Зоман Чейнани - Школа Добра и Зла Страница 2

Лучшая подруга Софи жила на кладбище. Учитывая ее ненависть ко всему мрачному, серому или плохо освещенному, можно было бы ожидать, что та станет приходить в гости в домик к Софи, или Софи найдет себе новую лучшую подругу. Но вместо этого, она каждый день на этой неделе, осторожно, чтобы не потерять улыбку, взбиралась по Могильному холму, стоявшему на самой его вершине, потому что это, в конце концов, был добрый поступок.

Чтобы попасть туда, ей пришлось пройти около мили от красочных коттеджей на берегу озера, с зелеными карнизами и залитыми солнцем крышами-башенками, прямиком к краю мрачного леса. Когда она проходила мимо, до неё долетало эхо от стука молотков — это отцы заколачивали двери, а матери набивали чучела, мальчики и девочки, сгорбившись каждый на своем крыльце, с головой ушли в сказки. В последней представшей картине не было ничего необычного, потому что дети в Гавальдоне мало что читают помимо сказок. Но сегодня Софи заметила, что их глаза осоловело и неистово просматривали каждую страницу, как будто от этого зависела их жизнь. Четыре года назад, она видела точно такое же отчаяние, с которым они искали возможности избежать проклятья, но тогда это её никак не касалось. Школьный директор забирал только тех, кому уже минуло двенадцать и они уже не казались детьми.

Теперь пришел её черед.

Когда Софи взобралась на Могильный Холм с корзинкой для пикника в руке, то почувствовала, как у неё горят бедра. Не стали бедра ли от этих подъемов толще? У всех принцесс в сказках были одни и те же идеальные пропорции; толстые бедра — так же маловероятны, как крючковатый нос или большие ступни. Чувствуя тревогу, Софи решила отвлечь себя перечислением добрых дел совершенных ею накануне. Во-первых, она кормила озерных гусей смесью чечевицы и лука-порея (природное слабительное, чтобы компенсировать сыр, брошенный туповатой ребятней). Затем, она передала в дар домашнее лимонное мыло городскому сиротскому приюту (ибо, как она настаивала, вручая его озадаченному меценату: — Правильный уход за кожей — величайший подвиг). Наконец, она повесила зеркало в церковном туалете, с тем, чтобы люди могли вернуться к скамейкам выглядя наилучшим образом. Разве этого недостаточно? Разве с ними можно сравнить домашнюю выпечку и подкармливание бездомной ведьмы? Её мысли нервно сместились к огурцам. Возможно, ей удастся припрятать личные запасы с едой в лесу. У неё все еще оставалось достаточно времени, чтобы собраться до наступления ночи. Но огурцы не тяжелые? Может за ними послать школьного лакея? Может, ей из них лучше сделать сок, прежде чем она...

— Куда собралась?

Софи обернулась. Бледно-рыжий Рэдли улыбался во все свои торчащие в разные стороны зубы. Он жил не пойми где, неподалеку от Могильного холма, но завел себе привычку таскаться за ней днями напролет.

— Повидаться с подругой, — ответила Софи.

— Почему ты дружишь с ведьмой? — спросил Рэдли.

— Она не ведьма.

— У неё нет друзей, и она дурнушка. Что автоматически делает её ведьмой.

Софи воздержалась от указания на то, что и Рэдли грозит подобная участь. Вместо этого, она улыбнулась, чтобы напомнить ему — она уже делает доброе дело, терпя его присутствие.

— Школьный директор заберет её в Школу Зла, — сказал он. — И тогда тебе понадобиться новый друг.

— Он заберет двух детей, — сказала Софи сквозь зубы.

— Другой будет Белль. Нет никого такой же хорошей, как Белль.

Улыбка Софи испарилась.

— Но я буду твоим новым другом, — сказал Рэдли.

— На данный момент, у меня полно друзей, — огрызнулась Софи.

Рэдли стал цвета малины.

— Ой, ну да...я просто подумал...

Убежал он как побитый пес.

Софи смотрела, как его всклокоченные волосы удалялись вниз с холма. «Ну, что же ты наделала», — думала она. Месяц добрых дел и натянутых улыбок, а теперь все коту под хвост из-за Рэдли. Почему было не осчастливить его? Почему нельзя было просто ответить:

— Я бы почла за честь иметь такого друга!

И подарить идиотское мгновение, которое он бы вспоминал на протяжении многих лет? Она знала, что это был бы разумный поступок, потому что Школьный директор, наверное, будет судить её почти как Святой Николай в ночь перед Рождеством. Но она не могла этого допустить. Она была красавицей, Рэдли — уродом. Только злодей станет его обманывать. Разумеется, Школьный директор все поймет.

Софи толкнула ржавые ворота входа на кладбище и почувствовала, как сорняки принялись царапать ей ноги. Она шла по холму с покрытыми плесенью надгробиями, беспорядочно высовывающимися из дюны мертвых листьев. Протискиваясь между темными могилами и прогнившими ветвями, Софи аккуратно считала ряды. Она никогда не смотрела на могилу своей матери, даже на похоронах, не собиралась смотреть и сегодня. Пройдя шестой ряд, девочка уставилась на плакучую иву и напомнила себе, где она будет завтра.

Посреди кучки могил стоял Могильный холм, 1. Дом не был заколочен или закрыт на засовы, как коттеджи на берегу озера, но это не делало его привлекательнее. Ступени, ведущие на крыльцо, светились зеленой плесенью. Мертвые березы и виноградные лозы протискивались между темным деревом, а крыша под резким углом, черная и тонкая, нависала, как ведьмина шляпа.

Поднимаясь по стонущим ступенькам, Софи постаралась не обращать внимания на запах — смесь чеснока и мокрого кота, и не смотреть на безголовых птиц, усыпавших собой округу, без сомнения жертв последнего.

Она постучала в дверь и приготовилась к перепалке.

— Убирайся, — раздался ворчливый голос.

— Разве так говорят с лучшей подругой, — пропела Софи.

— Ты не моя лучшая подруга.

— Кто же тогда? — спросила Софи, гадая, неужели Белль каким-то образом пробралась по её тропке на Могильный холм.

— Не твое дело.

Софи сделала глубокий вздох. Ей не хотелось еще одного инцидента, как с Рэдли.

— Агата, мы вчера так хорошо провели время. Я думала, что мы сегодня это повторим.

— Ты выкрасила мои волосы в оранжевый цвет.

— Но мы же все исправили, разве нет?

— Ты всегда проверяешь на мне свои мази и эликсиры, чтобы посмотреть их действие.

— А разве не для этого нужны друзья? — спросила Софи. — Чтобы помогать друг другу?

— Мне никогда не стать такой милой, как ты.

Софи попыталась подобрать какие-нибудь приятные слова, но она тянула слишком долго и услышала, как шаги затопали прочь.

— Это не означает, что мы не можем быть подругами! — отозвалась Софи.

С крыльца на неё зашипел знакомый кот, лысый и сморщенный. Она опять принялась колотить в дверь.

— Я принесла бисквиты!

Шаги затихли.

— Настоящие или сама испекла?

Софи отпрянула от подкрадывающегося кота.

— Воздушные и маслянистые, прямо как ты любишь!

Кот зашипел.

— Агата, позволь мне войти...

— Ты скажешь, что от меня воняет.

— От тебя не воняет.

— Тогда почему ты так сказала в последний раз?

— Потому что в последний раз от тебя воняло! Агата, кошачья рвота...

— Может он унюхал скрытые мотивы.

Кот обнажил когти.

— Агата, открой дверь!

Кот набросился на неё, метя прямо в лицо. Софи закричала. Между ними возникла рука, ударом отбросившая кота вниз.

Софи подняла глаза.

— Жнец извел всех птиц, — сказала Агата.

Отвратительный купол её волос выглядел так, будто их покрыли нефтью. Ее неповоротливое черное платье, бесформенное как картофельный мешок, не могло скрыть странно бледную кожу и выступающие кости. Глаза божьей коровки были навыкат на её впалом лице.

— Я подумала, мы сходим погуляем, — сказала Софи.

Агата прислонилась к двери.

— Все никак в толк не возьму, почему ты со мной дружишь?

— Потому что ты милая и забавная, — ответила Софи.

— Моя мама говорит, что я резкая, и брюзга, — сказала Агата. — Так что одна из вас лжет.

Она протянула руку к корзинке Софии, и откинула салфетку, чтобы обнаружить под ней сухое печенье без отрубей и без масла. Агата одарила Софи уничтожающим взглядом и удалилась в дом.

— Ну, так мы можем прогуляться? — спросила Софи.

Агата начала закрывать дверь, но потом увидела её унылое лицо. Словно Софи была вся в предвкушении от их предстоящей прогулки.

— Только быстро. — Агата прошла мимо неё. — Но, если ты ляпнешь нечто самодовольное или высокомерное, или мелкое, я выпущу за тобой из дому Жнеца.

Софи бросилась за ней вдогонку.

— Но тогда ведь я не смогу разговаривать!

Спустя четыре года, наступила страшная одиннадцатая ночь одиннадцатого месяца. По окончании солнечного дня, площадь кипит подготовкой к прибытию Школьного директора. Мужчины заточили мечи, расставили ловушки, и установили ночных стражей, пока женщины выстроили детей и хорошенько над ними поработали. У красавиц были отрезаны волосы, зубы вычернены, а одежда разодрана в лохмотья; неказистые на вид отмыты до блеска, укутаны в яркие цвета и закрыты вуалью. Матери умоляли своих прилеженок ругаться или избивать своих сестер, худшие были подкуплены молиться в церкви, в то время как остальные пели деревенский гимн: «Блаженна будь Обыкновенность».