Мартин Иден - Лондон Джек Страница 17

– Он сам себе готовил, – перебила она, – на керосинке.

– Пища его наверняка была хуже той, которую дают матросам на самых скверных судах дальнего плавания, а там кормят так, что хуже нельзя.

– Но зато вспомните, кем он стал! – воскликнула она с энтузиазмом. – Подумайте только, сколько он получает в год! Все лишения, которые он перенес, теперь окупились в тысячу раз!

Мартин кинул на нее строгий взгляд.

– Готов держать пари, – сказал он, – что сейчас, когда мистер Бэтлер достиг богатства, он уже забыл о том, что значит радость в жизни. Если он так питался в течение многих лет, то, вероятно, совершенно расстроил себе пищеварение.

Рут опустила глаза под его строгим взглядом.

– Держу пари, что у него катар! – вызывающе заявил Мартин.

– Да, – согласилась она, – но…

– И еще готов биться об заклад, – не слушая ее, продолжал Мартин, – что он важен и скучен, как старый филин, и ничто его не радует, несмотря на все его тридцать тысяч в год. И ему даже не доставляет удовольствия видеть радость других. Разве я не прав?

Она кивнула головой в знак согласия и поспешно стала объяснять:

– Но он вовсе не из того типа людей. Он по характеру человек умеренный и серьезный. Он всегда был таким.

– Еще бы ему не быть таким, – произнес Мартин. – Каково молодому парню жить на три или на четыре доллара в неделю да самому готовить на керосинке, да еще деньги копить, да притом весь день работать, а по ночам учиться, – круглые сутки заниматься делом, без малейшего развлечения, и даже не знать, что значит повеселиться… Понятно, что его тридцать тысяч пришли слишком поздно!

Под влиянием жалости к Бэтлеру его воображение рисовало ему тысячи подробностей из жизни несчастного мальчика, его духовную ограниченность, превратившую его наконец лишь в «человека с тридцатью тысячами в год». С быстротой молнии перед ним пронеслась вся жизнь Чарльза Бэтлера.

– А знаете, – добавил он, – мне жаль мистера Бэтлера. Он был молод и потому не знал, что делает, но он лишил себя радости жизни ради каких-то тридцати тысяч в год, которые теперь пропадают у него зря. Ведь сейчас все равно на эти тридцать тысяч, выложи он даже их все сразу, он не может купить того удовольствия, которое дали бы ему, когда он был молод, какие-нибудь десять центов, догадайся он тогда не отложить их, а истратить на леденцы, или на орехи, или пойти в театр на галерку!

Эта оригинальность взглядов Мартина больше всего поражала Рут. Они не только отличались новизной и противоречили всем ее собственным воззрениям, она еще чувствовала в них долю истины, грозившую уничтожить или изменить ее убеждения. Будь ей четырнадцать лет вместо двадцати четырех, она несомненно изменилась бы; но она уже была не девочка; по характеру и воспитанию она отличалась консервативностью; мировоззрение ее успело выкристаллизоваться в ту форму, которая соответствовала ее положению в жизни. Правда, его оригинальные суждения иногда внушали ей какую-то тревогу, но она объясняла это тем, что все это ново для нее, что жизнь его была необычной, и скоро забывала об этом. Однако, хотя она и не соглашалась с этими взглядами Мартина, все же ее охватывал какой-то трепет, когда она видела, как убежденно он их высказывает, как ярко горят у него при этом глаза и каким серьезным становится лицо, в эти минуты ее еще больше тянуло к нему. Ей и в голову не приходило, что этот человек, пришедший откуда-то издалека, из-за черты, замыкавшей ее горизонт, явился затем, чтобы раскрыть перед ней новые, более широкие горизонты. Ее кругозор был ограничен и определялся кругозором окружающей ее среды, но ограниченный ум может подмечать ограниченность только у других. Поэтому она считала, что ее мировоззрение отличается необычайной широтой и что если они с Мартином не сходятся во взглядах, то лишь вследствие его ограниченности; она мечтала научить его видеть ее глазами и расширить его кругозор так, чтобы он слился с ее кругозором.

– Но я так и не окончила рассказывать, – продолжала она. – Бэтлер, по словам моего отца, работал так, как ни один рассыльный. Он всегда готов был работать. Он никогда не опаздывал, наоборот, приходил в контору за несколько минут до назначенного часа. А между тем, он и время умел беречь. Каждую свободную минуту он использовал для учебы. Так он изучил бухгалтерию и научился писать на машинке, брал уроки стенографии у репортера, писавшего судебную хронику; а так как репортер этот нуждался в практике, то Бэтлер, в виде платы за уроки, диктовал ему по ночам. Вскоре Бэтлер стал клерком, и клерком незаменимым. Отец очень ценил его; он видел, что Бэтлер пойдет далеко. По настоянию отца он и поступил в школу юриспруденции, сделался адвокатом и не успел он вернуться в контору, как отец взял его к себе младшим компаньоном. Это крупная личность. Он несколько раз отказывался от должности сенатора; по словам отца, его могут выбрать и в Верховный Суд, когда откроется вакансия, если только он согласится. Его жизнь должна служить всем нам вдохновляющим примером. Она доказывает, что человек сильной воли может подняться над окружающей его средой.

– Да, это выдающаяся личность, – искренне согласился Мартин.

Но все же он чувствовал в этом рассказе нечто противоречащее его чувству красоты и пониманию жизни. Он не мог себе представить, ради какой цели мистер Бэтлер всю жизнь ограничивал себя и отказывал себе во всем. Делай он это из любви к женщине или ради красоты, Мартин понял бы его. «Объятый страстью божественной, любовник безумный» мог отдать жизнь за поцелуй, но не за тридцать тысяч в год. Его не удовлетворила бы карьера мистера Бэтлера. И в ней чувствовалось что-то мелкое. Тридцать тысяч в год – штука недурная, но катар и невозможность испытать счастье, доступное всем людям, – все это лишало этот воистину княжеский доход всякой прелести.

Мартин пытался поделиться этими мыслями с Рут; но в результате только шокировал ее, вселив в нее убеждение, что ей необходимо еще поработать над его умственным развитием. Она отличалась известной узостью взглядов, когда человек считает, что его раса, его вера, его политические убеждения лучше и правильнее других и что все остальные рассеянные по миру люди гораздо ниже их. Это то же самодовольство, которое заставляло древнего еврея благодарить Бога за то, что он не родился женщиной, и которое в наше время гонит миссионеров на край земли, чтобы заменять чужих богов своими. Это самодовольство и толкало Рут к тому, чтобы переделать человека из другого мира на свой лад и превратить его в подобие людей ее круга.

Глава IX

Мартин Иден возвращался из плавания и спешил домой, в Калифорнию, горя желанием поскорее увидеть предмет своей любви. Когда деньги у него кончились, он поступил матросом на шхуну, отправлявшуюся в Океанию на поиски клада. Однако после восьми месяцев бесплодных усилий экспедиция распалась на Соломоновых островах. Жалованье было выдано матросам еще в Австралии, и потому Мартин, не теряя времени, тотчас же нанялся на судно, шедшее в Сан-Франциско. За восемь месяцев плавания он не только заработал достаточно денег, чтобы несколько месяцев прожить на суше, но успел много прочесть и многое изучить.

Он вообще обладал способностью к учению; кроме того, его подгоняла непреклонная воля и любовь к Рут. Отправляясь в плавание, он захватил с собой учебник грамматики и принялся тщательно его изучать, пока его свежий ум полностью не усвоил всех правил. Он начал замечать ошибки в речи матросов и выработал в себе привычку мысленно поправлять их неправильные обороты. К великой своей радости, он заметил, что грамматические ошибки уже режут ему слух и действуют на нервы. Он вздрагивал от них, как от фальшивой ноты. Увы, случалось порой, что такая фальшивая нота срывалась и с его языка, еще не научившегося за этот короткий срок повиноваться ему.

Основательно пройдя несколько раз грамматику, Мартин принялся за словарь, каждый день прибавляя к своему лексикону два десятка новых слов. Это оказалось делом нелегким. Стоя на вахте или у штурвала, он повторял весь свой постепенно удлинявшийся список выученных слов и выражений, хотя порой засыпал во время этого упражнения. Он постоянно повторял про себя выражения, в которых раньше делал ошибки, стараясь таким образом приучить себя говорить языком Рут. К своему удивлению, он вскоре заметил, что начал говорить по-английски правильнее и чище, чем даже офицеры судна или богатые авантюристы, на чьи средства была организована экспедиция. Капитан, норвежец с рыбьими глазами, где-то добыл себе полное собрание сочинений Шекспира, которого никогда не читал. Мартин стирал ему белье и в благодарность за это получил разрешение пользоваться драгоценными книгами. Юноша с головой ушел в чтение произведений великого писателя, и многие, особенно понравившиеся ему отрывки из них легко запоминал наизусть. Впечатление было так сильно, что в течение некоторого времени весь мир представлялся ему в виде комедий или драм времен королевы Елизаветы; он даже думал белыми стихами. Он научился ценить красоту английского языка, хотя вместе с тем усвоил много вышедших из употребления, устаревших оборотов.