Аннабель Питчер - Моя сестра живет на каминной полке Страница 17

Прихватив коктейли, мы отправились в комнату Суньи. Ужасно хотелось пить, потому что до этого мы прыгали на кровати и смотрели, кто дольше провисит в воздухе. Мне – потому что я Человек-паук – надо было достать до потолка, приклеиться там и продержаться как можно дольше. А Сунье – потому что она Чудо-девушка – полагалось размахивать хиджабом, как крыльями, и зависать в воздухе. Вышла ничья. Из-под розового платка Суньи выбилась целая прядь, я такого еще не видел. Волосы у нее были густые и блестящие, гораздо лучше тех, что показывают в рекламах шампуней, где женщины как чокнутые мотают головой из стороны в сторону. Я даже сказал Сунье, мол, как жалко, что Коран велит ей прятать волосы, как будто это что-то дурное. Сунья шумно высосала остатки коктейля и сказала:

– Я их прячу не потому, что они плохие, а потому, что хорошие.

Совсем непонятно. Я промолчал и выдул шоколадный пузырь. Сунья отставила свой стакан и пояснила:

– Мама бережет свои волосы для папы. Никакой другой мужчина не может их видеть. И ему оттого приятней.

– Как подарок получить? – спросил я.

– Да.

Я подумал, что было бы гораздо лучше, если бы мама берегла свои волосы для папы, а не показывала их Найджелу, и кивнул:

– Понятно.

Сунья мне улыбнулась, а я улыбнулся ей и как раз ломал голову, что нам делать со своими руками, когда ее мама принесла сэндвичи. С сыром и с индейкой, нарезанные треугольниками. Только я не мог есть. Ненавижу играть в «Передай посылку», потому что музыка никогда на мне не останавливается, я никогда ничего не разворачиваю и никаких подарков не получаю. А хиджаб Суньи был в точности как розовая оберточная бумага, и я представил себе, как она – такая яркая, искристая, замечательная – исчезает, прежде чем я загляну под обертку.

У Суньи рот был набит хлебом, поэтому я сначала не понял, что она говорит. Потом она проглотила и повторила:

– Ты скучаешь по Розе?

После того раза, в физкультурном сарае, девять дней назад, мы впервые заговорили о Розе. Я кивнул и уже собрался сказать «да», как попугай. И вдруг сообразил: а ведь меня про это еще никогда не спрашивали. Всегда говорят: «Ты, должно быть, скучаешь по Розе». Или: «Не сомневаюсь, ты скучаешь по Розе». Но никогда: «Ты скучаешь по Розе?» Словно есть выбор. Я перестал кивать головой, поменял слово во рту и сказал:

– Нет.

И усмехнулся, потому что ничего страшного не произошло – мир не разлетелся на части, а Сунья даже не удивилась. Я повторил, на этот раз громче:

– Нет!

А потом поглядел по сторонам и отважно добавил:

– Я вообще не скучаю по Розе!

Сунья сказала:

– Я тоже не скучаю по своему кролику.

Я спросил:

– А когда он умер?

– Два года назад. Его лиса съела.

Тогда я спросил:

– А Сэмми сколько лет?

– Два. Папа мне его купил, когда Пушка съели. Чтобы я не плакала.

Что-то не похоже на террориста. Они, по-моему, так не поступают. И в спальне у ее родителей никаких бомб не было видно – я заглянул, когда шел в туалет.

После обеда мы лазали по деревьям и качались на ветках. Дул ветер, листья вихрем кружились по саду, мчались по небу быстрые облака. Было свежо и привольно, словно Земля – большая собака, высунувшая голову в окно летящей на всей скорости машины.

– Твой папа англичанин? – спросил я у Суньи.

Она ответила, что он родился в Бангладеш.

– А где это?

– Рядом с Индией.

Я такого места даже представить не могу. Самое далекое, где я был, это Коста-дель-Соль в Испании. Там, конечно, жарче, чем у нас, в Англии, а в остальном очень похоже. Есть кафе, где подают «плотные английские завтраки», – я две недели подряд каждое утро ел сосиски с кетчупом. Поэтому я спросил:

– Там хорошо, в Бангладеш?

– Понятия не имею. Папе здесь больше нравится.

– А почему он сюда переехал?

– Мой дедушка приехал в Лондон в 1974 году искать работу.

Тащиться в такую даль, чтобы найти работу?

– Разве нельзя было пойти в бюро по трудоустройству в Бангладеш? – удивился я, а Сунья только засмеялась.

Мне вдруг захотелось узнать про нее все-все. Тысячи вопросов вертелись у меня на языке, первым соскочил такой:

– Как вы очутились в Озерном крае?

И Сунья, сидя на ветке и болтая ногами, рассказала:

– Дедушка велел папе много работать, не конфликтовать с законом и поступить в медицинский институт подальше от Лондона. Папа поехал в Ланкастер и встретил там маму. Они поженились и переехали сюда. Это была любовь с первого взгляда. – Она перестала болтать ногами и повернулась ко мне.

Все вопросы, которые мне хотелось задать, улетучились, как пар, который мы проходили на уроке естествознания.

– Любовь с первого взгляда, – повторил я.

Сунья кивнула, улыбнулась и спрыгнула с дерева.

* * *

К пяти я был дома. Когда открыл входную дверь, Роджер опрометью бросился на улицу, будто только этого и ждал. Холл весь заволокло дымом.

– Надеюсь, ты любишь поподжаристей, – сказал папа, когда я вошел в кухню.

Он накрыл на стол и зажег свечи. Джас уже сидела на своем месте с какой-то затейливой прической и широченной улыбкой. Я глазам своим не верил. Папа приготовил жаркое, и не имело ни малейшего значения, что курица сверху была вся черная.

Жареная картошка была слишком жирной, подливка пересоленной, а овощи недоваренными, но я съел все до последней крошки, тем более что Джас ни к чему даже не притронулась. Я бы и йоркширские пудинги съел, только они намертво пришкварились к противню. Было ужасно весело, в кои-то веки мы по-настоящему разговаривали. И тут папа завел речь о Сунье.

– А тебе известно, что у Джейми есть подружка? – спросил он.

Джас ахнула, а у меня похолодело внутри.

– Не может быть! – взвизгнула она.

Я покраснел как дурак.

– Это все дезодорант, – захохотала она. – Не иначе.

Папа подмигнул Джас:

– Ее зовут Соня, и, по-моему, она очень симпатичная. Первая любовь!

– Ну, па-а-ап… – протянул я обиженно-горделиво, вовсе не желая, чтобы он перестал.

Джас прокашлялась. Я знал, что сейчас будет, и вгрызся в куриную ножку точь-в-точь как пес Сэмми, а Джас сказала:

– Пока мы не ушли от темы, я хочу тебе кое-что сказать.

Папа положил вилку.

– У меня есть парень.

Папа уперся взглядом в стол. Джас резала морковку на маленькие кусочки. Я случайно залез пальцами в подливку и как раз облизывал их, когда папа, не поднимая глаз, сказал:

– Ладно.

Джас опять взвизгнула:

– Ладно?

А папа вздохнул:

– Ладно.

Я почувствовал себя вроде как не у дел и тоже сказал:

– Ладно.

Только никто не расслышал, потому что в это время Джас подскочила к папе, обхватила его за шею и поцеловала. Я такого еще ни разу не видел. Джас раскраснелась и выглядела такой счастливой, а у папы лицо стянуло непонятной мне тоской.

Джас мыла посуду и пела. Я перестал вытирать тарелки и посмотрел на нее в упор:

– Какой у тебя хороший голос.

– Я не собираюсь участвовать в этом дебильном конкурсе, – немедленно отозвалась она.

– Знаю.

– Тогда расскажи мне про эту твою подружку.

Я подумал про пятнышко у Суньи над губой, про ее блестящие волосы и сияющие глаза, про смеющиеся губы, про смуглые пальцы, и у меня как-то само выскочило:

– Она красивая.

Джас сделала вид, будто ее тошнит прямо в раковину с посудой, я хлестнул ее полотенцем. И мы расхохотались. В кухню пришел папа и сказал, чтоб мы прекратили дурачиться. Все у нас было как в нормальной семье, и в первый раз я не скучал по маме. Серебряный лев заглядывал в окно. Не знаю, может, это был Роджер, но мне послышалось довольное урчание.

12

Тысячи

звезд над крышей нашего дома. Ни одного облачка. И толстощекая луна. Она напоминала блюдце с молоком, и я показал ее Роджеру. Тот увязался за мной на улицу и теперь устроился у меня на коленях, поглядывая на небо умными зелеными глазами. Нам обоим не спалось, и мне было приятно, что он пришел посидеть со мной. Я грел пальцы, запустив их в теплый мех Роджера, и чувствовал коленками, как стучит его сердце. Было темно, свежо и таинственно. Как в сарае. Интересно, что сейчас делает Сунья? Спит небось под тем синим одеялом, что я видел у нее в комнате два дня назад. Мне вдруг стало стыдно, что я про нее думаю. Я потряс головой, моргнул раза три и уставился в глубину пруда. Мне припомнились правила, нацарапанные на булыжнике, которым Бог запустил в того чудаковатого парня по имени Моисей.

Сегодня миссис Фармер сказала, что если мы хотим попасть в рай, то должны соблюдать Десять заповедей. Она сказала:

– Господь открыл их Моисею на горе, и мы всю жизнь должны следовать этим правилам.

Поначалу я слушал вполуха, потому что рай, если честно, не такое уж заманчивое место, на мой взгляд. Насколько мне известно, он просто забит всякими ангелами. Они там распевают псалмы, а вокруг все сияет, сияет. Надо будет непременно сделать так, чтоб меня похоронили в солнечных очках. Но потом миссис Фармер сказала: