Дмитрий Быков - Военный переворот (книга стихов) Страница 17

О день весенний, Сочи праздный

в канун сезона, в месяц май,

И сладкий мир многообразный

Кричит тебе: запоминай!

Базарный гам, предвестье пира,

Балык в сиянье золотом

Янтарно-млеющего жира

Давай! Расплатимся потом.

Мы были в радости и в силе,

Мы у судьбы урвали час,

нам можно все, за нас платили

И это был последний раз.

Вязанки репчатого лука,

Чурчхела, фрукты ни за грош...

Скажи "тот страждет высшей мукой,

Кто помнит счастье" - и соврешь:

Блажен, кому в глухую полночь,

зловонной бездны на краю,

найдется что ещё припомнить:

Базар и молодость свою.

Вино неистовое, брызни!

Дразни, чурчхела, мушмула,

все это было в нашей жизни,

А значит, наша жизнь была.

Когда сутулыми плечами

нам будет что приподнимать

во мраке, в холоде, в печали

нам будет что припоминать.

ДЕТСКИЕ СТИХИ

Маше Старожицкой

Одиночеству надо учиться. Пока

Одиночества нету.

Привыкай не жалеть о конфете, пока

Только думаешь, съесть ли конфету.

В день рожденья неслышно вставай от стола,

Проберись в полутемную комнату рядом,

Подойди к подоконнику, встань у стекла,

Проследи осторожным и пристальным взглядом,

Как троллейбус ползет, шевеля провода,

Как фонарь, уподобившись душу,

Освещает дождинки... Пустяк, ерунда,

Но и это немногое радует душу.

Привыкай наблюдать ежедневный пейзаж,

Поражаться его переменой любою,

представляя, как гости, вошедшие в раж,

не спохватятся и не придут за тобою.

Слушай дождь. Улови, как минуты прядут

в полумраке подобие вечной кудели.

Привыкай. Может быть, и сегодня уже не придут.

В самом деле.

СНЕГОПАД НА ЗАКАТЕ

Снегопад на закате, на розово-сером,

Как речная вода.

И строка упивается тихим размером,

не спеша никуда.

Так бывает - посмотришь на небо, на ветки

за оконным стеклом,

на закат, на фонарь - и почувствует этакий

переход, перелом.

Словно в битве какой-то небесной, за тридевять

Облаков - наступил перепад, перевес,

Словно кто-то меня перестал ненавидеть

И простил наконец.

Примирение, розовый свет снегопада,

Мостовая, река...

Успокойся, душа моя. Плакать не надо.

Все возможно еще, нас потерпят пока.

* * *

Ваше счастье настолько демонстративно,

Что почти противно.

Ваше счастье настолько нагло, обло, озорно,

Так позерно, что это почти позорно.

Так ликует нищий, нашедший корку,

Или школьник, успешно прошедший порку,

Или раб последний, пошедший в горку,

Или автор, вошедший бездарностью

в поговорку

И с трудом пробивший в журнал подборку.

Так ликует герцог, шлюху склонивший к браку,

Так ликует мальчик, нашедший каку

Подобрал и всем её в нос сует:

- Вот! Вот!

А мое-то счастье клевало чуть-чуть, по зернам,

но и то казалось себе позорным,

Так что всякий раз, выходя наружу

из помещенья,

всем-то видом своим просило прощенья,

Изгибалось, кланялось, извинялось,

над собою тщательно измывалось

Лишь бы вас не толкнуть, не задеть,

не смутить собою,

И тем более не доставалось с бою.

Да, душа моя тоже пела,

И цвела, и знала уют.

Быть счастливым - целое дело.

Я умею. Мне не дают.

ТРЕТЬЯ БАЛЛАДА

Десять негритят

пошли купаться в море...

Какая была компания, какая резвость и прыть!

Понятно было заранее, что долго ей не прожить.

Словно палкой по частоколу,

выбивали наш гордый строй.

Первый умер, пошедши в школу,

и окончив школу, второй.

Третий помер, когда впервые

получил ногой по лицу,

Отрабатывая строевые упражнения на плацу.

Четвертый умер от страха, в душном его дыму,

А пятый был парень-рубаха

и умер с тоски по нему.

Шестой удавился, седьмой застрелился,

с трудом достав пистолет,

Восьмой уцелел, потому что молился,

и вынул счастливый билет,

Пристроился у каравая, сумел избежать нищеты,

Однако не избежал трамвая, в котором уехала ты,

Сказав перед этим честно и грубо,

что есть другой человек,

И сразу трое врезали дуба, поняв, что это навек.

Пятнадцатый умер от скуки,

идя на работу зимой.

Шестнадцатый умер от скуки,

придя с работы домой.

Двадцатый ходил шатаясь,

поскольку он начал пить,

И чудом не умер, пытаясь

на горло себе наступить.

Покуда с ногой на горле влачил он свои года,

Пятеро перемерли от жалости и стыда,

Тридцатый сломался при виде нахала,

который грозил ножом.

Теперь нас осталось довольно мало,

и мы себя бережем.

Так что нынешний ходит по струнке,

охраняет свой каравай,

шепчет, глотает слюнки,

твердит себе "не зевай",

Бежит любых безобразий,

не топит тоски в вине,

Боится случайных связей,

а не случайных - вдвойне,

на одиноком ложе тоска ему давит грудь.

Вот так он живет - и тоже

подохнет когда-нибудь.

Но в этой жизни проклятой

надеемся мы порой,

Что некий пятидесятый,

а может быть, сто второй,

Которого глаза краем мы видели пару раз,

Которого мы не знаем, который не знает нас,

подвержен высшей опеке,

и слышит ангельский смех,

И потому навеки останется после всех.

ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ

ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ

(ТРИНАДЦАТЬ)

маленькая поэма

"Полдень в комнате."

(И. Бродский)

1.

У нас военный переворот.

На улицах всякий хлам:

Окурки, гильзы, стекло. Народ

Сидит по своим углам.

Вечор, ты помнишь, была пальба.

Низложенный кабинет

Бежал. Окрестная голытьба

Делилась на "да" и "нет".

Три пополудни. Соседи спят.

Станции всех широт

Стихли, усталые. Листопад.

В общем, переворот.

2.

Сегодня тихо, почти тепло.

Лучи текут через тюль

И мутно-солнечное стекло,

Спасшееся от пуль.

Три пополудни. То ли режим,

То ли всяк изнемог

И отсыпается. Мы лежим,

Уставившись в потолок.

Собственно, мы уже за чертой.

Нас уже как бы нет.

Три пополудни. Свет золотой.

Это и есть тот свет.

3.

Вчера все кончилось: детский плач,

выстрелы, вой старух...

Так после казни стоит палач

И переводит дух.

Полная тишь, голубая гладь,

Вязкий полет листвы...

Кто победил - ещё не понять:

Ясно, что все мертвы.

Так заверша6ется большинство

штурмов, штормов, атак.

Мы ли не знаем, после чего

Тоже бывает так?

4.

Миг равновесья. Лучи в окно.

Золото тишины.

Палач и жертва знают одно,

в этом они равны.

Это блаженнейшая пора:

пауза, лень, просвет.

Прежняя жизнь пресеклась вчера,

Новой покуда нет.

Клены. Поваленные столбы.

Внизу не видно земли:

Листья осыпались от стрельбы,

Дворника увели.

5.

Полная тишь, золотая лень.

Мы с тобой взаперти.

Может быть, это последний день:

завтра могут прийти.

Три пополудни. Полный покой,

Точка, верхний предел.

Чуть прикасаясь к руке рукой,

но не сближая тел,

влажной кожей на простыне

И к потолку лицом...

Три пополудни. Тень на стене:

ветка с одним листом.

6.

Снарядный ящик разбит в щепу:

вечером жгли костры.

Листовки, брошенные в толпу,

Белеют среди листвы.

Миг равновесия. Апогей.

Детское "чур-чура".

Все краски ярче, и тень теплей,

Чем завтра и чем вчера.

Что-то из детства: лист в синеве,

Квадрат тепла на полу...

Складка времени. Тетиве

Жаль отпускать стрелу.

7.

Так качели порой, грозя

Качнуться вокруг оси,

вдруг зависают: дальше нельзя.

Так иногда весы,

Дрожа, уравниваются. Но

Опять качнуться грозят.

Верхняя точка. А может, дно.

Дальше - только назад.

Скамейка с выломанной доской.

Выброшенный блокнот.

Город - прогретый, пыльный, пустой,

нежащийся, как кот.

8.

Верхняя точка. А может, дно.

Золото. Клен в окне.

Что ты так долго глядишь в окно?

Хватит. Иди ко мне.

В теле рождается прежний ток,

Клонится милый лик,

Пышет щекочущий шепоток,

Длится блаженный миг.

Качество жизни зависит не

Долбанный Бродский! - от

Того, устроилась ты на мне,

Или наоборот.

9.

Дальше - смятая простыня,

Быстрый, веселый стыд...

Свет пронизывает меня.

Кровь в ушах шелестит.

Стена напротив. След пулевой

На розовом кирпиче.

Рука затекает под головой.

Пыль танцует в луче.

Вчера палили. Соседний дом

Был превращен в редут.

Сколько мы вместе, столько и ждем,

Пока за нами придут.

10.

Золото. Клен. Тишина таит

Пристальный свой расчет.

Нынче - отсрочка. Время стоит.

Завтра все потечет.

В небе застыли остатки крон.