Пьер Адо - Плотин, или простота взгляда Страница 15

"У него был талант хорошо объяснять на занятиях, и он прекрасно умел находить нужные мысли. Но некоторые слова он произносил неправильно; он и писал их неверно. Когда он говорил, его ум как бы становился зримым и освещал его лицо. Всегда приятный на вид, он делался тогда прекрасным. На лбу ею выступала легкая испарина. Он светился добротой" (Жизнь Пл. 13, 1).

Следующий эпизод свидетельствует о скромности Плотина, даже некоторой робости:

"Однажды Ориген (один из его бывших соучеников из школы Аммония) вошел в класс во время лекции. Плотин покраснел и хотел встать, чтобы закончить урок. Но Ориген просил ею продолжать. "Не хочешь говорить, – сказал Плотин, – когда слушатели уже знают то, что ты скажешь"" (Жизнь Пл. 14, 20).8

Во всяком случае, Плотин призывает своих учеников к простоте и скромности:

"Та философия, какую мы изучаем, не ищет других отличий, кроме простоты нравов и чистоты чувств; она стремится к серьезности, а не к дерзости; конечно, она дает нам уверенность в себе, но надо, чтобы этой уверенности сопутствовали здравый смысл, большая осмотрительность и благоразумие, а также крайняя осторожность" (II 9, 14, 38).

Во всем этом проглядывает то же пренебрежение к чисто внешнему, то же нежелание привлекать внимание дерзким или напыщенным видом, злоупотреблять внешней атрибутикой, очаровывать или навязывать свои взгляды. То же видно из его манеры писать:

"Он писал сжато, насыщенно, кратко, был более щедр на мысли, чем на слова. Большей частью он писал в состоянии вдохновения и восторга" (Жизнь Пл. 14, 1). "Он не желал перечитывать написанное. Он даже не прочитывал первый раз, что написал, потому что ему мешало зрение.9 Он плохо выписывал буквы, неясно разделял слоги, не заботился об орфографии. Он думал только о смысле. И, что нас всех удивляло, такой манеры писать он придерживался до конца жизни" (Жизнь Пл. 8, 1).

Его книги – плод глубокого размышления:

"Он мысленно находил решение проблемы продумывал его от начала до конца, потом записывал результат; он описывал все свои мысли так последовательно, что казалось, он переписывает из книги. Разговаривая с кем-то, ведя беседу, он по-прежнему думал об интересующем его предмете. Он поддерживал разговор и в то же время продолжал, не прерываясь, размышлять о проблемах, которые хотел разрешить. Когда собеседник уходил, он, даже не читая того, что уже написал (мы говорили, что зрение не позволяло ему перечитывать написанное), немедленно добавлял то, что должно было следовать, как если бы не было интервала, посвященного беседе. Так он в одно и то же время был внутренне сосредоточен на своих мыслях и при этом говорил с другими людьми" (Жизнь Пл. 8, 8).

Превосходная формулировка! Как прекрасно она объясняет секрет Плотина!

Несомненно, речь идет об исключительном даре; ученики Плотина это почувствовали. Но, кажется, эта необыкновенная сила ума в некотором роде обусловлена нравственным долгом. Плотин не хочет прерывать созерцание, но не хочет и отказывать во внимании ближнему. И все происходит так, как если бы полная повернутость к Богу позволяла ему или даже требовала от него участия к людям.

*   *   *

В качестве духовного наставника Плотин сохраняет эту доброжелательность, мягкость, уважение к ближнему.

Он заботится о том, чтобы давать своим ученикам индивидуальную работу. Амелий, например, должен дать письменный ответ Порфирию, которому, как новому ученику, трудно было принять один из важных аспектов в учении Плотина (18, 14). Вспомним также эпизод с ритором Диофаном: Плотин, возмущенный тем, что тот восхваляет Алкивиада, поручает Порфирию написать опровержение (15, 6). Кроме того, Плотин просит Порфирия сделать доклад о сочинениях, которые афинский философ Евбул послал своему учителю (15, 18). Возражая гностикам, Плотин опровергает в своих лекциях и в одной из работ основные постулаты их доктрины и поручает Амелию и Порфирию прочесть все их сочинения и обсудить их (16, 9). К этому надо добавить конспектирование лекций (3, 46) и просмотр сочинений Плотина (7, 51).

Порфирий с некоторым хвастовством рассказывает о поощрительных высказываниях учителя. В связи с этим он рисует довольно живую картину из жизни школы:

"На дни рождения Платона и Сократа Плотин приносил жертву в их честь и приглашал своих учеников на обед, во время которого самые способные должны были выступать перед собравшимися" (2, 40). "На день рождения Платона я прочел поэму о "Священном браке". Я придал ей оттенок вдохновенного восторга, следуя мистической, загадочной сущности сюжета. При этом кто-то сказал: "Порфирий обезумел". Тогда Плотин сказал так, чтобы все слышали: "Ты проявил все, что в тебе есть: ты поэт, философ и жрец"" (15, 1).

Мы уже встречали описание того, как Плотин во время речи Порфирия все время повторял строку из Гомера: "Так порази его, так, если подлинно светоч ты людям" (15, 15), или как он ответил Тавмасию: "Если бы Порфирий меня не спрашивал, мне нечего было бы сказать такого, что можно было бы записать" (13, 15).

За этим старанием Порфирия выделиться угадывается школьное соперничество и особенно ревность Порфирия к Амелию, который уже знал Плотина 18 лет, когда Порфирий пришел в Рим. Это обычная вещь во всех школах, духовных или философских. Но Плотин, кажется, никому не отдает предпочтения. Он берет каждого таким, как он есть, и старается побудить его развивать лучшее, что в нем заложено.

Часто говорилось, что Плотин жил в узком, замкнутом мирке. Ж.Биде говорит о "монастырской атмосфере", о "группке бледных затворников".* А д-р Жилле видит в том, что Плотин предпочитает общаться с ограниченным числом учеников, симптом нервного заболевания, обусловленного туберкулезом.

* Ж.Биде, "Жизнь Порфирия", Гент, 1913, стр. 39.

Но в этом случае рассказ Порфирия снова неверно интерпретируется. Порфирий проводит различие между многочисленными слушателями и ограниченным числом адептов (7, 1). Однако это разделение можно провести, говоря о любой философской школе античности, особенно поздней античности. Не надо представлять себе философа тех лет подобным профессору университета, читающему публичные лекции. Как мы уже говорили, это наставник в духовной жизни. Одни слушают, но не следуют его предначертаниям. Другие полностью меняют свою жизнь, поступают в его школу, пользуются его советами и хотят жить подле него. Они становятся его спутниками (hetairoi 2, 42), а также и его последователями (zеlotai 7, 1). Они принимают не доктрину, а образ жизни. Так поступали уже ученики Мусония Руфа или Эпиктета.

Порфирий говорит также, что писания Плотина были доступны только для учеников:

"Эти книги доверялись лишь небольшому числу людей. Их давали не каждому; получить их было нелегко и непросто; тщательно обдумывалось, кому их дать" (Жизнь Пл. 4, 14).

Самому Порфирию дали эти книги только тогда, когда он доказал, что хорошо понял мысль учителя. Услышав Плотина в первый раз, Порфирий написал трактат, где оспаривал один пункт его теории, с которым был не согласен.

"Плотин попросил Амелия прочесть ему мой труд, затем сказал, улыбаясь: "Амелий, это твое дело объяснять ему трудности, с которыми он встретился, так как он не знает наших воззрений". Амелий написал довольно длинную книгу в противовес моим возражениям; я со своей стороны ответил на то, что он написал. Амелий опять ответил на мою книгу. Наконец, я с трудом понял учение Плотина и изменил мнение. Я написал отречение от своих прежних взглядов, которое прочел на занятиях. С тех пор мне доверили книги Плотина" (Жизнь Пл. 18, 11).

Но чтобы понять, о чем говорит Порфирий, следует вспомнить, что означало опубликовать книгу во времена античности. Не будем забывать, что в ту эпоху книги представляли собой рукописи, их переписывали и при желании могли фальсифицировать. Поэтому опубликовать книгу почти всегда значило доверить ее кругу друзей, бравших на себя ответственность за ее распространение.10 Разумеется, для философа этот дружеский круг представлял собой группу настоящих выучеников, тех, кто понял его теорию. Только они могли засвидетельствовать подлинность его сочинений, обеспечить их переписку и распространение. Притом философ писал не для всего человечества, не для универсальной аудитории. Точнее говоря, он письменно отвечал на вопросы своих учеников. Порожденные конкретными обстоятельствами, эти литературные сочинения адресованы конкретной аудитории или даже одному ученику:

"Плотин решил писать на темы, которые возникали..."(Жизнь Пл. 4, 11). "Многие проблемы рассматривались, когда мы с ним собирались, и мы с Амелием попросили его записывать это" (5, 5). "Темой этих сочинений были возникавшие проблемы" (5, 60).

Таким образом, небольшое число учеников является одновременно хранителем и адресатом трудов учителя. Следя за тем, чтобы его труды не передавались кому попало, Плотин поступает в соответствии с довольно распространенной практикой, необходимость которой легко понять. Мы располагаем, например, письмом св.Августина, где он приводит список друзей, которым можно передать одно из его сочинений.*