Dmitrii Kazakov - Черное знамя Страница 18

Подстроенный донос, желающего выслужиться доносчика найти проще простого…

Олега Одинцова объявляют «врагом народа и государства»…

Тот же Паук не вступится за больше не нужного ему статского советника, друзья, если они еще остались, промолчат, и Снесарев не пошевелит и пальцем – ради чего «Наследию» и ему лично вступать в конфликт с ОКЖ и вообще со всей темной махиной Народной дружины?

И недавнего пациента «Родины» увозят в черной машине с решетками на окнах.

- Нет, не думаю, - сказал Олег.

- А мне сдается, что думаешь, и вообще думаешь слишком много, - Голубов снова взялся за нагайку, лениво махнул ей – похоже, он не выносил, когда руки у него оставались пустыми. – Вот что для тебя знамя империи?

- Хм… ну флаг, да, старых романовских цветов, Александр Третий от них отказался?

- И это все, твою мать? – нагайка щелкнула по столу, пара листков оказались разрублены. – И ты после такого ответа считаешь себя истинным евразийцем, членом партии и слугой народа? – в голосе темника звучали отвращение и презрение. - «Флаг… романовских цветов»! Тьфу! Всевидящее, боевое черное знамя, прибежище духа народа, вобравшее в себя тысячи черных очей, глаз тех, кто погиб ради него, и видящее насквозь всех врагов, несущее им гибель! Что, не веришь в это, не веришь? А во что ты тогда веришь?! Болтун и писака, умник чертов! Во что ты веришь, скажи мне, а?!

Олег отшатнулся, задыхаясь, откинулся на спинку стула, схватился за грудь, где дернулось от боли сердце.

Удар попал в цель, крыть было нечем.

Да, да, он всегда, с самого начала верил в то, что они работают ради идеалов ПНР, ради прекрасного будущего, которое обязательно наступит, надо только сделать вот это и вот это, написать статью или набросать проект листовки, разработать новое положение о военных корреспондентах взамен того, что было утверждено начальником штаба верховного главнокомандования еще двадцать шестого сентября четырнадцатого года, съездить в командировку, сходить на доклад к министру…

Вечная суета, бег белки в колесе, белки, что считает себя умной и важной.

Наверное, потому, что прутья ее клетки слегка позолочены.

И когда, в какой момент за всем этим потухла вера, исчезло сияние идеала?

На этот вопрос Олег не мог ответить, ему было стыдно, он испытывал отвращение и презрение к самому себе, будто сидевший по другую сторону стола Голубов заразил собеседника этими чувствами.

- Нечего сказать, так и думал, смотри-ка, - темник покачал головой. – Ты пуст и жалок. Пойми, люди рождаются для того, чтобы служить, и высшее служение может быть только народу, а точнее государству, весь без государства нет народа, государство это сам народ, его воплощение.

Проклятье, Голубов заговорил умно и гладко, а Олег сидит перед ним как нашкодивший ученик перед учителем!

- Так что мы здесь не просто так время убиваем, языками молотим, - темник сделал паузу. – И тебе, жалкое подобие человека, представляется шанс послужить, помочь так, как можешь.

- А если я не хочу помогать? – спросил Олег, глядя в пол. – Возьмите кого-нибудь другого. Вон, в специальном секторе полно молодых и пылких, что с радостью послужат вместе с вами.

- Желаешь отказаться? – Голубов, вопреки ожиданиям, голоса не повысил, даже откинулся в кресле. – Это можно, да только тем самым ты всем покажешь, что ты больше ни на что не годен, только в архиве сидеть и рукоблудием маяться, хотя какое там рукоблудие, и оно тебе не поможет. Покажешь, что ты жалкий инвалид, изнуренный, уродливый огрызок, неспособный постоять даже за себя, не то что за страну, которая все для него сделала, вытащила из дерьма…

- Хватит!! – Олег вскочил, поморщился от боли в ноге. – Заткнись! Как ты смеешь?!

- А очень просто, - Голубов погладил себя по макушке, потом улыбнулся, и на миг стал похож на огромного красноносого кота, что забавляется с попавшей ему в лапы хромой мышью. – Помоги мне распутать это клубок, и будут тебе почет и уважение, отношение как к человеку. Откажись, и мы пригласим другого спеца из этого сраного «Наследия», ведь без тамошних архивов нам не обойтись, ну а ты… ты… - он презрительно скривился, пошевелил пальцами, - вернешься туда, откуда я тебя сегодня выдернул.

Одинцов медленно сел, утер вспотевшее лицо.

Очень хотелось послать Голубова подальше, покрыть традиционным русским загибом, и вполне можно это сделать, получить в ответ целый залп из грязных ругательств… но что потом, что после?

Один кабинет на троих со Степановым и неведомым Петром Петровичем?

«Исторический синтез» под началом Снесарева?

И клеймо «инвалида», печать «неудачника», которую никогда не смоешь с души, будешь помнить о ней, а она будет беспокоить, точно рана, пусть даже совершенно незаметная для окружающих…

- Ладно, ладно, я согласен, - сказал Олег. – Считай, уговорил.

С чего только Голубов решил предоставить старому недругу такой шанс?

- Я в этом не сомневался, ты еще захочешь доказать, что есть у тебя порох в пороховницах, - Голубов глянул на настенные часы, большие, золоченые, изготовленные в виде скачущего коня. – Пойдем, народ уже как раз собрался, познакомишься с материалами и с людьми, с теми, с кем работать будешь.

Олег неловко поднялся и вслед за хозяином кабинета заковылял к двери.

В комнате для совещаний оказалось людно – за овальным столом сидели мужчины в форме, переговаривались негромко. При появлении Голубова дружно поднялись на ноги, вытянулись по стойке «смирно», ладони взлетели к фуражкам.

Сплошь черные мундиры, когтистые, хищные птичьи лапы на лацканах, очень похожие на тот трезубец, что украшает знамя империи. Здесь, среди людей, объединенных, даже скованных тем, что в НД называется «абсолютным товариществом» и подразумевает в том числе и слежку друг за другом, у Олега нет не то что союзников, а даже и просто доброжелателей или нейтральных наблюдателей.

Как сказано в эпической «Сокровенной истории монголов», изучаемой ныне в школах вместе с русскими былинами – «Нет у вас друга, кроме вашей тени, как нет и плети, кроме конского хвоста»!

Но он выживет в этом гнезде ядовитых змей, он докажет и им, и себе, что еще чего-то может, чего-то стоит в этой жизни.

Имелись тут пожилые, матерые «опричники», наверняка из старых жандармов, начинавших службу еще при знаменитом Герасимове, тридцать лет назад разгромившем террористическую организацию эсеров, а позже, при Коковцове ставшем товарищем министра внутренних дел и командиром ОКЖ. Но в основном тут собрались люди не старше тридцати лет, выкормыши Хана, фанатичные молодые «волки», готовые по приказу начальства перегрызть горло кому угодно.

Некоторые лица были знакомыми, но Олег предпочел пока не вглядываться.

На него же посматривали с изумлением – штатский, да еще и хромой, с палкой.

- Вольно, товарищи офицеры, - сказал Голубов, титулуя собравшихся по традиции Народной дружины. – Первое собрание специальной рабочей группы, созданной для расследования серии террористических актов в пределах империи, можно считать открыт…

Он осекся, резко повернулся в сторону двери, ведущей в коридор, и лихо, как на параде, отдал честь. Его примеру последовали остальные, в комнате стало так тихо, что Олег уловил шорох дождя за окнами.

У двери стоял высокий человек с выдающимся кавказским носом, но очень белой кожей и синими глазами. Серебряные погоны на его черном мундире сообщали, что он носит титул генерал-лейтенанта.

- Вольно, - с легким акцентом бросил Степан Ованесян, вождь безопасности Народной дружины и командир корпуса жандармов, второй человек в «опричнине», если судить по объему власти, и первый – если по внушаемому страху.

Мало кто знал его в лицо, а лицо это было меж тем очень примечательным.

Высокий лоб, короткие черные волосы, треугольный подбородок, пухлые, почти женские губы – казалось, что это маска, собранная из частей, взятых от разных людей, плохо подходящих друг к другу.

- Зашел на минуточку, проверить, как у вас тут дела, - голос у Ованесяна был очень высокий.

Но когда синие холодные глаза обратились на Олега, тот замер и даже перестал дышать.

Излучаемая этим человеком угроза была почти физической, наверное, нечто подобное ощущали лазающие по деревьям предки человека при виде тигра или леопарда. Он смотрел так, словно разбирал тебя на части, рассматривал каждую из них под микроскопом, и выносил диагноз, выворачивал душу наизнанку, и все это с отстраненным, ледяным равнодушием, лишь из желания знать больше.

- А, и статский советник Одинцов здесь, это хорошо - проговорил Ованесян, и Олег вздрогнул. – Надеюсь, что раны ваши зажили, нога в порядке, спина не беспокоит и голова не напоминает о себе.

Он знал все, наверняка даже точные диагнозы, назначенные лекарства и сроки восстановления.