Александр Янов - Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560 Страница 16

Вот почему определяющую роль играла в этом выборе наряду с Реконкистой церковная Реформация. Именно от её успеха зависе­ло, как употреблены будут культурные ресурсы страны, сосредото-

23 Д. Егоров. Идея турецкой реформации в XVI веке, Русская мысль, 1907, кн. 7.

ценные в ту пору в церковных кругах. Поможет ли церковь вернуть возрождающуюся Россию к европейской традиции Киевско-Новго- родской Руси, ускорив таким образом её воссоединение с Европой, от которой страна была насильственно отрезана варварским нашес­твием, или, напротив, станет она могущественным препятствием на этом пути?

Я постараюсь показать в этой книге читателю, как почти целое столетие колебалась Москва перед этой цивилизационной альтерна­тивой. Показать, когда и почему предпочла она Европе Евразию. И как привёл её этот роковой выбор к той самой опустошительной национальной катастрофе, с описания которой начиналась эта гла­ва. Но не станем забегать вперед.

Глава первая Завязка трагедии

Европу

Если наша реконструкция исторических це-

лей Москвы после обретения ею независимости верна, то нетрудно очертить и задачи, от исполнения которых зависела реализация этих целей. Очевидно, что в первую очередь предстояло ей избавиться от последствий ордынского плена. Их было, разумеется, много, этих последствий, но два самых главных били в глаза.

Во-первых, феодальная дезинтеграция создала глубокую пута­ницу в её экономической и правовой структуре — как единое целое страна практически не существовала. Требовались серьезные адми­нистративные и политические реформы. Во-вторых, церковь, быв­шая на протяжении почти всего колониального периода фавориткой завоевателей, завладела в результате третью всего земельного фон­да страны, главного тогда её богатства. И, что еще важнее, неумоли­мо продолжала отнимать у правительства всё большую его долю. Это тяжелое наследство степного ярма было, впрочем, составной частью всё той же феодальной дезинтеграции. Не отняв у церкви в процессе Реформации её материальные богатства, не освободив её таким об­разом для исполнения духовной и культурной миссии, центральная власть не могла, по сути, стать властью (по крайней мере в европей­ском варианте развития России).

Были, конечно, и другие задачи. Например, покуда страна лежа­ла раздавленная железной монгольской пятой, всю западную часть бывшей Киевско-Новгородской Руси оккупировала Литва. Я не гово­рю уже о том, что осколки Золотой Орды, малые татарские орды, во­все не исчезли с распадом бывшей степной империи. Они преобра­зовались в террористические гангстерские союзы, по-прежнему уг­рожавшие самому существованию России. Казанская и Ногайская орды держали под контролем великий волжский путь в Иран и Сред­нюю Азию. Крымская орда распоряжалась всем югом страны с его богатейшими черноземами. Еще важнее, однако, было то, что инспи­рируемые османской Турцией, могли они в любой момент возобно­вить (и возобновляли) былые колониальные претензии Золотой Ор­ды. И, наконец, лишенная морских портов страна была отрезана от Европы. Восстановить с ней морскую связь можно было, используя Белое море, а еще лучше — завоевав порт на Балтике.

Чего нельзя было сделать, это реализовать все цели одновремен­но. Страна нуждалась в глубоко продуманной и гибкой национальной стратегии, рассчитанной на много десятилетий вперед. С подробным разговором о ней мы, однако, повременим. Просто перечислим, что удалось сделать за первое после завоевания независимости столетие в самом начале истории русской государственности, покуда не была она обращена вспять той самой самодержавной революцией, о кото­рой мы только что говорили и которая безвозвратно перечеркнула все достижения Европейского столетия. Вот что сумела сделать за это время Москва.

Завершить воссоединение страны, на несколько веков опере­див Германию и Италию, а если сравнивать с Испанией или Франци­ей — без гражданских войн, малой кровью, превратившись из конг­ломерата феодальных княжеств в единое государство (символом этого единства стали Судебники 1497 и 1550 годов, установившие в стране единое правовое пространство).

На поколение раньше своих северо-европейских соседей встать на путь церковной Реформации.

Создать местное земское самоуправление и суд присяжных.

Преодолеть средневековую «патримониальность» (при которой

государство рассматривалось как вотчина, «patrimony» княжеского рода), превратившись в сословную монархию. Говоря словами совре­менного историка, «монархия уже не могла им [самоуправляющимся сословиям] диктовать, а должна была с ними договариваться».24

Создать национальное сословное представительство (Зем­ский Собор).

Разгромить две из трех малых татарских орд, Казанскую и Но­гайскую, взяв тем самым под свой контроль великий волжский путь.

Научиться использовать для международной торговли Белое море, а затем и завоевать морской порт на Балтике (Нарву), пользо­вавшийся, как мы помним, такой необыкновенной популярностью у европейских купцов.

Отвоевать у Литвы ряд важнейших западнорусских городов, включая Смоленск.

Достижения, как видим, колоссальные. Но еще более крупный задел подготовлен был на будущее — для последнего мощного рыв­ка и окончательного воссоединения с Европой.Экономический бум первой половины XVI века, стремительное и ничем не ограниченное (напротив, поощряемое государством) раз­витие спонтанных процессов крестьянской дифференциации и рост городов, распространение частной (не феодальной) собственности — * всё это постепенно создавало русскую предбуржуазию, третье, если хотите, сословие, способное в конечном счете стать, как повсюду в Европе, могильщиком косного и малоподвижного средневековья.

На протяжении всего этого столетия в стране шла бурная — и со­вершенно открытая — интеллектуальная дискуссия о её будущем, главным образом в связи с перспективой церковной Реформации. Именно это и имею я в виду под «Европейским столетием России» — время, когда самодержавия еще не было, когда русское крестьян­ство было еще свободным и договорная традиция еще преобладала, когда общество еще принимало активное участие в обсуждении пер­спектив страны. На ученом языке — время, когда Россия развива­лась в рамках европейской парадигмы.

24 Борис Флоря. Иван Грозный, Мм 1999, с. 52-53-

Новые и старые социальные элиты, естественно, конкурировали друг с другом, но ничего похожего на ту истребительную войну меж­ду ними, которая началась после 1560 года в ходе самодержавной революции, не наблюдалось. Тем более, что крестьянство, из-за ко­торого весь сыр-бор впоследствии и разгорелся, оставалось в Евро­пейском столетии свободным.

То же самое — где-то раньше, где-то позже — происходило в этот период практически во всех европейских странах. Москва, как и Ки- евско-Новгородская Русь, обещала стать государством, которое ни­кому из современников не пришло бы в голову считать особым, не таким, как другие, выпадающим из европейской семьи. И уж тем бо­лее наследницей чингизханской империи.

на I ерманы Завязка трагедии

Глава первая

Но чем дальше заходили в Москве европейские ре-

формы, тем ожесточеннее, как мы уже знаем, становилось сопро­тивление.

В первую очередь потому, что иосифлянская церковь, напуган­ная мощной попыткой реформации при Иване III, перешла после его смерти в идеологическое контрнаступление. Искусно, как мы еще увидим, связав Реформацию с религиозной ересью, она выработала универсальную идейную платформу, предназначенную навсегда по­ложить конец покушениям государства на монастырские земли. Это и была платфбрма самодержавной революции.

В обмен на сохранение церковных богатств царю предлагались неограниченная власть внутри страны и тот самый статус вселенско­го защитника единственно истинной христианской веры, который лег в основу претензий России на миродержавность. Соблазн ока­зался неотразим. Во всяком случае, для Ивана IV.

Во-вторых, наряду с процессом крестьянской дифференциации, порождавшим, как повсюду в Европе, российскую предбуржуазию, в стране шел параллельный процесс дифференциации феодальной. И центральный бюрократический аппарат все больше и больше опирал­ся против боярской аристократии на стремительно растущий класс слу­жебного дворянства. То был офицерский корпус новой армии центра­лизованного государства, с которым оно — из-за недостатка денег в каз­не — расплачивалось землей, раздаваемой в условное (поместное) вла­дение. Вместе, разумеется, с обрабатывавшими её крестьянами.

Так же, как церковь нуждалась в самодержавной государствен­ности, чтобы сохранить свои гигантские земельные богатства, слу­жебное дворянство нуждалось в ней, чтобы закрепить за его помес­тьями крестьян, норовивших перебежать на более свободные бояр­ские земли. Другими словами, складывался военно-церковный блок, жизненно заинтересованный в режиме самодержавной влас­ти, способной подавить сопротивление боярской аристократии, кре­стьянства и предбуржуазии.