Айзек Азимов - Второе Основание Страница 2

Внезапно он ощутил мощное, жестокое желание. Ни одна пядь Галактики не должна быть вне его власти! Пять лет он бездействовал, похоронив себя здесь, на Калгане, из-за туманной угрозы невидимого, неслышимого и неведомого Второго Основания!

Ему было тридцать два года. Не так уж и много… но он чувствовал себя стариком. Тело его, какими бы ментальными силами он не обладал, было слабым.

Каждая звезда, видимая и невидимая, должна принадлежать ему.

Месть всем! Человечеству, которое изгнало его. Галактике, в которую он не вписывался.

Холодный предупредительный огонек зажегся в его мозгу. Он видел путь человека, вошедшего во дворец, и почувствовал его эмоциональную волну.

Он легко распознал ее — Притчер.

Капитан Притчер из бывшего Основания.

Капитан Притчер, на которого не обращали внимания и обходили по службе бюрократы тогдашнего правительства. Капитан Притчер, который шпионил и охотился за ним и в котором он угадал незаурядный талант.

Капитан Притчер, которого он сделал сначала полковником, а потом и генералом, предоставив ему свободу действий в масштабе Галактики.

Генерал Притчер, который был яростным врагом, а сейчас был безоговорочно предан. И все-таки предан не из выгоды, не из любви, а лишь благодаря искусственному обращению.

Мул ощущал сильный и неизменный поверхностный слой преданности и любви, который оттенял каждый эмоциональный всплеск Гана Притчера — он сам наложил его пять лет тому назад. Но под ним таились первоначальные черты: упрямая независимость, непримиримость к насилию, идеализм — даже Мул с трудом различал их.

Дверь позади открылась, и Мул повернулся. Прозрачная стена начала темнеть, и пурпурный сумрачный свет сменился белым сиянием атомных ламп.

Ган Притчер сел на указанное место. При личных свиданиях с Мулом не требовалось ни поклонов, ни коленопреклонений, ни вычурных обращений. Мул был просто Первым Гражданином. К нему обращались, прибавляя лишь «сэр». В его присутствии можно было сидеть и даже поворачиваться к нему спиной, если уж так получалось.

Для Гана Притчера все это было свидетельством силы и уверенности его хозяина. Его устраивало такое положение вещей.

— Ваш последний отчет я получил вчера, — сказал Мул. — Не хочу скрывать — он меня не порадовал, Притчер.

— Да, я понимаю, — нахмурился генерал, — но я не смог прийти к другому выводу. Второго Основания просто не существует, сэр.

Мул тщательно обдумал эти слова, а затем медленно, по-своему, покачал головой.

— У нас есть свидетельство Эблинга Миса. Сколь бы вески ни были доказательства противного, свидетельство Миса перечеркивает их.

Это был не новый разговор, и Притчер ответил не задумываясь:

— Может быть, Мис и был величайшим психологом Основания, но по сравнению с Хари Селдоном он был ребенком. Изучая раритеты Селдона, он был под искусственной стимуляцией, под контролем вашего мозга. Вы могли нажать на него слишком сильно. Сэр, он неизбежно ошибался.

Мул вздохнул, и его уродливая голова закачалась на тонкой шее.

— Если бы он прожил еще минуту! Он уже готов был сказать мне, где находится Второе Основание. Он знал, говорю вам. Я не должен был отступать. Я не должен был ждать, и ждать, и ждать. Столько времени потеряно! Пять лет прошли впустую.

Притчер не мог презирать своего господина за такую явную слабость: эмоциональный контроль исключал это. Вместо этого он расстроился.

— Но как все это объяснить, сэр? Пять раз вылетал я на поиски. Вы сами составляли мне маршруты, и я обыскивал все, вплоть до астероидов.

Прошло триста лет с тех пор, как Гари Селдон заложил якобы два Основания, чтобы они послужили зародышами новой Империи, которая должна возникнуть через тысячу лет взамен старой. Через сто лет после смерти Селдона Первое Основание — которое так хорошо нам известно — гремело по всей Периферии. Через сто пятьдесят лет после смерти Селдона — во время последней битвы со Старой Империей — это имя гремело уже по всей Галактике. Минуло уже триста лет, и где же это загадочное Второе Основание? Ни в одном закоулке космоса о нем даже и не слышали.

— Эблинг Мис сказал, что его расположение держали в строгой тайне.

Только полная тайна могла обернуть силой его слабость.

Долго хранить такую тайну практически невозможно, и легче предположить, что Второго Основания не существует вообще.

Мул поднял голову. Взгляд его был тверд, но в нем чувствовалась усталость.

— Нет. Оно существует! — Костлявый палец помахал в воздухе. — Нам придется слегка изменить тактику.

— Вы хотите искать сами? — Питчер нахмурился. — Я бы вам не советовал.

— Нет, конечно нет. Вам придется полететь еще раз… последний. Но с напарником.

— С кем сэр? — озадаченно спросил Питчер после долгой паузы.

— Здесь на Калгане есть один молодой человек, Бил Чанис.

— Я никогда не слышал о нем, сэр.

— Знаю. Но у него живой ум, он тщеславен и не обращен.

Питчер дернул подбородком.

— Я не вижу в этом особого преимущества.

— Но оно все же есть. Вы исполнительный и опытный человек. Вы хорошо мне служите. Но вы обращены. Все ваши мотивы вытекают из вынужденной преданности мне. Когда вы утратили свои естественные эмоции, вы потеряли вместе с ними что-то очень тонкое, чего я не могу вам возместить.

— Я этого не чувствую, сэр, — хмуро возразил Притчер. — Я прекрасно помню себя в те дни, когда был вашим врагом. Я не чувствую, будто я что-то потерял.

— Естественно. — Мул криво улыбнулся. — Вряд ли ваше суждение по этому вопросу может быть объективным. А этот Чанис, он тщеславен. Ему можно полностью доверять, потому что он ищет свою выгоду. Он знает, что целиком зависит от меня, и сделает все, чтобы укрепить мою власть и продлить ее с тем, чтобы самому урвать кусочек. Он будет стараться изо всех сил, лишь бы забраться повыше.

— Но тогда, — продолжал настаивать Притчер, — почему бы вам не освободить меня от контроля, если вы считаете, что от этого я стану лучше? Теперь-то мне можно доверять.

— А вот этого я никогда не сделаю, Притчер. Пока вы на расстоянии руки или выстрела, вы останетесь обращенным. Если бы я освободил вас вот в эту секунду, то в следующую я был бы мертв.

Ноздри генерала раздулись.

— Мне больно, что вы так думаете.

— Я не хотел причинять вам боль, но вы даже представить себе не можете, что почувствуете, если вас освободить. Человеческий мозг противится насилию. Именно по этой причине обычный гипнотизер не может загипнотизировать человека против его воли. Я — могу, потому что я не какой-то там гипнотизер, но поверьте мне, Притчер: возмущение, о котором вы даже не подозреваете, выплеснулось бы так бурно, что я не хотел бы оказаться поблизости. Притчер склонил голову. Он чувствовал себя опустошенным я измученным в тщетной попытке разобраться, что к чему.

— Но можете ли вы, — выдавил он, — доверять необращенному?

— Что ж, полностью, конечно, не могу. Вот почему рядом с ним будете вы. Видите ли, Притчер, — тут Мул поудобнее уселся в огромном кресле, в котором он выглядел как сломанная зубочистка, — если он наткнется на Второе Основание, если ему подумается, что с ними выгоднее договориться, чем со мной… Вы понимаете?

— Вот так-то лучше, сэр. — Глаза Питчера удовлетворенно сверкнули.

— Вот именно. Но помните: ему должна быть предоставлена свобода в самых широких пределах.

— Понятно.

— И… э-э-э… Притчер. Молодой человек красив, приятен, просто очарователен. Не дайте ему обольстить вас. Это опасная и сильная личность. Не становитесь ему поперек дороги, пока не будете уверены в своей силе.

Это все.

Мул опять остался один. Яркий свет погас и стена перед ним вновь стала прозрачной. Небо было пурпурным, над городом сиял ослепительный ореол.

Для чего все это? Он станет властелином всего… что дальше? Разве такие люди, как Притчер, не останутся высокими и стройными, самоуверенными и сильными? Разве Бил Чанис станет от этого уродливее? Разве он сам станет другим?

Он сам не знал, что хотел.

Холодный предупредительный огонек зажегся в его мозгу. Он видел путь человека, вошедшего во дворец, и почти против своей воли почувствовал, как эмоциональная волна этого человека захлестнула его мозг.

Он легко распознал ее — Чанис. Здесь Мул обнаружил лишь примитивное биение сильного ума, который формировался одной природой. Он бился мощным потоком. В сознании доминировала осторожность — слушать и не противоречить, — но с оттенком цинизма. Глубже, в подсознании преобладали эгоизм и самовлюбленность, даже жестокость, а еще глубже — спокойное тщеславие, как бы общий знаменатель всего.