Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн Страница 14

Лишь 5 января 1945 года они встретились в Париже при по­садке на советский самолет. Два великих разведчика, внесших весомый вклад в победу над заклятым врагом, летели в Москву с надеждой и радостью, измученные и усталые, но довольные тем, что все тяжелые испытания остались позади. Начиналась новая жизнь. Отчетливо обозначилась победа над врагом, ради которой они рисковали своей жизнью и судьбами своих друзей. Этих му­жественных людей нельзя было назвать шпионами в обычном смысле этого слова. Да, для гитлеровской Германии они были шпионами, но для стран антигитлеровской коалиции эти выда­ющиеся разведчики были бойцами невидимого фронта, героически сражавшимися против фашистов. Они вели тайную войну -более сложную и более опасную, чем борьба в открытом бою.

Разведчики летели в Москву через Каир. В Москве Треппера ждала семья - жена и два сына. У Радо в Москве никого не бы­ло. В египетской столице самолет совершил посадку.

К отлету авиалайнера из Каира Шандор Радо не явился. Он исчез, судя по всему, опасаясь, и не без основания, возвращения в Москву. Он понимал, как отреагирует Центр на его обращение к англичанам за помощью.

Лев (Леопольд) Треппер, между тем, прилетел в Москву один, и вскоре его арестовали. В 1947 году так называемым «особым совещанием» (в просторечии - «тройкой») он был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения и лишь в 1954 году вы­пущен из тюрьмы и реабилитирован.

Шандора Радо ГРУ отыскало в Каире в одном из английских лагерей для перемещенных лиц и насильно вывезло в Москву. Ему не удалось избежать преследования (о чем, кстати, развед­чик не решился написать в своей книге). Правда, в сталинских застенках он просидел не так долго, как Треппер. Впоследствии он также был реабилитирован.

Дать логическое или хотя бы какое-нибудь разумное объясне­ние преследованиям КГБ этих двух разведчиков, имевших боль­шие заслуги перед Советским Союзом, невозможно. Их не про­сто арестовали, но и полностью изолировали от ГРУ, лишив нас возможности с ними встретиться для того, чтобы хоть что-то вы­яснить, получить необходимые объяснения.

Что же касается многочисленных утверждений гестапо о том, что якобы в результате арестов радистов Треппера и захва­та их шифров он успешно вел двойную игру с ГРУ, системати­чески вводя в заблуждение советское командование и разведку как в отношении военных планов, так и в отношении отдель­ных источников информации, то это, по меньшей мере, явное преувеличение. Надо сказать, что Главное разведывательное управление вовремя установило провалы радистов и если и продолжало радиосвязь с ними, то лишь для осуществления игры по своим правилам. Но, судя по всему, обе стороны эти иг­ры вели не очень удачно. И Радо, и Треппер в своих книгах много пишут об ошибках Центра. Думаю, это тоже не случайно и связано с попытками оправдать собственные просчеты в ра­боте.

Следует иметь в виду, что перед войной советская военная разведка имела широко разветвленную организацию и исполь­зовала самые разнообразные виды и средства связи. Помимо Ге­нерального штаба все штабы приграничных военных округов располагали своими разведотделами. Они использовали не только технические средства связи, но имели и свою агентуру за рубежом. Имелись также соответствующие разведывательные структуры и в штабах всех видов Вооруженных Сил. Данные, поступавшие от различных разведорганов, в том числе зарубеж­ных, в конце концов сосредотачивались в Генштабе. Они обоб­щались в виде разведсводок, составляемых в сроки, утвержден­ные начальником Генштаба, и рассыпались по утвержденному им списку.

Так или иначе, но, основываясь на документах и архивных материалах, можно прийти к выводу, что наша военная разведка успешно выполняла свои задачи и вовремя обеспечивала поли­тическое и военное руководство страны необходимыми сведени­ями о надвигающейся опасности. Добавлю, что информация шла как по каналам военной, так и других видов разведки.

Соглашусь, что не всегда данные были точными и своевре­менными, поступали сообщения противоречивые, а иногда и ложные. Но нет и не было еще в мире такой разведки, которая всегда и при любых обстоятельствах предоставляла бы только точные сведения! Главная трудность для нашей (и не только на­шей) разведки состояла не в том, чтобы добывать информацию, а в том, чтобы в нее поверило политическое и военное руковод­ство — особенно если собранные сведения не укладывались в схему, в плену которой находилось само это руководство.

О чем и когда сообщала военная разведка? Вот лишь некото­рые примеры.

21 февраля 1941 года от Радо было получено следующее сооб­щение: «Германия сейчас располагает на Востоке 150 дивизиями. Наступление Гитлера начнется в конце мая». (Замечу, что, по со­стоянию дел на февраль, эта дата была указана правильно. Одна­ко в связи с ранее намеченным нападением на Югославию и Гре­цию начало военных действий против СССР было отложено на 4-5 недель).

От Рихарда Зорге в начале марта 1941 года были получены фотокопии телеграмм министра иностранных дел Риббентропа, в которых тот информировал германского посла в Токио Отта о запланированном нападении Германии на Советский Союз во второй половине июня 1941 года.

20 марта 1941 года начальник Главного разведывательного уп­равления генерал Ф. И. Голиков представил руководству страны доклад, содержавший сведения исключительной важности. В этом документе назывались возможные направления ударов не­мецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, эти данные последовательно отражали этапы разработки гитлеровским командованием плана «Барба­росса», а в одном из вариантов практически была изложена суть этого плана.

Правда, в конце доклада говорилось о том, что слухи и доку­менты, говорящие о неизбежности войны Германии против СССР весной этого года, необходимо расценивать как дезин­формацию. Как понимать этот вывод? Думаю, что, если бы Голи­ков в конце доклада не сделал такого вывода, этот документ ни­когда не дошел бы до Сталина. Такие были времена. Но текст до­клада говорил сам за себя, и он полностью снимает обвинения с военной разведки. В дальнейшем стал известен еще один подпи­санный Филиппом Ивановичем Голиковым подробный доклад о сосредоточении немецких войск на советской границе. Он дати­рован 5 мая 1941 года и был адресован Сталину, Молотову и дру­гим руководителям ВКП(б) и советского государства. В выводах говорилось о том, что «необходимо считаться с дальнейшим уси­лением немецкого сосредоточения против СССР».

Много важных данных было получено от работника герман­ского посольства в Москве Герхарда Кегеля, который начал сотрудничать с нашей военной разведкой еще в 1939 году. Так, 11 июня 1941 года он сообщил, что немецкое посольство в Москве 9 июня получило из Берлина приказ подготовиться к эвакуации в течение семи дней, и в связи с этим в подвальном помещении посольства сжигаются секретные документы.

12 июня Шандор Радо известил Центр: «Общее наступление на СССР начнется на рассвете, в воскресенье, 22 июня».

А вот сообщение от Рихарда Зорге , датированное 15 июня: «Нападение на СССР произойдет по широкому фронту на рас­свете 22 июня».

Со своей стороны 20 июня Кегель проинформировал ГРУ о приближении начала войны и о том, что, по его данным, нападе­ние произойдет в субботу, 21-го или в воскресенье, 22 июня. В тот же день он сообщил, что по уточненным данным война нач­нется на рассвете 22 июня!

Это только фрагменты общей картины. Все эти данные при­ведены, в частности, для того, чтобы показать, как эффективно работала агентурная разведка перед началом войны, то есть в то самое время, когда я был заместителем начальника управления. Естественно, что в организации работы разведки я, наряду с дру­гими сотрудниками ГРУ, принимал непосредственное и актив­ное участие.

Итак, на мой взгляд, бесспорно одно: политическое и военное руководство Советского Союза своевременно располагало дос­таточными данными о подготовке и сроках нападения фашист­ской Германии на СССР. Почему же не были приняты обязатель­ные в таком случае широкомасштабные меры для отражения аг­рессии? Почему страна не предстала во всеоружии перед лицом врага? Ведь сил и средств для этого, по общему признанию, бы­ло достаточно. Кто в первую очередь виноват в преступном без­действии?

Не столь трудно отыскать главную фигуру, по вине которой германскому командованию удалось осуществить внезапное на падение, нанести нам в первые дни войны колоссальные и неоп­равданные потери и поставить нашу страну и Вооруженные Си­лы в тяжелое положение. Учитывая, что Сталин в то время еди­нолично принимал все без исключения важнейшие решения по государственным и военным вопросам, его, без сомнения, следу­ет назвать главным виновником. Дело в том, что Сталин с упор­ством маньяка не доверял данным военной разведки. Он реши­тельно отвергал их, считал все сведения о подготовке Гитлером нападения на Советский Союз обычной западной, главным об­разом английской, дезинформацией, а то и просто провокацией. Сталин не верил не только разведчикам, но и нашим послам, ко­торые из разных стран слали тревожные депеши. Он не поверил британскому премьеру Уинстону Черчиллю, лично передавшему через английского посла в СССР Крипса информацию о готов­ности нацистов напасть на Советский Союз. Он, наконец, не по­слушал даже немецкого посла в СССР Шуленбурга, который, рискуя жизнью, отважился предупредить наше руководство о ре­шении Гитлера начать войну 22 июня. Сталин лишь резюмиро­вал: «Будем считать, что дезинформация пошла на уровне по­слов». И даже, когда неизвестный немецкий перебежчик бук­вально за несколько часов до нападения пересек границу и сообщил, что в войсках уже зачитан приказ о наступлении, «вождь всех народов» все еще считал, что это провокация. Парадоксаль­но, но факт: вплоть до первых минут кровавой бойни Сталин до­верял лишь одному человеку - Гитлеру.