Unknown - Unknown Страница 15

– Не начинай, дорогая. – Северга поморщилась и мягко спровадила подругу с колен, чувствуя сквозь тепло хмеля царапающие иголочки досады. – Не надо портить такой хороший вечер.

– Значит, я порчу вечер. Прекрасно. – Темань упала в кресло, картинно запрокинув голову и сверкая широко раскрытыми глазами, полными слёз. Они стекали по её щекам, но она их не вытирала – роняла новые и новые. Откуда они только брались!..

– Драгоценная моя, давай обойдёмся без этого дёрганья, времени у нас и так мало. Лучше провести его приятно, не огорчая друг друга. – Северга перепутала кувшины и плеснула себе вина, плюнула и долила в чарку хлебной воды. И зря: получилась ещё та гадость, сладкое пойло навья не любила. Раздосадованная, она выплеснула всё в камин и наполнила чарку чистой «слезой зерна» – на два пальца, поскольку чувствовала, что пора сбавлять обороты.

– Дом, лёд, – приказала она.

Тут же подлетело ведёрко с колотым льдом и щипцами. Северга бросила себе три кусочка и отпустила ведёрко. Позволяя льду таять и разбавлять забористый напиток, она приложила чарку ко лбу, а Темань порывистым, нервным движением налила себе не вина, а хлебной воды. Выпив залпом, будто бы для храбрости, она зажмурилась и зажала рот. Похоже, представление ещё только начиналось, устало подумалось Северге.

– Вот ты говоришь о том, что твой путь – это путь воина, и привязанностям на нём нет места, – слегка приглушённо выговорила Темань, преодолевая рвотные позывы. – Но знаешь, твоя привязанность к дочери мне кажется какой-то... странной, что ли. Чрезмерной! Когда ты говоришь о ней, у тебя глаза сверкают такой страстью, какой не всякий влюблённый может похвастаться...

– Тебя несёт не туда, дорогая, – предупреждающе перебила Северга, ощущая, как нутро сжимается и каменеет. – Остановись.

Но Темань как будто не слышала. Подрагивая тонкими ноздрями и барабаня холеными коготками по деревянному подлокотнику, она продолжала гнуть своё:

– Ты говоришь, что твоё сердце никогда не будет принадлежать женщине, потому что ты оставляешь его с ней. То есть, получается, что твоя главная женщина – она! Послушай, это противоестественно! Я всё понимаю, конечно... У вас тут свободные нравы, но мне, родившейся в Западной Челмерии, трудно это принять. Пример Владычицы Дамрад разрешает и узаконивает такие отношения, но всё-таки не во всём следует подражать правителям.

Ярость ледяными осколками вонзились в душу Северги, посылая приказ клыкам скалиться, впиваться в горло и драть плоть. Хрустальная чарка лопнула в её неистово стиснувшейся ладони, и ковёр запятнала кровавая капель, но боли навья даже не ощутила. Темань испуганно уставилась на порез.

– Ой... Ты поранилась...

А в следующий миг окровавленная рука навьи с удлинившимися когтями вцепилась ей в волосы и заставила подняться из кресла.

– Ай, пусти! Ты делаешь мне больно! – закричала подруга.

– А что делаешь ты?! – обдал её тугой волной гнева рык Северги – низкий, хриплый, звериный. Несколько вдохов, и навья овладела голосом – он стал ровным, как безупречно выкованный клинок, и каждое слово негромко, но чеканно падало тяжёлым топором. – Не смей порочить Рамут! Она – юная невинная девочка. Я никогда не трону её и не позволю тронуть никому – даже в мыслях. И если я услышу от тебя, дрянь, хоть одно оскорбительное слово, хоть один грязный намёк о ней – клянусь, я вырву твоё ядовитое жало изо рта и зажарю его. – И, приблизив клыкастый оскал к уху Темани, Северга добавила: – Она не главная. Она – единственная.

Хорошо, что сердце Северги осталось далеко, под подушкой у дочки. Там ему, невредимому, было тепло и уютно, а язвительным зубкам Темани достались лишь холодные обрывки души. Ничего, как-нибудь впитают яд и переварят его, им не впервой. Навья слишком близко подпустила Темань к себе, вот и получила укус. Боль мертвила, кромсала грудь, а рука сжимала мягкие, как шёлк, волосы подруги. Глаза Северги сверкали обжигающим калением белого льда, губа приподнялась, открывая клыки, способные выдрать горло врага одним смертоносным рывком, а отчётливо проступивший шрам хлёстко очерчивал эту ярость неистовым росчерком.

– Пусти! Больно! – пищала, вырываясь, Темань.

Северга отпустила её с толчком, и та чуть не налетела на кресло. В ней тоже проснулась волчья злость, и она рыкнула:

– Я не боюсь твоих угроз! Можешь делать со своей единственной всё, что хочешь, это меня не касается! Но только после этого не приходи ко мне в постель...

От удара она отлетела и покатилась по ковру. Сознания она не лишилась, но разбитая губа вспухла и заблестела раной, а на костяшке кулака Северги осталась кровавая отметка. Навья стояла, медленно дыша и утихомиривая в себе зверя, вздыбившего шерсть и готового рвать на части всех, кто попадётся на пути. «Успокойся, – говорила она ему. – Это всего лишь ревность – тупая, самочья. Способ уязвить нас она выбрала грязный, но убивать мы её за это не будем. Это не стоит того». Пережить, простить, отпустить? Пока такая возможность скрывалась за кровавой пеленой. Так больно Севергу ещё не кусали – в самое святое.

– Это очень глупо с твоей стороны – ревновать меня к моему ребёнку, – проговорила она, удивляясь тому, как внятно и спокойно звучал её голос. И приказала: – Дом, подай ей лёд.

Ведёрко встало на ковёр рядом с трясущейся от рыданий Теманью.

– Приложи к губе, – бросила Северга. – А я пойду, подышу воздухом. Тут мне невыносимо находиться.

Небрежно набросив плащ, она вырвалась под снегопад. Зайдя в первое попавшееся питейное заведение, Северга швырнула на прилавок туго набитый кошелёк и сказала:

– Всем выпивка за мой счёт.

Управляющий почтительно поклонился, обрадованный такой выручке, а посетители приветствовали щедрую благодетельницу восторженным воем и стуком кружек о столы. В этом рокочущем гуле навье слышались знакомые звуки – запугивающие противника дружные удары клинков о щиты, и ей на миг почудилось, что она на поле боя. С рыком она опрокинула в себя полный кубок хлебной воды – дешёвой и вонючей, но ей сейчас было всё равно, что пить. Она хотела только забыться.

Она окунулась в хмельной угар. Сначала вокруг были одни друзья и обожатели, но, основательно набравшись, навья с кем-то поссорилась. В мутной пьяной дымке уже не имел значения повод: кулаки чесались, клыки жаждали крови. От её тумаков выпивохи разлетались во все стороны, а не участвовавшие в драке зрители подвывали в упоении от зрелища. Давно они не видели такого великолепного и неистового бойца.

Севергу обступила кучка поклонников её боевого искусства, и вместе с ними навья всю ночь путешествовала по злачным местам города. По дороге приятели как-то незаметно рассасывались, терялись и отваливались, и пришла Северга в себя в сугробе оттого, что её тормошили стражи порядка. До рассвета она отдохнула в тепле – за решёткой в каталажке, пока выясняли её личность; когда разобрались, кто она такая, блюстители общественного покоя перед ней извинились и даже не стали выписывать денежное взыскание. Тяжкий хмель сползал медленно, оставляя после себя дурноту, сушь в горле и дрожь в теле, разукрашенное лицо горело, а рубашка доблестно алела следами битвы. Северга съела немного снега и поплелась домой, не особенно задумываясь о том, в каком виде предстанет перед Теманью. О ней она вообще не думала. В её гудящей голове измученно ползла мысль, как всё это глупо, пошло и затёрто до дыр. Напиться, подраться... Как самый распоследний тунеядец и гуляка, которых она презирала с детства. Уже на подходе к дому её взъерошенное, похмельное, опрокинутое в грязь достоинство отряхнулось и выпрямило стан, и к навье вернулась её воинская стать и выправка, сейчас несколько несуразно сочетавшаяся с её потрёпанным видом.

Дом впустил её с приятным перезвоном и приветствием, и Северга была ему безмерно благодарна за неизменную сдержанность. Уж он-то её никогда ни в чём не упрекал, не заливался слезами, не заламывал рук – просто предложил купель с душистым мылом, чашку горячего отвара с молоком и сырные лепёшки на завтрак.

– Я провела безумную ночь, – всхлипывала Темань. – Глаз не сомкнула... Металась – где ты, что с тобой...

– Со мной всё в порядке, – сухо сказала Северга. – Дражайшая моя, прошу тебя: дай мне позавтракать в тишине. После этого, с твоего позволения, я прилягу отдохнуть. Будь так любезна меня не дёргать некоторое время.

Подавленная, несчастная, заплаканная Темань убежала в свои покои, хлопнув дверью, и навья выругалась шёпотом: резкий звук отдался в её и без того гулком черепе.

Встала Северга далеко за полдень – с головной болью и мерзостным, как скользкий ком слизи, чувством в груди. Темань к столу не вышла, и обедала навья в одиночестве. Делать здесь было больше нечего.

– Дом, закажи мне к шести вечера повозку. Я отбываю, – сказала она, вставая из-за стола и перебираясь в кресло к камину. – Поездка дальнего следования.