Рязанов Александрович - Барон в юбке Страница 15

Три десятка убитых нукеров за дюжину тощих овец, семь одетых в шкуры трупов да кучку догорающих углей, огороженных частоколом!!! Было от чего впасть в бешенство даже обычно спокойному, словно скала, Карочи-Мугаю …

Отвлекая сотника от мрачного созерцания последних, агонистических, рывков бывшего проводника, позади раздался топот копыт: вернулся посланный на разведку сын Карочи, Мсагуй, со своим десятком отмороженных головорезов, которых даже видавшие виды старые ветераны набегов на Фронтиру и приморские города Мосула, называли за глаза ‘бешеными’. Осадив своего аргамака в паре вершков от термитника, Мсагуй ткнул рукоятью плети трепыхающийся сверток, переброшенный через луку седла, плюнул на корчащееся в термитнике тело и слегка склонил голову:

– Отец! Все деревни пусты! Кто-то успел предупредить смердов, и они успели затеряться в чаще…

– Но у меня есть для тебя подарок, отец, – он развернул сверток, выдернув из него за густую, толщиной в руку, светло-пшеничную косу, брыкающуюся девочку лет десяти.

– Смотри, какая красотка! Держа за волосы на вытянутой руке, он протянул пленницу Кароче – Знатная наложница из нее выйдет!

Застывшее, словно маска духа смерти, лицо Карочи – Мугая, осклабилось в кривой ухмылке:

– Спасибо, сын, ты умеешь порадовать старика, она сегодня же согреет мою кошму, а затем, – он оглядел сгрудившихся вокруг с пылающими глазами воинов, за время бесславной, затянувшейся осады фронтирского замка, дико изголодавшихся по женскому телу.

– Затем я отдам ее своим верным нукерам – каждый, кто пошел в поход под моим бунчуком, имеет право на свою долю добычи! Его слова заглушил дружный боевой рев трясущих оружием степняков:

– Их-ха!!!

В запале чувств, Мсагуй, держа перед собой на вытянутой руке трепыхающуюся и беззвучно рыдающую девочку, пришпорив коня, рванул вокруг сгрудившегося в толпу отряда, дабы каждый воин смог узреть, какой цветок завтра будет разделен между храбрыми нукерами. Когда он проезжал рядом с заросшим густым кустарником краем поляны, из листвы вылетел огромный, узловатый набалдашник чудовищной дубины, одним ударом размозживший его далеко вытянутую руку…

Пальцы раздробленной в локте руки, до того мертвой хваткой вцепившиеся в соломенную косу, безвольно разжались, и девочка, тихо всхлипнув, кулем рухнула на землю. В тот же момент, практически неуловимый взглядом, второй взмах ужасной дубины снес напрочь с седла еще не осознавшего потерю руки гулля. Удар был такой силы, и нанесен с такой скоростью, что голова в шлеме – мисюрке, по которой он пришелся, просто оторвалась от тела и отлетела далеко вглубь толпы ошалевших от ужаса степняков, а под копыта ближних лошадей рухнуло обезглавленное тело…

Не дав опешившим воякам ни секунды на осознание происшедшего, на них, безмолвно, словно обретший плоть призрак, бросилось воплощение ночных кошмаров – огромное чудовище, демон леса, укутанный в шкуры, ростом вровень с головой сидящего на коне всадника.

В его лохматых лапах мелькала огромная, наводящая только одним своим видом животный ужас, дубина, временами превращавшаяся от быстрого вращения в размытый, разбрасывающий во все стороны брызги крови и сероватые комья расплескавшегося мозга, круг.

Целое мгновение было слышно лишь, как свистела, завывая в воздухе вставленными в расщепы древесины клыками дикого вепря, дубина чудовища…

… Раздался тупой удар, хруст, и тишину нарушил жалобный крик – визгливо кричала рухнувшая на землю лошадь, которой великанское оружие одним ударом переломило хребет, предварительно размозжив до луки седла сидевшего на ней всадника.

Поляна взорвалась воплями ужаса: мгновенная, кошмарная смерть второго соратника, окончательно сломила дух и без того подавленных одним ужасающим видом лесного демона степняков – уже никто и не думал о сопротивлении. Бегство, и бегство немедленное – вот единственный шанс спастись при встрече с такой нежитью.

Храбрые нукеры, воя от страха, и в безумии рубя саблями друг друга, пытаясь скорее вырваться из сгрудившейся толпы, бросились врассыпную. Тех, кому посчастливилось живыми вырваться из этой кровавой бани, до самой смерти будут преследовать ночные кошмары со звуком тупых, чавкающих ударов, глухим хрустом дробящихся костей и нечеловеческими воплями за спиной…

Спасенная вмешательством лесного духа девочка, не в силах пошевелиться от ужаса, на грани истерики смотрела вперед невидящими, расширившимися, словно блюдца, глазами. Она видела перед собой воплощение самой страшной и таинственной легенды Чертовых Шеломов – Лесного Хозяина, Гримли-Молчуна, вершившего суровый суд над осквернившими своим присутствием лес нелюдями.

В сгущающейся тени вечерних сумерек, деревья древнего леса, казалось, одобрительно кивали кронами, наблюдая за кровавой жатвой своего питомца …

Все уже было практически окончено, когда со стороны тропы, по которой парой минут раньше на поляну выехал десяток Мсагуя, раздался топот копыт, и на заваленную трупами поляну вылетел задержавшийся в лесу самый страшный воин из десятки Бешеных – Оргой, по прозвищу Кровопийца, пугавший даже своих ближайших приятелей своей маниакальной жестокостью.

Вот и теперь он задержался, отстав от своего десятка, дабы всласть потерзать захваченную вместе с девочкой старуху.

Его никто не стал дожидаться, поскольку то, что он творил обычно со своими жертвами, способно было даже у видавших виды Бешеных надолго отбить аппетит, а у непривычных-длительный приступ рвоты.

Долю секунды Кровопийца смотрел на происходящее, после чего, направил копье на смутно, еле видимую сквозь павшую на глаза багровую пелену бешенства фигуру, возвышавшуюся посреди поляны. Со звериным ревом, вторящим обиженному крику до крови пришпоренного жеребца, Кровопийца ринулся в атаку.

За миг до того, как окровавленная дубина Лесного Хозяина, мгновенно обернувшегося навстречу новой опасности, вышибла, смахнув, словно мошку мухобойкой, атакующего гулля из седла, в защищенную лишь медвежьей шкурой широкую грудь Молчуна вонзилась черная, снабженная на конце густым пучком отрезанных женских волос, пика. Из горла Гримли вырвался первый за все прошедшее время звук – тихий, еле слышимый стон.

Из-за ветвей за происшедшим наблюдал ретировавшийся самым первым с поляны Карочи-Магой.

Трясущимися от ужаса руками, он с трудом сдерживал порывающегося броситься следом за остальными беглецами коня. Пытаясь намеренно чуть задержаться, чтобы сохранить лицо перед своими воинами, он смотрел на отчаянную атаку, предпринятую лучшим из воинов его покойного сына.

Лишь слегка пошатнувшийся от пронзившей грудь пики, демон одним взмахом дубины пришиб вяло шевелившегося на земле, врага, оглушенного ударом, злобно взревел, и, выдернув копье из своего тела, обернулся, безошибочно направив свой взгляд в сторону схоронившегося среди ветвей сотника. Мочевой пузырь старого Карочи не выдержал тяжелого, пронизывающего душу насквозь, взгляда демона – хлюпая в седле обгаженными штанами, человек, три десятка лет наводивший ужас на все имперское пограничье, вжав голову в плечи, не разбирая дороги и не пытаясь сдержать напавшую на него от ужаса икоту, унесся следом за остатками своей разгромленной сотни…

Человек же, в одиночку обративший в бегство сотню кочевников, опираясь на свою чудовищную дубину, стоял и слушал, как вдали, за стволами деревьев, исчезает грохот копыт лошади последнего из осмелившихся войти под полог Древней Пущи людолова.

Когда все стихло, он, наконец, позволил себе тихий, сипящий стон. Из уголка рта покачнувшегося лесовика веселой струйкой бежала кровь.

Утерев лицо рукавом, Гримли-Молчун с шипением отвернул край укрывавшей его широкую грудь шкуры. Шкура была вся мокрой от крови. Из рваной раны, оставленной пикой атаковавшего душегуба-кочевника, тугими толчками шла кровь. Тяжело сипя, Гримли зажал рану ладонью – пальцы вмиг окрасились красным. Еще раз обведя уже тускнеющим взглядом место побоища, а затем поднеся к глазам окровавленную ладонь, он тихо пробормотал:

– Ну, наконец-то…

И, словно подрубленный дуб, тяжело рухнул на землю.

***

…Наш путь сквозь дикую чащу Чертовых Шеломов временно застопорился: теперь у меня на шее висело еще и трое свалившихся, словно снег на голову, туземцев, которые, к тому же, еще и объявили меня своим сеньором.

Лан Варуш, выслушавший произнесенную по этому поводу стариком тираду, а после и мои отчаянные возражения, лишь бессильно развел руками:

– Старик прав, лан Ассил, закон един для всех: по Мокролясской правде, если вы спасли жизнь этим людям, то, следовательно, вы имеете право на виру за спасение жизни – по две серебряные гривны за каждого, которую они обязаны вам уплатить. Если же эти люди не имеют таких денег, то виру за них должен выплатить их сеньор.