Аркадий Гайдар - Обрез (сборник) Страница 19

Спустились в сухую песчаную лощину. Было интересно идти по извивающемуся и завивающемуся руслу высохшего ручья, ибо из-за отвесных кручин обрывов ничего, кроме палящего солнца, – будь оно проклято! – не было видно и нельзя было определить, куда выйдешь.

– Смотри! – крикнула Рита, отскакивая. – Смотри, змея!

Мы остановились. Поперек дороги, извиваясь черной лентой, ползла полуторааршинная гадюка. Николай поднял большой камень и швырнул в нее, но промахнулся, и змея, засверкав стальной чешуей, шмыгнула вперед. Но Николай и Рита пришли в неописуемый азарт: на берегу, поднимая камни, они неслись за ускользающей змеей до тех пор, пока в голову ей не попал тяжелый булыжник; она остановилась, закорчилась и зашипела. Долго еще они швыряли в нее камни, и, только когда она совсем перестала шевелиться, подошли поближе.

– Я возьму ее в руки, – сказала Рита.

– Гадость всякую! – возмутился Николай.

– Ничего не гадость. Смотри, мы, кажется, всю ее разбили огромными кирпичинами, а на ней ни одной кровинки, ни царапины! Она вся – как из стали. – Рита потрогала змею тросточкой, потом хотела прикоснуться пальцем, но не решилась.

– Смотри-ка, а ведь она еще жива!

– Не может быть! – возразил Николай. – Я напоследок бросил ей на башку десятифунтовую глыбу.

Но змея была жива.

Мы сели на уступ и закурили. Змея пошевелилась, потом медленно, точно просыпаясь от глубокого сна, изогнулась и тихонько, как больной, шатающийся от слабости, поползла дальше.

Николай и Рита посмотрели друг на друга, но ни одного камня, ни одного куска глины вдогонку ей не бросили. Тогда я встал и одним рывком острого охотничьего ножа отсек гадюке голову.

Крик негодования и бешенства сорвался с уст Риты.

– Как ты смел! – крикнула она мне. – Кто тебе позволил?…

– Мы здесь будем отдыхать на лужайке, и я не хочу, чтобы рядом с нами ползала змея, обозленная тем, что ее не добили до смерти. И потом… чего это вы с Николаем не кипятились, когда сами три минуты назад добивали ее камнями?

– Да, но она выжила все-таки! Она страшно цеплялась за жизнь, и можно было бы оставить, – чуть-чуть смущенно заступился за Риту Николай. – Ты знаешь, существовал обычай, что преступнику, сорвавшемуся с петли, даровали жизнь.

Спали опять там же. Ночью разбудил внезапный шум. Где-то близко разговаривали. И мы решили, что это какие-нибудь бездомные бродяги ищут ночлега.

– Пусть идут. И им места хватит, – сказал я. – А кроме того, вход в нашу берлогу завален, и вряд ли они в темноте полезут сюда.

Мы уже стали было задремывать снова, но вдруг в темноте развалин мелькнул свет электрического фонаря.

– Это не бездомные, это милицейский обход, – шепнул я. – Давайте молчать, может быть, они не заметят.

– Нет никого, – громко сказал кто-то. – А там нечего и смотреть, там все завалено садовыми скамейками.

– Давай, полезай все-таки.

Кто-то полез, но плохо наваленные скамьи с грохотом полетели вниз.

Послышались громкие ругательства.

Потом снова вспыхнул огонек фонарика, и, прорвавшись в образовавшийся проход, узенький желтый луч нащупал нас.

– Ага, – послышался торжествующе-злорадный голос. – Трое даже и одна баба. Демченко, сюда!

В темноте щелкнул повертываемый барабан нагана. Я чувствовал, что рука Риты чуть-чуть дрожит и что Колька собирается открыть бешеную словесную атаку.

– Спокойней и ни слова. Вы все испортите. Разговариваю только я.

– Давай, давай, не канителься. Выходи! – послышалось категорическое приказание. – А если кто бежать, враз пулю.

Нам посветили. Мы выбрались и, нащупываемые светом фонарика, остановились, не видя никого.

– Вы что здесь делали? – спросил старший обхода.

– Спали, – спокойно ответил я. – Куда теперь нужно идти?

– Что это за место нашли для спанья? Марш в отделение! [5]

Я улыбнулся. Я умышленно не вступал в пререкания, ибо знал, что через двадцать – тридцать минут нас отпустят. Старший обхода был чуть-чуть смущен тем, что мы были спокойны, и даже насмешливо посматривали на него. Он сразу сбавил тон и сказал уже вежливей:

– Идите за нами, сейчас разберемся.

Но тут случилось то, чего я больше всего опасался. Один из агентов навел на лицо Риты свет и сказал своему товарищу, усмехаясь:

– Проститутка, да еще какая… Фью! – И прежде, чем я успел что-либо предпринять, Николай, сорвавшись с места, со всего размаха ударил по лицу говорившего. Фонарь упал к ногам и потух. Я бросился к Рите. Николаю крепко скрутили руки. Я плюнул с досады и молча позволил закрутить себе. Рите руки не связывали. И под конвоем четырех настороженных человек, опустивших наганы к земле, мы тронулись по темным улицам.

– Сволочи, меня кто-то в драке по губам саданул, и идет кровь, – сплевывая, сказал Николай.

– Ей-богу, мало тебе, – пробормотал я откровенно. – И на кой черт это твое ненужное рыцарское заступничество? Кто тебя просил о нем?

– Сумасшедший ты какой-то! – прошептала ему Рита. – Ну, что от меня убавилось, когда они назвали меня?… Чудак, право!

В отделении милиции мы пробыли до утра. Утром нас допрашивал старший милиционер. Потребовал предъявить документы и был весьма озадачен, когда прочитал в моих, что «предъявитель сего есть действительно собственный корреспондент газеты “Звезда”, специальный корреспондент газеты “Смычка”» и т. д. [6]

Он почесал голову и сказал, недоумевая:

– Так вы, значит, вроде как рабкор. Скажите, пожалуйста, как же это вам не стыдно по таким местам ночевать?

– Видите ли, товарищ, – объяснил ему я, – наше такое дело. И ночевали мы там потому, что это нужно было для впечатлений. В гостинице что? В гостинице все одно и то же. А тут можно наткнуться на что-нибудь интересное.

Он недоверчиво посмотрел на меня, потом покачал головой:

– Это, значит, чтобы описывать все, надо по чужим садам ночевать? Да чего же там интересного-то?

– Как чего? Мало ли чего! Ну, вот, например, вчерашний обход. Ведь это же тема для целого рассказа!

– Гм, – откашлялся он. И, нахмурив брови, обмакнул перо в чернильницу. – И это вы всегда таким образом эту самую тему ищете?

– Всегда! – с азартом ответил я. – Мы спим на вокзалах, бываем в грязных чайханах, ездим в трюме пароходов и шатаемся по разным глухим закоулкам.

Он посмотрел еще раз на меня и, по-видимому, убежденный горячностью моих доводов, сказал с сожалением:

– Так то ж собачья эта у вас служба! А я думаю, как возьму газеты, и откуда это они все описывают? – Но тут он хитро сощурил глаза и, мотнув головою на Николая, сидящего с Ритой поодаль, спросил меня:

– А это он что, тоже для темы милиционера вчера… съездил?

Я объяснил тогда, как было дело, причем, снизив голос, соврал, что этот человек – известный поэт, то есть пишет стихи, и что он уж от роду такой – чуть тронутый. Что его абсолютно нельзя раздражать, ибо тогда он будет бросаться на людей до тех пор, пока его не увезут в психиатрическую лечебницу.

Милиционер молча выслушал, потом опять почесал рукой затылок и сказал авторитетно:

– Да, конечно, уж если поэт… Это все такой народ. – И он махнул рукой. – Ото я читал в газете – один повесился в Москве недавно.

– Конечно, повесился, – подтвердил я. – Да что там один, они дюжинами скоро вешаться будут, потому что народ все неуравновешенный, разве только один Маяковский… Вы про Маяковского слыхали, товарищ?

– Про какого?

– Про Маяковского, говорю.

– Нет, – сказал он, подумав. – Как будто знакомая фамилия, а точно сказать не могу.

Мне понравился этот спокойный, флегматичный милиционер.

Жили мы в этом городе, как птицы небесные. Днем до одури бродили, валялись на солнце, по крутым холмам возле города. Иногда днем я или Николай уходили в редакцию, писали очерки, фельетоны, брали трехрублевые авансы в счет гонорара, а гонорар самый мы оставляли для покупки билетов на дальнейший путь.

Ночевать мы ухитрялись так: станция там маленькая, не узловая. Последний поезд уходит в десять вечера, после чего со станции выметают всю публику, а потом впускают человек двадцать – тридцать, тех, кто в целях экономии доехал сюда бесплацкартным товаро-пассажирским поездом, чтобы уже здесь сесть на проходящий дальше плацкартный.

Тогда я отправлялся к агенту, показывал корреспондентское удостоверение и говорил, что в городе свободных номеров нет, а ехать нам дальше только завтра. Агент давал записку на одну ночь. Агенты дежурили посменно. Их было семь человек, и семь раз, семь ночей я получал разрешение; но на восьмой раз я увидел дежурившего в первую ночь…