Василий Шульгин - Что нам в них не нравится… Страница 2

2) Антисемитизм политический или рационалистический;

3) Антисемитизм мистический — в порядке «сверхчувственном», трансцендентальном», «интуитивном» и так далее. Дело — не в словах.

Часть первая

Антисемитизм расовый

В одной из своих статей, вызванных очередной истерикой не то Пасманика, не то Гессена, я уже имел как-то случай заявить, что я лично плохой антисемит в смысле расовом.

Есть люди, которые евреев просто «не переносят». Бесполезно таких спрашивать, что им в евреях не нравится. Не нравится все. Начиная с физических качеств — наружности, черт лица, горбатого носа, оттопыренных ушей, кривой спины…

Вот я это написал и почувствовал, что сразу же выходит как-то оскорбительно для евреев. Между тем, что же я говорю такое — плохое?

Если бы я сказал про китайца или японца, что мне не нравится их разрез глаз, который называют косым, или желтый цвет кожи — не то шафрановый, не то пергаментный; вообще, если я буду описывать наружность китайца, японца, негра, индуса, англичанина, немца, француза, то, перечисляя их физические качества и стараясь, как можно точнее, сии особенности их выразить, я никакого оскорбления какой бы то ни было нации или расе не нанесу. А вот с евреями выходит «совсем наоборот». Стоит самым академическим тоном перечислить несколько отличительных черт этой расы, как таковое описание сейчас же начинает звучать неким измывательством, насмешкой, презрением.

И выходит так, что надо (чтобы жить в мире с евреями) совершенно не замечать их отличительных качеств. Надо раз навсегда признать, что евреи абсолютно ничем не отличаются от остальных наций, то есть признать явное идиотство, ибо евреи как раз имеют очень резкие отличия. А потому подчиниться этой предпосылке, которой от нас требуют — не замечать еврейских отличий, — значит подчиниться грубому насилию над мыслью и чувством.

Почему и отчего происходит этот странный факт, что простое перечисление еврейских физических качеств (не говоря уж о моральных, душевных) является для еврейства оскорбительным, я здесь разбирать не буду. Но это так. И тут есть полная аналогия с еще более невероятным явлением. Если еврея назвать его настоящим национальным именем, тем именем, которое встречается на каждой странице Библии, то есть Жидом, то это звучит как удар хлыста, от которого содрогается самый умный и самый кроткий еврей.

Можно ли себе представить, чтобы при каких бы то ни было обстоятельствах русский оскорбился бы тем, что его называют русским? А для евреев этот факт налицо. Как это случилось, почему национальное еврейское имя стало ругательством, о сем будет ниже. Здесь надлежит только эту странность отметить для того, чтобы свободно подойти к расовому антисемитизму.

Я начал с того, что я лично — плохой расовый антисемит. Может быть это потому, что я родился и вырос в Юго-Западном крае и мне приходилось иметь очень много общения с евреями; может быть потому, что со со школьной скамьи у меня были друзья-евреи; но только того физического, чисто инстинктивного отталкивания, которое наблюдается у многих по отношению к евреям, я лично не ощущаю. Может быть, это происходит сейчас и потому, что с годами меньше обращаешь внимания на внешние формы «предмета» и больше проникаешь во внутреннюю сущность; а, может быть, здесь сыграло роль и то обстоятельство, что я лично, не как гражданин рухнувшей Российской Империи, а просто как некий человек, видел от евреев не только зло, но и добро.

Я это говорю только к тому, чтобы меня поняли: не инстинктивная какая-либо психика говорит во мне, когда я хочу заняться реабилитацией и до известной степени апологией расового юдофобства.

В известном миропонимании, крайне кургузом и ограниченном, (но к сожалению мировым весом всего еврейства поддерживаемом), всякий антисемитизм зазорен, а тем более антисемитизм расовый.

Но так ли это умно, как кажется? На каких, собственно, аксиомах Эвклида или истинах, им равных, сей взгляд основан? Кто и когда сие установил и определил?

Никто. Сие прогремели иерихонские трубы с таким Зажимом, что только «отчаянные смельчаки» отваживаются пищать им что-нибудь «напротив» — без всякого, впрочем, результата: никто их анемичного писка не слышит. И если в эту жалкую рать глаголателей, обреченных беззвучно разевать рот, как рыба на песке, зачисляюсь и я, то только потому, что твердо верю:

«Будет день и погибнет великая Троя…»

Будет день, когда (и невозбранно, и полно, и звучно) раздастся свободное от предрассудков человеческое слово.

Я утверждаю, что расовый, или инстинктивный, антисемитизм имеет столько же основания, го есть столь же почтенен или непочтенен, как всякие вообще инстинкты.

Если кто думает, что в настоящее «просвещенное» время инстинкт уже выбыл из числа сил, которыми двигается мир, то достоин сожаления такой наивец. Спрашивается: не прекратился ли бы род человеческий, если бы некоторого рода инстинкты перестали работать? Неужели поклонники рационализма полагают, что можно сотворить ребенка в умственном порядке? До сих пор в этом направлении ученым не удалось создать даже первичной протоплазмы. Следовательно можно сказать: в самом основном вопросе, то есть в вопросе продолжения рода человеческого (из которого вопроса вытекают почти все остальные «вопросы»), владычествует, указует и направляет инстинкт.

Выражение — брак по расчету — есть выражение обманчивое. Расчет бывает до брака; если же и впоследствии все продолжается «расчет» и никогда не заговорит «инстинкт», то брака вообще нет.

Я взял этот пример — «для резкости». А также потому, что инстинктивный или расовый антисемитизм глубоко связан с вопросом о браках между евреями и неевреями. Или другими словами — с вопросом о смешивании рас. Расовый антисемитизм играет главную роль именно в этом деле; он препятствует «смешанным бракам».

К этому, в сущности, сводится основной смысл всякого расового антагонизма, если таковой смысл вообще существует; ибо расовый антагонизм, который не распространялся бы на эту область, то есть не препятствовал бы смешанным бракам, скоро исчез бы сам по себе. Он исчез бы по той простой причине, что дети от смешанных браков не могут чувствовать расового антагонизма друг к другу, раз у них одна половина, скажем, — русская, а другая — еврейская.

Я хочу этим сказать, что расовый антагонизм, а следовательно и расовый антисемитизм, может держаться длительно только в том случае, если он распространяется и на область отношений между мужчиной и женщиной. И более того: отталкивание в этого рода делах и есть самая сущность расового антагонизма.

Другими словами, разглядывая расовый антагонизм, мы вращаемся в области инстинктивных эмоций, о которых человечество знает до сих пор весьма мало; кроме разве того, что и в настоящую эпоху человеческой жизни инстинктивная деятельность, то есть инстинктивные чувства и поступки, играет еще весьма существенную роль.

Из этого, однако, не следует, что инстинкт всегда хорош. Нет, в некоторых случаях человечество уже может себе сказать твердо и ясно: такие-то инстинкты (имярек) — дурные инстинкты.

Вообще же инстинкт отличается тем, что он именно — «инстинктивный», то есть существо, которое ему подчиняется, не ведает, что творит, или, лучше сказать, — не ведает цели, к которой толкает его инстинкт. Инстинкт звучит, как категорический императив: делай так. А почему, отчего, вернее для чего, сие почти всегда знать не дано…

Один из мощнейших инстинктов — инстинкт самосохранения. Но ни один самый мудрейший философ не сможет черным по белому доказать, почему зайцу, за которым гонится борзая, непременно важно сохранить свою заячью жизнь. Точно так же невозможно изъяснить, почему с той же страстностью и убежденностью борзая полагает, что эту заячью жизнь надо прекратить. Эти два инстинкта, совершенно в данном случае противоположные, но несомненно исходящие из одного и того же источника, не поддаются никакому рационалистическому объяснению. «Надо жить» — вот и все. Это «надо» произносится внутри каждого существа с такой повелительностью, что все живущее, не рассуждая, всю жизнь этот приказ исполняет.

Веление инстинкта, по-видимому (я на этом не настаиваю), есть выполнение чьей-то огромной и мощной воли, частички которой запали в душу каждого существа. Но частички эти (в оболочке его существа, темного сознания) обладают способностью к некоторой косности, ибо они не знают истинной цели своего стремления. Так тело, брошенное чьей-то рукой, упрямо стремится сохранить направление, ему данное. Инстинкты консервативны в этом роде. Это, можно сказать, инерция, разлитая в психическом мире.

Инерция эта, эта косность, этот консерватизм, вещь в высшей степени нужная и полезная — до поры до времени. Благодаря этой косности, благодаря инерции, рулевой, например, может вести судно. Корабль упрямо держится раз данного ему направления. И только благодаря этой «верности» корабля штурман может сделать нужный расчет.