Неизвестно - Попов Страница 15

12 мая 1971 г.

9-го Макаенок вернулся с Кубы, 10-го заглянул на часок в редакцию, а вчера улетел в Киев. У него там две премьеры сразу и — затем — съезд писателей Украины, на котором он будет представлять свою республику.

Настроение у него бодрое, приподнятое, он полон сил и желания работать. Куба произвела на него очень большое впечатление, а Фидель Кастро в особенности. Фиделя он считает самой яркой фигурой нашего времени.

* * *

У Ленки в институте состоялся семинар. Обсуждали «Художника». Мнение, в общем, у всех хорошее.

Провожая Макаенка в Киев, я в аэропорту вскользь, между прочим сказал ему об этом. Макаенок заинтересовался очень, как мне показалось. Попросил дать ему эту пьесу. Я сказал, что она, Аленка, хочет, чтобы он прочитал «Брата» (бывшую «Гостиницу»).

— Давай обе пьесы. Как вернусь — обе прочитаю. А вдруг удастся протолкнуть в министерстве!

…Если бы удалось!

16 мая 1971 г.

14 мая была редколлегия. Говорили долго и много, и в общем хорошо.

Журналом довольны. Раздался только один критический голос —Тарас Хадкевич выступил против публикации Жоржа Сименона. Но его никто не поддержал.

Когда редколлегия кончилась, узнали, что наш главный выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета республики. Позвонил в Киев, не смог связаться — оставил телефонограмму в Союзе писателей… Потом выпили —

кубинский ром — за того, кто вез этот ром через океан.

21 мая 1971 г.

Звонок из Москвы. Беру трубку.

— Это Марта Яковлевна. Из Театра сатиры… Где Макаенок?

Объясняю.

— Как вернется, скажите, пожалуйста, пусть немедленно, сейчас же позвонит к нам в театр. Скажите, это очень важно. — И потом, после разговора о том о сем: — Он ведь теперь у нас драматург номер один!

22 мая 1971 г.

В «Неман» повалила всякого рода антисоветчина. Нас и раньше не забывали, а сейчас, кажется, прямо-таки возлюбили, как самых ближних.

Сперва прислали (кто? — вот вопрос) программу ненасильственного изменения существующего строя. На тонкой бумаге, без интервалов — шесть страниц. Первый экземпляр. Шрифт ясный, четкий, несколько старомодный. Общая мысль программы не новая — за Советскую власть, но без коммунистов и с некоторым допущением (в рамках семьи) частной инициативы.

Потом — какое-то воззвание и прокламация в форме интервью с неким молодым советским человеком. Это уже пятый или десятый экземпляр под копирку, и разобрать что-либо просто невозможно. Ясно одно: кто-то радеет, болеет, не спит или…

У Герцена в статье «С того берега» есть любопытная мысль: «Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик

отрицания и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущею, неизвестною нам революцией».

Так радеет или действует по указке извне? Кто и когда ответит на этот вопрос?

3 июня 1971 г.

Не везет «Неману» в этом году. Материалы — один интереснее другого — летят в корзину.

Полетели записки Бориса Микулича, уже подготовленные к печати, а на них мы так рассчитывали! И вот сейчас летит документальная повесть Бориса Клейна «Жена карбонария» — о Мигурских, героях рассказа Льва Толстого

«За что?» — тоже почти готовая к печати. Повесть читалась, обсуждалась, автор перерабатывал ее с учетом замечаний редакции...

И дело все в том, что Борис Клейн обвинен в политическом двурушничестве. Открыто, с кафедры проповедовал одно — он преподавал историю КПСС, — а за углом, так сказать, в узком кругу, совсем другое. И вот результат — исключен, уволен с запрещением преподавать и заниматься научной работой.

Я не знал Бориса Клейна как человека (мы не сходились близко), но автором он был толковым, настоящим, и как автора, потерянного для «Немана», его можно пожалеть. «Побег из Колымажного двора», «Доктор Руссель», «Дело

Бонч-Осмоловских»... Все эти вещи запомнились крепко.

4 июня 1971 г.

Послал Аленке деньги — «пенсию», как она выражается.

Пересекаю проспект, подхожу к приходной кассе, чтобы расплатиться за телефон, и вдруг навстречу женщина, очень живая, даже, как показалось, жизнерадостная.

— Георгий Леонтьевич, не узнаете?

— Лидия Александровна!

Она протягивает руку, я пожимаю ее, и пошло — пятьсот слов в минуту. Лидия Вакуловская, та самая... Впечатление такое, что встряска пошла ей на пользу. Много пишет, часто печатается (последние роман и повесть приняты

журналами «Москва» и «Октябрь»), друзья (Климашевская, В. Тарас и др.) от нее отвернулись, но это и к лучшему.

— Ведь это мне подсунули письма Солженицына. Когда допрашивали в КГБ, я все ждала: сознается, сволочь, все скажет тот, кто подсунул... Нет — отрекся! — и пришлось всю вину взять на себя... Переживем!..

8 июня 1971 г.

Во дворе Союза писателей встретил Макаенка. Отошли в сторонку.

— Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? А что, если взять Василя Быкова редактором отдела прозы? А?.. Перетащим его в Минск, квартиру дадут... Думаю, там (кивок в сторону здания ЦК КПБ) одобрят и поддержат... Как ты?

Я сказал что-то в положительном смысле, а потом пораскинул умом и пришел к убеждению, что это не лучший вариант. Во-первых, не хочется понижать в должности (а значит и ущемлять материально) Кудинова. Во-вторых... Во-вторых, еще неизвестно, справится ли Василь Быков. Читать уйму рукописей, отбирать, редактировать… Макаенок, например, может разобрать, дать дельный совет, а сам поправить, отредактировать не в состоянии. Во всяком случае, до сих пор не отредактировал ни одной страницы. Возвращая прочитанную рукопись, он обычно предупреждает:

— Ну, на стиль я не обращал внимания…

А Василь Быков? А если и он на стиль не будет обращать внимания?

11 июня 1971 г.

Звонит Макаенок:

— Ну как? Не уехал еще?

— Нет... Хорошо, что ты позвонил... — и выложил ему свои сомнения насчет Василя Быкова.

Думал, будет возражать, доказывать, — нет!

— Так я же в порядке совета... Дело это не срочное… Вернешься — подумаем...

14 июня 1971 г.

Коктебель... Тот же Коктебель. Начальство сменилось, порядки (вернее было бы сказать — беспорядки) остались прежние.

На этот раз нас поместили в седьмом бараке (вторая комната). Просторно, хотя и сыровато. И — запах какой-то… Впрочем, этот запах здесь во всех бараках.

15 июня 1971 г.

Среди отдыхающих нет-нет да и попадаются знакомые по прошлому лету. Алексей Каплер и Юлия Друнина — и в столовой у них тот же столик, на веранде, жена Шукшина, кажется, Лев Кондырев, еще кто-то — фамилий их не знаю, запомнились одни лица…

В прошлом году «гвоздем сезона» был Евг. Евтушенко. Сейчас Евтушенко нет и «гвоздя» нет, — и как-то скучновато по сравнению с прошлым годом.

Да и погода... Сегодня был дождь, с утра дует ветер. Не «южно»!

17 июня 1971 г.

Ну и Крым!.. Ветер, то солнце, то дождь... Вода в море плюс четырнадцать... Войдешь и — как пробка — выскакиваешь обратно.

20 июня 1971 г.

Послали Аленке денег на дорогу. Значит, в конце июня нагрянет сюда. А Наташка не хочет ехать. Так, во всяком случае, она сказала Алесю Савицкому, а тот — Людмиле Борисовне, своей жене, отдыхающей здесь, в Коктебеле,

вместе с нами. Это существенно меняет планы. Без нее и Валентина, а вернее всего, и Аленка не останутся здесь дикарями.

21 июня 1971 г.

Читаю «Затерянный мир Кинтано-Роо» Мишеля Песселя. Любопытная книжица.

«Неведение мое оказалось во многих отношениях неоценимым качеством. Особенно оно помогло мне в общении с людьми. Ко всем, кто мне встречался на побережье, я относился с таким наивным и обезоруживающим доверием, что даже самые отъявленные злодеи не смели меня обидеть. Таким образом, у меня оказалась защита, о которой никто даже не подозревал».

24 июня 1971 г.

Юлька:

— Когда я вырасту большая, то вырожу девочку.

— Почему именно девочку?

— Мальчишки плохие, они дерутся.

26 июня 1971 г.

Приехала Ленка. Сдала на пятерки, это значит — на повышенную стипендию.

Молодец!

29 июня 1971 г.

Вечером мы с Юлькой возвращались с набережной. Встречается Александр Миронов с супругой. Вместо: «Как отдыхаешь? Что нового?» — с места в карьер:

— Вот дом Катьке строю... Пристала: «Давай, папа, мне отдельную дачу!» Ну, давай так давай!.. Теперь, если кто будет писать, так по адресу: «Планерский, Моровая 3-А...» — и весело засмеялся.

Катька — дочь Миронова. Она, кажется, еще не кончила школу.

5 июля 1971 г.

Юлька:

— Зачем вы назвали меня Юлей? Лучше бы Даша или Марина… А то имя плохое и я плохая...

29 июля 1971 г.

Ездили с Валентиной к Юльке.

Дача детсада в хорошем месте. Леса, леса… Недалеко от Минска (километров десять), а тишина — как где-нибудь в глухих дебрях.

И все-таки ребятишек жалко. Они скучают по дому, да и развлечений здесь почти никаких. Выведет воспитательница на «поляну», к старым липам, сядет — а вы, дети, играйте, играйте!