

— Один.

— Смотри, дорогой, может статься так, что все заработанное пойдет на укрепление дружбы между народами.

Пискнул мобильник.

Адмирал открыл текст.

— Что и требовалось доказать… — вздохнул он.

— Меньше не будет, — еще тяжелее сказал Русаченко.

— Она согласна, — сообщил Адмирал. — А с тебя, старик, комиссионные.

Возле калитки Андреевой хаты остановился микроавтобус детского дома.

Директор вышел, открыл дверцу.

— Ну что, Дионисий, выходи… Домой приехали.

Из микроавтобуса вышел светлоокий Дениска с рюкзачком и с полиэтиленовым пакетом.

— Все вещи забрал? Ничего не забыл?

— Не-е.

— Андрей Федорович! — громко позвал Андрея директор.

Андрей вышел на крыльцо.

— Принимайте жителя! Мы с ним так и не определились, кем он будет вам приходиться, сыном или внуком.

— Это как… понимать?..

— Все нормально! — Директор, достал папку с документами. — Ваш вопрос, как говорят бюрократы, решен положительно. Осталось пару подписей поставить.

Мальчишка подошел к Андрею, шмыгнул носом:

— Здоров, батяня…

— Здоров, сына…

Поздоровались.

— Денис, — сказал директор. — Давай вещи и погуляй во дворе… А нам с твоим батей поговорить надо.

Дениска отдал Андрею свои вещи и пошел знакомиться с Валетом.

Андрей и директор вошли в хату.

— Позвонили сверху, — улыбнулся директор, — и сказали, что в нашей стране законы пишутся не для того, чтобы людям жизнь отравлять.

— А как узнали? — Андрей никак не мог в себя прийти.

— Только между нами. Я дал честное слово, которое сейчас подло нарушаю. Хорошая у вас племянница, Андрей Федорович. Поговорила со своим шефом… Я так думаю… Ну, а ее шеф вхож в самые высокие кабинеты. Дальше, как говорится, дело техники. И вот еще что… Только, Андрей Федорович, дайте слово: ни-ко-му… Даете?

— Даю.

— Как мне кажется, вам это надо обязательно знать. Галина Васильевна дала юридически оформленное обязательство, что если с вами, не приведи Господь, что-то случится, Дениса она заберет в свою семью. Тут уже органы опеки и руки подняли.

— Молодец, Галюня, — у Андрея покраснели глаза.

— Только, Андрей Федорович… Я вас прошу…

— Век воли не видать, — поклялся Андрей и провел себе по шее ладонью. — Давай медовухи тяпнем…

— Ну, а что? Повод есть…

Андрей откупорил одну из своих заветных бутылочек, налил, но выпить не успели.

На улице завыл Валет. Завыл тоскливо и протяжно, как по покойнику.

Андрей с директором переглянулись и вышли на крыльцо.

Дениска уже вошел в роль хозяина хутора и первое, что сделал, это выселил Валета из конуры, а сам занял его место.

Валет тоскливым воем жаловался на несправедливость.

— С ума сошел!— совсем неласково набросился на «увнученного» мальчика Андрей. — Сейчас же вылазь оттуда! Посмотри, что ты с курткой сделал! Денис! Ты у меня получишь!

Мальчик засмеялся, состроил рожицу и спрятался в глубине конуры.

Андрей стал выковыривать его оттуда.

Директор детского дома, со стаканом медовухи в руке, смеялся до слез.

Валет лаял.

Мишук вместе со Струком украшали елку возле дуба всем, что подвернулось под руку… Бутылки, пакеты, шарики.

За туманам нічога ня відна,

За туманам нічога ня відна,

Толькі відна дуба зелянога…

В предновогодний вечер в хате Андрея Ходаса было многолюдно.

С городской улицы Белые Росы кроме родных пришли все, кто помнил старого Ходаса.

Пришел даже директор детского дома, который привозил сюда увнученного Дениску.

Дениска сидел рядом с Андреем и наворачивал «сладину» — мед в сотах.

Портрет старого Ходаса был снят со стены, водружен на подоконник.

Перед ним горела церковная свеча в стограммовой рюмке с рисом, служившей подсвечником.

Пели, вспоминали. Андрей рассказывал:

— Они же друг без друга жить не могли… Помню, батька каждый день, ка-аждый день ковыляет с утра на шестой этаж. «Куда ты, батя?» — «Пойду гляну, может, уже, Бог дал, окочурился…»