Сергей Васильев - Как это было у меня: 90-е Страница 17

Он стал путаться, кто у него начальник: то ли глава кредитного департамента в Твери, то ли я (в то время первый вице-президент банка), то ли Андрюха (он тогда стал директором московского филиала), то ли Леха, который как начальник валютного департамента то и дело проталкивал кого-то из клиентов. Так как Серега шесть лет прожил с Лехой в одной комнате в общаге и именно Леха привел его в банк, не слушать его Серега тоже не мог!

В общем, голова у него начала трещать.

Но, главное, Серега стал пить.

Вообще-то он и в институте любил «пройтись по водочке» и даже мог позволить себе чуть «загулять» — и, например, не пойти на экзамены или пропустить какие-то семинары. Словом, он был склонен позволять себе вольности, и потом результаты этих вольностей ему приходилось героически преодолевать.

Итак, Серега стал «загуливать» — и иногда по нескольку дней не появлялся в банке. Когда мы его находили, то были вынуждены долго приводить его в чувство, так как Серега не мог пить много — он быстро пьянел и становился совсем «никакой».

Он был нашим лучшим другом, мы все его горячо любили и обожали, смеялись над «слабостью» его организма, шутили над этим, но…

Но вот уже несколько раз Серегина «слабость» случалась в самый неподходящий момент: то когда нам вместе с ним нужно было ехать в Тверь к Козыревой, то когда он забывал что-то вовремя подписать. В общем, начались проблемы.

И вдруг Серега выступил с неожиданной инициативой: «А давайте я открою филиал в Крыму?»

Он вырос в Севастополе, поступил в Физтех из Крыма, стал там победителем всех физико-математических олимпиад. Потому эта его инициатива не показалась нам странной.

Более того, она решала нам сразу массу проблем.

Во-первых, если бы Серега ушел работать в Крым, мы поставили бы тогда начальником кредитного департамента кого-нибудь другого, более дисциплинированного и без «слабостей».

Во-вторых, Серега давно уже хотел порулить чем-то сам, он устал бегать между нами.

И, в-третьих, тогда казалось, что Крым и российская военная база в Севастополе — это круто. А Серега вроде бы уже даже договорился, что база Черноморского флота РФ начнет вести свои денежные расчеты через нас, через Тверьуниверсалбанк.

В тот момент нам почему-то казалось, что мы сможем наладить вообще все расчеты между Россией и Украиной через это представительство в Крыму.

В общем, так и решили.

Было лето. Вместе с Козыревой мы всей командой полетели в Симферополь на встречу с крымским правительством. Провели конференцию для местных банков и на пару дней поехали к морю отдохнуть и позагорать на пляже у Воронцовского дворца.

Все двери тогда были открыты для нас.

Лучший дворец в Крыму, где отдыхали до этого, кажется, только члены ЦК, пустынный пляж, мы, молодые, — и Александра Михайловна. Мы видели, что она волнуется, подбирая вечерние платья и купальный костюм. Она впервые отдыхала вместе с нами.

И, мне кажется, тогда она была счастливее, чем когда-либо еще!

P.S.

Из той затеи так ничего и не получилось. Национальный банк Украины не дал нам лицензию, а работать как представительство мы не хотели.

Серега промучился с этим проектом около года, а когда вернулся, все нормальные должности в банке были уже заняты. Мы старались его куда-то пристроить, но так и не смогли.

После краха Серега уехал со своей немецкой подругой в Берлин, где и живет до сих пор.

Козырева и двоевластие (1991–1996 годы)

Когда мы, четыре молодых студента Физтеха, ждали первой встречи с ней, мы думали, что увидим типичную пожилую советскую начальницу в очках и с портфелем. А к нам приехала на модном иностранном автомобиле черного цвета красивая и со вкусом одетая женщина.

Она была уже немолода, но возраст был ей к лицу! Она была красива.

Мы все в нее сразу же влюбились — и, думаю, она тоже сразу влюбилась в нас.

Нам в ней нравилась ее властность, красота, уверенность в себе — и, конечно, то, что она сразу же поверила в нас. А ей, наверное, понравились наша молодость, наглость и уверенность в себе.

А еще… она была не замужем, мы узнали об этом чуть позже. Это многое стало нам в ней объяснять.

Когда мы познакомились, Александре Михайловне Козыревой было сорок три, а нам — по двадцать пять.

Она всю жизнь проработала в областной конторе Стройбанка в Твери, быстро (по советским меркам) пройдя карьерную лестницу от инженера до начальника областного управления Жилсоцбанка.

А как только задули ветры перестройки, она решила акционировать эту советскую контору — и вот в 1990 году, за год до нашей встречи, ей это удалось, и она одной из первых среди региональных банков получила лицензию независимого коммерческого банка за номером 777.

Оказавшись в свои сорок три довольно большим тверским начальником, она оставалась незамужней. У нее были две дочери, но мужа не было.

Мы часто у нее про это спрашивали: «Как так, почему?»

А она всегда отвечала, улыбаясь: «Трудно найти мужчину с соответствующим темпераментом и скоростью жизни… в Твери».

Но мы чувствовали, что она что-то не договаривает, что кто-то у нее есть, хотя мы его и не знаем.

За все те пять лет, что мы тесно и близко общались — а мы, по сути, тогда жили одной большой семьей, — мы так и не увидели ее мужчину.

Это была для нас загадка, тема для шуток и прибауток. Мы все время придумывали, за кого бы выдать замуж Александру Михайловну. А она сама часто шутливо спрашивала нас: «Ну почему вы не найдете мне подходящую партию в Москве?» — и загадочно улыбалась. Она не показывала нам своего мужчину, а мы ей — наших жен и подруг.

И мы, и она как будто стеснялись признаться друг другу, что у нас есть кто-то еще.

Тогда в нашем банке мы жили одной семьей, были полностью поглощены друг другом, этой нашей влюбленностью и никого не хотели туда впускать. Она полностью в нас поверила и абсолютно нам доверилась.

Она сразу же назначила нам большие зарплаты, выделила первые деньги на развитие, но главное — она дала нам право подписи.

По сути, она не контролировала нас вообще. Мы сразу же ринулись в бой, в конкурентную борьбу, в новые проекты, и обо всех результатах мы рассказывали Козыревой уже постфактум.

Эту скорость нашего развития она, конечно, увидела сразу и была ею заворожена. Мне кажется, ни мы, ни она не ожидали такого стремительного роста.

Уже через год московский филиал достиг размеров своей alma mater — тверской головной конторы.

Не меньше нас впечатленная таким успехом, Александра Михайловна просто не хотела этому мешать. К тому же в какой-то момент она просто потеряла нить событий, понимание того, что мы там делаем у себя в Москве.

Но постепенно к изначальной влюбленности стало примешиваться и чувство ревности. Все больше и больше успехи московского филиала стали ее напрягать. Ей стало казаться, что ее саму теперь замечают меньше, а всё больше и больше стали замечать нас.

И более всего это касалось меня, руководителя московского филиала и командира московской команды.

Постепенно она стала ревновать к разного рода газетным публикациям с моими, а не ее цитатами. Газеты тогда с удовольствием о нас писали и охотно брали у меня интервью, но я все больше стал замечать, что отказываюсь от контактов с прессой, так как боюсь, что это обидит Александру Михайловну.

Апогеем стала публикация рейтинга самых влиятельных бизнесменов России, где я, вице-президент Тверьуниверсалбанка, числился где-то на двадцатом месте между президентами других банков, «Газпрома», МПС… а Козыревой там не было вообще!

Я не знаю, кто составлял тот рейтинг и как я туда попал.

Но это дико ее взбесило. Она стала звонить и обвинять меня в том, что это я специально все подстроил. Я оправдывался как мог, хотя, конечно, внутренне был безумно горд.

Но с того момента наша влюбленность прошла, и начался длинный период тягостного взаимного уважения и внутренней конкуренции. Постепенно во всем банке стали формироваться два лагеря: «за Козыреву» и «за Васильева».

А точнее, все старались держаться сразу обоих лагерей. При ней все были за нее. При мне — за меня. Всем было трудно разделиться, так как она была самая главная — главный начальник, а мы, московская команда, — главный двигатель развития банка; все понимали это негласное двоевластие — и, как могли, пытались вписаться в эту картинку.

И она, и мы вносили тогда свой вклад в развитие банка и вместе совершали те ошибки, которые в конечном итоге привели к его краху.

Мы всё делали вместе. И в результате к 1996 году это уже был наш общий ребенок. Плод нашей любви и страданий, ревности и упреков.

Осенью 1991 года Александра Михайловна Козырева подписала приказ о назначении меня директором московского филиала Тверьуниверсалбанка и о приеме на работу всей команды, а летом 1996 года — приказ о нашем увольнении.