User - i dfee46a8588517f8 Страница 19

Дальше шло самое деликатное. «Ты веришь Александре Федо­ровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст — есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды», т. е. устами императрицы говорят «темные силы». «Если бы тебе удалось устра­нить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобой доверие громадного большинства твоих подданных. Все последую­щее быстро наладится само собой». А «когда время настанет, а оно уже не за горами, ты сам с высоты престола можешы. даровать желанную ответственность министров перед тобой и за-( J конодательными учреждениями». .

Так думает не только он один. «Я долго колебался открыть всю истину, но после того, как твоя матушка и твои обе сестры меня убедили это сделать, я решился». В чем же «истина»? «Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше — накануне эры покушений...», и письмо это написано с единственной целью: «ради надежды и упования спасти тебя, твой престол

и нашу дорогую родину от самых тяжких и непоправимых по­следствий» |57.

Финал истории был достоин и автора, и адресата: Николай И немедленно отправил письмо супруге. Реакция была быстрой и решительной. Сперва последовала телеграмма (4 ноября): «Нахожу письмо Н. возмутительным. Его следовало бы немедлен­но выслать. Как смеет он тебе говорить против Солнышка? Это гнусно, подло». Вслед за телеграммой в тот же день отправляется письмо; «Во время войны в такой момент прятаться за спиной твоей мама и сестер и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего императора — это мерзость и предательство... Он и Николаша — величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин и Сергея... Милый мой, ты должен поддержать меня ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его (Распутина.— А. А.), все давно было бы кончено, в этом я твердо убеждена» 15В.

11 ноября написал царю из Гатчины его брат Михаил. Вся­чески извиняясь за то, что влезает в дела, которые его не касаются, и выражая надежду, что его побуждение будет правильно понято, Михаил сообщал «дорогому Ники» в общем то же самое, что и Николай Михайлович. «Я глубоко встревожен и взволнован всем тем, что происходит вокруг нас... Перемена в настроении самых благонамеренных людей поразительна; решительно со всех сторон я замечаю образ мыслей, внушающий мне самые серьезные опасения не только за тебя и за судьбу нашей семьи, но даже за целость государства».

«Всеобщая ненависть к некоторым людям, будто бы (!) стоя­щим близко к тебе», объединила воедино правых, левых и умерен­ных. Эти впечатления проверены в разговорах с людьми, «благо­намеренность и преданность которых выше всякого сомнения». «Я пришел к убеждению, что мы стоим на вулкане и что малейшая искра, малейший ошибочный шаг мог бы вызвать катастрофу для тебя, для нас всех и для России». Дальше обычный совет; «Удалить наиболее ненавистных лиц». Это будет «верный выход», который сразу создаст престолу «опору» в лице Государственного совета и Думы. «Я глубоко убежден, что все изложенное подтвер­дят тебе все те из наших родственников, кто хоть немного знаком с настроением страны и общества» 159.

В конце ноября члены императорской фамилии предприняли коллективный демарш. На семейном совете великих князей «было решено, что князь Павел как старейший в роде и любимец их величеств должен взять на себя тяжелую обязанность говорить от их имени»,— вспоминала супруга Павла княгиня Палей. На аудиенции 3 декабря за чаем в присутствии царицы «он сказал, что собравшийся фамильный совет возложил на него обязанность почтительнейше просить его величество даровать конституцию, «пока еще не поздно», отстранить Штюрмера и Протопопова («и ты увидишь, с каким восторгом и любовью твой верный народ будет приветствовать тебя»). Получив отказ, Павел продолжал:

«Хорошо, если ты не можешь дать конституцию, дай по крайней мере министерство доверия, так как — я тебе это опять говорю — Протопопов и Штюрмер ненавистны всем». «Набравшись мужест­ва», Павел заговорил о Распутине. Царь молчал, а вместо него ответил а. императрица: Распутин — жертва клеветы, «что же ка­сается того, чтобы пожертвовать добросовестными министрами, чтобы угодить некоторым личностям, об этом нечего даже ду­мать» |®'1.

В конце того же 1916 г. с царской четой беседовал великий князь Александр Михайлович. Тема та же, результат тот же, новым до известной степени был тон. Александр Михайлович посоветовал императрице сосредоточить свои заботы на семье, что является ее прямым делом и долгом, и не лезть в государственные дела. Царица вспыхнула, оба повысили голос. «Я вижу, что Вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем,— заявил князь,— но не забывайте о нас!.. Вы не имеете права увлекать за собой Ваших родственников в пропасть». В ответ Александра Федоровна «холодно» заявила, что отказывается продолжать разговор. На следующий день с царем говорил Михаил Александрович (брат царя), тоже «понапрасну теряя время» 161.

Такой же разговор вел с царем в ставке брат Александра Михайловича Сергей. «Государь заплакал, обнял и поцеловал меня,— рассказывал потом об этом разговоре великий князь Шавельскому.— Ничего не выйдет!» В Киеве столь же бесполезно

I 62

пыталась повлиять на царя мать .

Разговор о Распутине между Александрой Федоровной и ее се­строй Елизаветой кончился ссорой. Уходя последняя бросила: «Вспомни судьбу Людовика XVI и Марии Антуанетты» |63.

Вместе и одновременно с великими князьями целую серию подобных разговоров с царем провели Шавельский и ряд других близких царю лиц. Первая глава II тома воспоминаний отца Георгия была озаглавлена «Поход против Распутина», восьмая — «Царю говорят правду». В этих главах автор подробно и драма­тически рассказывает о безуспешных попытках ряда лиц, к кото­рым царь был расположен и испытывал доверие, вразумить своего монарха.

Сперва Шавельский долго уговаривал Воейкова поговорить насчет Распутина. Тот уклонился: «Что я могу сделать. Ничего нельзя сделать!» Тогда он решил, сговорившись с Алексеевым и поддержанный Ниловым, говорить сам. Разговор состоялся 17 марта 1916 г. Царь слушал «молча, спокойно и, казалось, бесст­растно». О результате беседы красноречиво свидетельствует воп­рос, заданный царем: «А Вы не боялись идти ко мне с таким разговором?»

30 октября генерал Алексеев заявил Шавельскому, что хочет уйти со службы — нет смысла в дальнейшей работе. Царь «пляшет над пропастью и... спокоен. Государством же правит безумная женщина, а около нее — клубок грязных чертей: Распутин, Вы­рубова, Штюрмер, Раев, Питирим... На днях я говорил с ним, ре-

шительно все высказал ему». В ответ на слова, что правительство дряхлое и нечестное, Алексеев услышал: дряхлое — это отчасти верно, Штюрмер действительно дряхл; нечестное — «в этом Вы глубоко ошибаетесь». Кончил беседу царь, улыбаясь: «Вы пойдете сегодня ко мне завтракать?»

Как уже упоминалось, в ноябре Шавельский снова беседовал с царем, на этот раз гораздо более решительно: «На армию не надейтесь! Я знаю ее настроение — она может не поддержать Вас. Я не хотел этого говорить, но теперь скажу: в гвардии j идут серьезные разговоры о государственном перевороте, даже о смене династии. Вам может показаться, что я сгущаю краски. Спросите тогда других хорошо знакомых с настроениями страны и армии людей! И я назвал имена кн. Волконского и ген. Никольско­го (шефа корпуса жандармов.— А. А.)». Весь этот разговор царь передал супруге. «И ты его слушал!»— возмутилась царица. «Еще рясу носит, а говорит мне такие дерзости,— поддакнул ей государь». Таков был царь, сокрушался Шавельский: «смелый без жены, безличный и безвольный при жене».

Кауфман начал беседу с царем с вопроса: верит ли царь в безграничную любовь генерала к нему. Получив утвердительный ответ, Кауфман воскликнул: тогда разрешите — «убью Гришку».. «Расплакался, обнял и поцеловал меня». В тот же день — длинный разговор с царем министра народного образования графа Игнатье­ва. Кауфман же был расцелован 9 ноября, а 9 декабря был уво­лен.

В отчаянии Шавельский пытается добиться аудиенции у цари­цы. Получив отказ, решает поговорить с Вырубовой. «Ничего Вы не знаете. Ничего не понимаете...— слышит он в ответ.— Ваша ставка с ума сходит! Раньше Алексеев запугивал государя, теперь Воейков теряет голову, Вы тоже... Великие князья — и те потеряли голову». «Особенно удивило меня в разговоре то,— констатировал Шавельский,— что Вырубова постоянно выражалась во множест­венном числе не отделяя себя от царя и царицы, точно она была соправительницей их. Из беседы с Вырубовой я вынес прочное убеждение, что там закрыли глаза, закусили удила и твер­до решили, слушаясь только той убаюкивающей их стороны, безудержно нестись вперед».