Дело привидений "Титаника" - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 16

— Нас всех накажет Бог. Нас всех накажет Бог, — вот что шептала мама.

Мне теперь кажется, что мама и папа уже за два и даже три дня стали как-то предчувствовать эту ужасную катастрофу. Они не могли выразить, понять свои предчувствия... и от того у них возникла необъяснимая тревога, а вместе с тревогой — и бессознательный разлад... Я не знаю.

Дядя Поль решительно вел нас вперед, куда-то. Один человек в форме пытался его остановить, но он резко выговорил ему, и дядю Поля пропустили.

— Все в порядке, — сказал он, не оглядываясь на нас. — Мне разрешили помочь вам сесть.

Он подвел нас к борту, и я увидела висящую на веревках лодку... шлюпку. Дядя Поль подал маме руку, мама на миг как бы очнулась, оперлась на его руку, поднялась и перешла в шлюпку. Потом дядя Поль поднял меня и осторожно перевесил через борт корабля, к маме.

Помню, как мама в эту самую минуту сказала громко:

— Нас всех наказал Бог.

Я еще раз спросила, где папа, и дядя Поль сказал, что он в другой лодке, что в каждую лодку посадили по одному храброму человеку, который должен командовать лодкой и что папу выбрали одним из таких командиров.

Дядю Поля уже отталкивали от борта, и он махнул нам рукой и прокричал таким голосом, будто был сильно простужен:

— Запомните, Софья Николаевна, я сделал для вас все, что мог! Прошу вас, не забывайте!

Потом началось самое ужасное.

Я увидела черную стену. Она поползла вверх и словно стала заваливаться на нас. Я закрыла глаза.

А потом я услышала всплеск воды, а потом — короткие и частые всплески от весел. А потом было очень холодно, и я смотрела на корабль. Он тоже медленно уносился прочь и был весь в огнях. И я не могла понять, отчего он так наклонен... или мне это только кажется, потому что я как-то неправильно, боком сижу.

Потом... Я не хочу вспоминать... как страшный сон... было много криков... будто кричало в темноте множество народа... Подождите минуту... Они все так кричали, будто сильный... очень сильный ветер дул где-то в лесу.

Анна Всеволодовна замолкла и низко опустила взгляд. Я сидел против нее, невольно боясь шелохнуться, и пытался представить картину той величайшей катастрофы на море.

Потом рассказчица вздохнула, немного воспряла и даже сумела улыбнуться.

— Хорошо же... — справляясь с голосом, сказала она. — Теперь я не стану вдаваться в подробности. Думаю, что всю подоплеку вы уже поняли... Простите, мне очень тяжело вспоминать. Я все ждала, когда же, наконец, появится папа, когда он подплывет к нам на другой лодке. Мама сидела в шлюпке, держа меня холодной рукой. Скоро нас обнаружил другой, маленький корабль. Когда мы подплыли к нему совсем близко и все стали готовиться к пересадке, мама поднялась и двинулась к кораблю, будто ей одной подали лестницу... Мама была не в себе, она запнулась за край шлюпки и упала в воду. Мне кажется, поначалу я даже не испугалась. Я вся была как ледышка... Маму очень быстро спасли... Но не надолго. Она заболела воспалением легких, и, когда мы добрались до Америки, она через несколько дней умерла в каком-то морском лазарете.

А потом меня такую же сонную, холодную и окаменевшую доставили обратно, в Россию.

А еще через полгода в Перовском появился Поль...

Он очень изменился... Вернее изменил себя. Помню, я совсем не испугалась. Я подумала, что он приехал передать привет от папы, и скоро папа сам приедет и привезет свой сюрприз... Но ничего этого не было.

Мне строго наказали никому не говорить о том, что у нас был дядя Поль.

Потом я все узнала и все поняла. Оказывается, его посчитали погибшим и он получил очень большую страховку... Получил, разумеется, не он, а его родные. Но, в общем, теперь было поздно что-либо менять.

Потом Поль стал появляться чаще. Он был очень ласков со мной, привозил разные подарки. Я знала, что надо иметь в виду: все эти подарки мне якобы покупала тетя.

Потом меня отправили в пансион. Там у меня появились подруги, и я немного отвлеклась... Все знали о моей беде и старались скрасить мне жизнь... Но это уже не относится к делу.

Какой-то ужасный рок висит над нашей семьей...

Когда случилось новое несчастье, Поль прислал мне записку. Он писал, что полиция будет скрупулезно исследовать все обстоятельства и может невзначай узнать нашу семейную тайну. Возникнут разные подозрения... Полиция все свалит в одну кучу и по своей обычной привычке начнет подозревать преступление. Тут может невзначай все вскрыться... Поль просил меня уничтожить все фотографические карточки, по которым его могут узнать и разыскать. Вот и все... Теперь вам все известно.

Признаюсь, я забыл о времени. Когда Анна Всеволодовна завершила свой рассказ, я несколько мгновений пробыл в какой-то полудреме и наконец очнулся. Все уложилось в моем сознании.

— Благодарю вас, — сказал я. — Теперь дело очень прояснилось.

Но однако же концы не сходились с концами.

— Все же у меня возникло несколько вопросов, которые мне очень хотелось бы задать вам, — осторожно проговорил я.

— Извольте, — вполне покорно ответила Анна Всеволодовна.

— Вы видели Гурского... простите, Румянцева... в последние дни?

— Да, он появлялся позавчера. Он пробыл здесь буквально одну минуту.

— Как он выглядел?

— Был очень испуган... нет, совсем не испуган... просто очень взволнован, возбужден... У него был такой же... роковой, горящий взгляд, какой был там, на корабле... когда он нашел меня в зимнем саду.

— Извините меня, Анна Всеволодовна, за то, что я вновь потревожу ваши тяжелые воспоминания... Вы не задумывались над тем, куда же все-таки подевался ваш отец в те ужасные часы? Почему он оставил вас? Почему не помогал вам?

— Задумывалась, — медленно проговорила Анна Всеволодовна, глядя неподвижно в какое-то бесконечное, пустое пространство. — Конечно же, он не командовал никакой шлюпкой... Он пропал без вести. Да, это так. Там, в Нью-Йорке... в Америке, графиня... не помню ее фамилии, сказала мне, что многие видели папу в тот вечер вместе со строителем корабля... Вы знаете, конструктор тоже плыл на «Титанике». Папа познакомился с ним на второй день плавания. Папа очень интересовался техникой, а конструктор был рад рассказать о своем детище. Помню, как в курительном салоне они часами склонялись над планом корабля... Конструктор говорил по-немецки.