Наталия Сухинина - Куда пропали снегири? Страница 17

НЕ ПОЖЕЛАЙ ЖЕНЫ ИСКРЕННЯГО ТВОЕГО

«Золушка»! Сказка красивая, удивительная. Мода на неё не проходит и не пройдёт никогда, потому что от поколения наших прапрабабушек до поко­ления наших внуков ничего в сущности не изменилось в человеческой душе. Так же жаждет она любви, чудес, справедливости. Но я признаюсь вам в своём далёком детском грехе, когда, сидя в партере московского теат­ра, страдала от жалости не к хрупкой, измазанной са­жей девушке, а к её сестре, тщетно пытающейся натя­нуть на свою пухлую ногу хрустальную туфельку. Она на сцене с отчаянием: «Попробую ещё...» Я в зале, вда­вившись в кресло, просила про себя: «Попробуй, по­терпи, сначала больно будет, потом разносишь». Но чуда не произошло. Это уже потом, много позже уста­лым сердцем поняла я простую истину французской сказки: хрустальные туфельки не разнашиваются. И если твоего размера у принца нет, отступись, не тер­зай душу, не набивай себе мозоли.

Но одно дело понять, другое - жить с этим понима­нием. И мы всю жизнь (не в коня корм, не на пользу наука) пытаемся напялить на себя и носить с достоин­ством то, что нам не принадлежит. Недавно один ува­жаемый человек попросил растолковать, как пони­мать написанное в Священном Писании: «Не пожелай жены искренняго твоего, не пожелай дома ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни во­ла его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего».

-   О чём это? Не пожелай жены... это вроде о прелюбодействе, дальше - осла, вола, скота - вроде о том, что красть грех... А дальше?

-   Дальше о зависти.

-   О зависти? Если так, то все мы грешим, - обрадо­вался мой собеседник. - Ну скажи, ты знаешь такого, который другому бы не позавидовал?

Не знаю. И согласна полностью с тобой, человек уважаемый. Все мы грешим против десятой заповеди, впечатанной в скрижали. Грешим легко, походя, игра­ючи, потому что даже грехом не считаем эту самую за­висть. Все как один измазаны, а когда все как один, считай - никто. Вернее, не совсем так. Все как один грешим и все как один в этом не сознаёмся. В зависти сознаться конфузно как-то, мы даже придумали для себя спасительный термин «зависть белая». Я тебе бе­лой завистью завидую - почти благородство. А по су­ти - лукавство. Зависть одноцветная. Цвет её одина­ково не личит ни одной душе. Но лукавая душа, таясь и оправдываясь, бросается реабилитировать себя, вот и шьёт по чёрной зависти белыми нитками. Но кто не переживал спасительной сладости подушки, когда, натерпевшись, накривлявшись и тайно назавидовавшись днём, мы давали волю своему истинному чувству: честной зависти. И спрашивали себя - почему, зачем всё мимо меня, всё не для меня, всё не считаясь со мной. Десятки аргументов в нашу пользу подсказыва­ла услужливая память, становилось всё горше и гор­ше. А наутро, просохнув от слёз, мы опять выходили на сцену лицемерного спектакля, где изо всех сил иг­рали роль никогда никому не завидовавшего человека. Если только белая зависть, если только белая...

Богатство, счастье, здоровье, красота, способнос­ти, успехи - как многолика жизнь, так и многолика за­висть. Если дал нам Господь здоровье, но не дал кра­соты - завидуем красивым. Наградил способностями, но не дал богатства - завидуем имущим, а если у нас дом - полная чаша, отменное давление, если свежий цвет лица, дети наши устроены и мы на вершине успе­ха, всё равно мало. Хочется быть на виду, поучать, втолковывать неразумным разумное. Объять необъят­ное ещё никому не удавалось. Господи, как же всё просто! Потому и нельзя объять необъятное, что оно, это необъятное, необъятно. Так зачем и копья ломать? Живи достойно, сверяй поступки с совестью, коррек­тируй их в сторону совести и объять старайся только объятное, только то, что тебе благословлено Создате­лем нашим объять. Правда, просто? Но глаза сами ко­сят в сторону соседской калитки, за которой и поми­доры на грядке крупнее, и земля чернозём, и гости покруче и пореспектабельнее.

Господи, прости нас! Во что превратили мы жизнь свою? Жизнь, дарованная Тобой как великая милость, для нас извечное казино. «Ваше благородие, госпожа Удача», не проходи мимо, как не прошла ты мимо мо­его ближнего. Я тоже человек и тоже жажду тебя... А если ты пройдёшь мимо, тогда уж пройди и мимо ближнего, иначе мне не понести эту вопиющую не­справедливость.

Вспомнила притчу. На этот раз такую. У одного крестьянина было большое стадо гусей, штук двенад­цать, жирных, упитанных. А у его соседа один, да и тот грязный, тощий. «Господи, - возроптал сосед, - где же справедливость, у меня один гусь, а у соседа двенадцать, что же Ты, Господи, допускаешь та­кое?» - «Хорошо, - сказал Господь, - отныне у тебя будет двенадцать гусей...» - «Нет, - взмолился чело­век, - сделай лучше, чтобы и у соседа был один».

Вот она, сущность нашей изъеденной грехом завис­ти души. Не порадоваться приобретённому, а отпразд­новать праздник грустной удачи - не ты поднялся до ближнего, а ближний пал до тебя. Но как исхитриться пресечь в себе этот вечный, этот вещный зов? Как научиться не страдать от недоступности умопомрачи­тельных витрин, а проходить мимо них с гордо подня­той головой, даже не скосив глаза в сторону ценника? Мы не знаем, знают святые отцы. Те самые, у которых и подрясника-то на смену не было, но которые имели что-то такое, что легко парит над нашими и соседски­ми натужно гудящими холодильниками, над нашими и соседскими утрамбованными шкафами.

Вспомним. Со всех краёв стекались благополучные, богатые, респектабельные, власть имущие люди, хозя­ева жизни, к бедному, неимущему, убогому, как он сам себя называл, Серафиму Саровскому. Не гнуша­лись его истёртыми сандалиями, нечёсаной бородой, шли к нему с единственной просьбой: «Помоги, нет покоя в душе, всё есть, а покоя нет, бессонными ноча­ми такое думается, плохо на сердце, плохо, суетно». Это они, те самые, коим завидуем мы, чьё неблагопо­лучие - желанный свет в нашем окошке. А он им: «Ра­дость моя...» Всех называл так, ко всем так обращался. «Радость моя, - говорил, - стяжи мирен дух, и возле тебя спасутся тысячи». И они, благополучные, важ­ные, солидные, плакали как дети под его простенькой епитрахилью, когда молился над ними, возлагая на их грешные головы свои целительные руки.

Стяжи мирен дух - как просто, оказывается. А для этого уверуй, что для спасения твоего, стяжания духа мирного не надо тебе ровным счётом ничего из твоей казны житейской. Подними голову к небу от земли су­етной и испроси у Господа сил.

Сейчас в монастырях наших российских много под­визается монахов, оставивших мир, в котором они, по нашим меркам, очень даже преуспели. Профессора, учёные, писатели, дети дипломатов, у которых было очень счастливое детство и безбедная юность. Но они ушли из мира и не пожелали ни своего, ни чужого ос­ла, ни своего, ни чужого дома, ни своего, ни чужого благополучия. Да, конечно, можно скептически улы­баться, глядя, как идут они в тяжёлых сапогах, заме­тающей пыль рясе на монастырское послушание. Чего не хватало им, безумцам? Это если взять за основу свой убогий, кажущийся таким глубоким умишко. А можно всмотреться в них или даже остановить, спросить, но не выставив вперёд свой живот, а сми­ренно, извинившись. Они ответят. Они не пройдут ми­мо. И если о своей жизни не расскажут (у монахов это не принято), то обязательно поведают об образчиках высоких, богоугодных, чистых. Вы узнаете, как разда­ла всё своё богатое имущество Ксения Петербургская и взвалила на себя великий груз юродства, как ушёл в лес из боярской семьи Сергий Радонежский, как презрел земную роскошь Прокопий Праведный, как посвятила себя убогим и нищим Елизавета Фёдоровна, великая княгиня. Мы убедимся - есть другое миро­ощущение, отношение к жизни, к её богатству и её ни­щете, есть некая тайна для нас в этих прекрасных судьбах. Если мы что-то пока не в силах постичь в них, это не от того, что они чудаки и безумцы, а от того, что мы духовно немощны и духовно нечисты.

Каждый вечер перед сном православные люди чита­ют обязательные вечерние молитвы. «Так уж и обяза­тельные, - могут возразить мне. - А если наломаешься за день, без рук, без ног, то и тогда ползком к зажжён­ной лампаде? Не есть ли это фарисейство?» Не есть. Если, конечно, стоя перед иконой и бубня под нос сло­ва молитвы, мы не будем мысленно подсчитывать, за сколько баксов справила очередную шубу тётя Соня из сорок второй квартиры. Вечерняя молитва необходима всем нам, и вот почему. Каждый день мы исповедуем перед Богом в этой молитве свои грехи. Господь ждёт нас к Себе раскаянными и готов по любви милосерд­ной простить нам содеянное «делом, словом и помыш­лением». Никто не знает своего часа прощания с жизнью, именно так устроено мудростью Божией. И, каясь ежевечерне: «Господи, в покаянии приими мя», мы тем самым готовимся предстать перед судом Божиим не застигнутыми врасплох, а покаявшимися. А вдруг Господь призовёт нас ночью и сегодня вечером мы последний раз стоим на молитве? Неверно деликат­но молчать об этом, неверно отмахиваться от разгово­ров о смерти. «Надо помнить час смертный», - говорят святые отцы. Многие подвижники даже спали в собственных гробах, дабы не забывать о смертном часе. А будешь помнить о нём, такой ерундой покажет­ся количество гусей у соседа.