Оксана Демченко - Мир в подарок. (Тетралогия) Страница 18

Нас они услышали загодя, но напугаться еще сильнее не успели. Римах издали взрыкнул по–хозяйски насчет ужина, и племянник торопливо заплясал у огня, собирая припасенную снедь. Иртэ бросилась в чернильную тьму за круг света костра без раздумий и с невозможной скоростью повисла у старосты на шее. Теперь она плакала уже не таясь, и без причитаний, молча, тише тихого. Роняла крупные слезы и слушала, уткнувшись носом в плечо, как отец дышит – без хрипов, глубоко, спокойно. А вскоре, успокоенная, уже спала, свернувшись у него на руках клубком.

Я недовольно покосилась на этого доверчивого котенка. Зачем ее–то в город тащить?

– Отошлем обоих поутру, – ответил на невысказанный вопрос Дари. – Она с отцом увязалась, думала больше и не увидит, отказать было невозможно. Иртэ с виду тихоня, а упрямее всех троих рыжих мужиков в доме. Я так считаю, Тамил вообще в этой семье самый безвинно пострадавший. Девочка в серьезном вопросе против отца слова не молвит. Он для нее бог.

– Скажи опять, будто она эту любовь бессовестную закрутила, – сердито буркнул староста, взъерошив бороду. – Одна баба в доме, дел по горло, да и ребенок она сущий…

– А то, – Дари устало кивнул, явно приводя доводы в сотый раз, – по весне ей дурно было, так Тамил с ней сиди, с ложки корми, на руках носи: отец велел, строго приказал. А кто отца слезно просил? Глазищами хлопала невинно, чистый младенец… Да бедный парень бегал от нее пол–лета, по дальним пастбищам прятался. Потом уже и от себя бегать начал, в купцы подался.

– Он ее вдвое старше, – буркнул Римах без особой уверенности. – Думать должен был головой… А с товаром его я послал, пора от лаптей отвыкать. Село стыдодею собирался передать.

– Уважаемый отец, вы вообще на нее когда в последний раз внимательно смотрели? – фыркнула я. – Да ваши сыновья небось устали оглоблями махать, женихов от младенца отваживая.

– Теперь это без разницы, отмахались некоторые, – буркнул староста совсем тихо и потерянно. – Пусть за кого хочет идет, я устал от споров, не могу больше. Да и толку… Я, дурак, думал, передам дела Тамилу через год–другой, да и поживу тихо. Рыбку половлю, на внуков порадуюсь. А теперь что – один из лесу не выходит, эдакий, вишь, великий охотник, бобер ему любой бабы краше, другой… Ну зачем ты меня вообще вылечила, а? Жить как, если все сам своим языком поганым я один и натворил?!

– Нормально жить, – без сожаления попрощалась я с идеей посещения Дарса в ближайшие дни. Агрис куда интереснее, да и дело для меня там есть. Срочное. – Буди этого ребенка невинного.

Дари тихо хихикнул и, как всегда понимая окружающих без слов, повел конька к телеге. Запрягать. Все равно спать сегодня сможет только непрошибаемый Ермил, хлопающий глазами в полном недоумении. Ужин он давно собрал, а есть никто вроде и не думает. Ладно, дядька здоров, – уже мать обрадуется. Парень почесал в затылке и этим оригинальным способом занес в голову полезную мысль: надо пойти помочь Дари с лошадьми. Там хоть понятно что делать, и польза от работы видна. К тому же Годей никогда не скупился на простые объяснения, с ним поболтаешь, и все по местам расставится.

Иртэ проснулась легко и, гибко выпрямившись, села, прижавшись к старостиному плечу щекой. Снилось ей что–то хорошее, до сих пор улыбалась.

– Иртэ, к тебе есть один вопрос, – решила я определить все разом. – Отец согласен выдать тебя за любого, кого ты выберешь. Ты выбрала уже или мы тут столько времени дурью маемся зазря?

– За Тамила, – спокойно улыбнулась маленькая мадонна. – Па, ты действительно больше не возражаешь?

Смотреть на старосту в этот момент было и смешно, и поучительно. По его, обычно сдержанному на мимику, временами чуть хмуроватому лицу сейчас стоило бы обучать самых бездарных балаганных комедиантов. Первым номером он показал немое изумление с падающей челюстью и картинным жестом «Люди добрые, да как же это?». Потом был монолог карася: ни звука, зато глаза из орбит ползут, как при всплытии с глубины.

Остальные картины фарса я досматривала из положения лежа, согнувшись от хохота и часто смахивая слезы, чтобы не пропустить ничего – растерянность, недоумение, детская обида, поиск поддержки, осознание, самобичевание в грубой форме и комичное отчаяние: «ну хватит тут ржать, бессовестные». Бессовестных было к концу уже двое, Дари присоединился почти сразу. Ермил прибежал чуть позже и, добросердечно пожалев дядю, всунул ему в руки кружку с травяным отваром.

Пока староста пил, Иртэ смотрела на нас почти с отчаянием, все еще не смея поверить, что сказанное – сказано, и отец не рассержен. Годей оказался очередной раз прав. Для старосты она была маленькой девочкой, сама же возражать ему не смела ни в чем. Рта открыть не решалась: он мудрый, добрый, родной. Он все делает правильно. Всегда. Оттого бедняге в голову не приходило, что ее любовь к Тамилу, очевидная для всего села, не замечена отцом. Предположить, что свадьба может оказаться под строгим запретом, тоже было немыслимо. Когда так и произошло, послушная дочь снова молчала, не смея расстроить грозного родителя. Опять надеялась, что он, такой мудрый, и сам в конце концов поймет. Если бы он хоть раз спросил ее прямо!

Меня подмывало задать еще один вопрос, и я не смогла удержаться:

– Послушай, идеальный ребенок, а если бы папа отдал тебя за другого парня? Так и пошла бы молча, послушно? Или Тамила бы женил…

Она грустно глянула куда–то мне в коленки и отвернулась. Ну вот, теперь и я во всем виноватой себя кляла. Можно подумать, я каменная, и смогу смотреть спокойно, если девушка снова плакать начнет. Откуда такие фарфоровые недотроги в этом селе?

Оттуда… Я буквально увидела вокруг Иртэ трех рыжих мужиков с медвежьими повадками, зверски рыкающих на любого обидчика маленькой мадонны. Тихие слезы хрупкой девочки не каждый выдержит, особенно здоровый удалец, способный заслонить сестру или дочь от любой напасти. Наверное, даже комары облетали ее усерднее, чем меня. И жила она тихо и счастливо, бойкая, веселая, уверенная в себе и в доброте окружающего мира. Только от одного не смогли заслонить ее в семье старосты. От ею же невольно вызванного разлада меж трех медведей…

Иртэ посидела несколько минут, глядя в темноту. И зачем я заставила ее выбирать, кто всех дороже? Невозможный это вопрос, жестокий и неправильный. Может, заплачет и отмолчится? Нет. Обернулась, посмотрела на отца неожиданно прямо, обреченно и совсем без надежды. Даже чуть отстранилась.

– Я без него жить не буду.

Приплыли, как любил говорить мой давний знакомый.

Римах всплеснул руками и вцепился в многострадальную бороду. Дари тяжело вздохнул, он, похоже, как всегда знал ответ заранее. Я подобрала шаль, укутала эту сельскую драгоценность и повела к телеге. Ну вот, теперь плачет. И опять тихо, чтоб никого не расстроить.

Странный мир.

Я уже могу или научусь вскоре менять в нем многое – погоду, течение рек, рост леса и жизнь людей. Но в то же время от меня ничего не зависит. Словно все робкие человечьи планы тщательно правятся кем–то сверху, более умным и добрым. Ну что ж, спасибо ему. Разве думала я встретить в Карне таких жителей?

Смотреть на Дарс и прежде не хотелось. Туда я еще попаду. А вот увидеть загадочного рыжего жениха, переупрямившего наконец старосту, да на своих ногах, да рядом с невестой… Хороший будет день. Настоящий подарок, никак мною не заслуженный.

***

10 августа. Адепт Катан–жи Ранх Карн

Катан–жи Ранх Карн въезжала в восточные ворота дворца на закате, когда солнце уже покинуло свой пост и позволило сдвинуть на затылок тяжелую жаркую шляпу, расстегнуть плащ. Дорога из горного селения далека, она выводит в степь и вьется рабским трактом вдоль гор до перевала, затем через Дарс – на стольный Тэйкарн. Две недели обратной дороги в пыли, поту и грязи. Две недели тупого неизбывного бешенства: путь проделан зря, время потеряно впустую. И наконец столица.

Ранх ехала, сопровождаемая братом и небольшой дорожной свитой. Все буднично – два приближенных служителя, трое Теней, пять вонючих полудохлых одаренных с бритыми клейменными головами, в высоких воротниках с ее личной бляхой, – вдруг потребуется заемная сила. Само собой, телохранитель брата, бессмысленная гора мышц, слуги, десяток храмовых стражей. И, конечно, неизменный ее телохранитель Эрх, темной скалой возвышающийся в седле своего мохноногого массивного коня. Как они все надоели за месяц!

Брат спешился первым и уже крался за спиной, думая исчезнуть незаметно, ему все еще кажется возможным иметь от нее тайны. Как обычно прельстился высветленной до обожаемого им белокурого тона семнадцатилетней дурищей из числа придворных дам. Давно его эта восторженная дрянь ждала и ведь укараулила! Ничего, Ранх всех помнит, зря высокородная Эмис вписала свое ничтожное имя в список должников княжны. Там немного имен еще живых провинившихся.