Unknown - i 4482073125d660f2 Страница 2

В возухе повисло дружное «ах». Потом «ох».

– Короче, девочки, быстро запишите мне ее Зоей Дубовой, и я ее в больницу повез, некогда мне. А уж потом я вас отблагодарю, – и он даже попытался подмигнуть, подкрутив одновременно ус.

Самая младшая из паспортисток подбежала к девочке, Верочка Лобова, вечная девушка, любительница классической литературы. Она действительно выглядела довольно молодо для своих сорока лет, да и мыслила все еще по-молодому идеалистично. Она попыталась взять девочку за ручку, но та отдернула и зарылась ладошками в свое грязное платье.

– Зоя? – спросила паспортистка.

Девочка в ответ только покачала головой.

– Так она Зоя или нет? – спросила девушка капитана.

– Да почем я знаю! Сама видишь – звереныш, слова не вытянешь. В больницу ее надо. Может, ее там волки в лесу покусали, может, бешенство у нее, смотри вон дикая! Пусть будет Зоя, как Космодемьянская, раз молчит как партизан.

– Это же ребенок! – воскликнула Верочка, по-театральному всплескивая руками, – ее надо угостить конфеткой!

Тут встала Ираида Марковна, женщина солидная и практичная, предпенсионного возраста.

– Дура! – шикнула она на Верочку. – Ее надо умыть и узнать имя!

Ираида Марковна нависла над девочкой и принялась командовать:

– Девочка! Ты хочешь всю жизнь прожить с именем Зоя Дубова? Как тебя зовут? Кто твои родители? Пошли умываться!

У малышки и мускул не дрогнул, девочка молчала и только глубже отодвигалась к спинке стула.

– Что я говорил?! – гордо и солидно сказал капитан. В этот момент он чувствовал себя хозяином положения, хоть и за счет несчастного ребенка. Но мысль быстро отправилась далеко в глубины сознания.

В паспортном столе начался консилиум. Близилось время обеденного перерыва, а в магазин, Ираида Марковна слышала, завезли колбасу. Так что быстро постановили, что раз девочка упрямится, пусть будет Зоей Дубовой. Им своих дел хватает.

Быстро напечатали справку, шлепнули печать, завернули обратно в шкурки и всучили капитану.

В районной больнице дежурная сестра приемного отделения тоже несильно обрадовалась. С ее копеечной зарплаты копилась только бесконечная усталость от одинаковых дней, нескончаемой писанины, вечной экономии, ночных дежурств и недосыпа. Пациенты – взрослые или маленькие – давно уже вызывали в ней не больше эмоций, чем болванки на станке у столяра.

Она приняла и записала как положено девочку. Шкурки, которые Капитан пытался оставить себе, не дала. Положено сдавать всю одежду поступающих в лечебное учреждение на хранение в шкафчик!

– Всю одежду, – гордо подчеркнула женщина. Она тоже, пожалуй, впервые за годы ощутила себя человеком, пусть даже и за счет стареющего милиционера. Впрочем, эта мысль тоже быстро пропала куда-то в бессознательное.

Капитан, наконец, ушел, одновременно облегченно вздохнув и с досадой сплюнув на землю.

Сестра передала девочку в инфекционное отделение на осмотр. Врач завела карточку на имя Зоя Дубова и пошла принимать новую пациентку.

Врач оказалась молодой женщиной лет тридцати. Она не могла иметь своих детей, поэтому к чужим относилась с особым трепетом и невысказанной нежностью.

Но такую дикую и закрытую девочку она видела впервые. Во время осмотра та делала все, о чем ее просили, но не отвечала ни на один вопрос.

Не найдя ничего по своей части, врач записала ее на осмотр к лору – а вдруг девочка глухонемая? И к психиатру, все-таки у ребенка шок, ее же, кажется, нашел в лесу на пепелище местный охотник. Так передала ей дежурная сестра со слов капитана…

«Что она там делала, на этом пепелище?» – мелькнула мысль, тут же вытесненная насущными проблемами и делами.

Вымытую и одетую в казенный больничный халатик девочку поселили в отдельном боксе на карантин. Туда же дежурные сестры приносили ей еду из больничной столовой и игрушки, которые нашлись в отделении.

Ела она только кашу, совсем чуть-чуть, к игрушкам не прикасалась, в разговоры не вступала и все время смотрела в окно. Когда приходило время спать, послушно ложилась и закрывала глаза.

И только когда во всем отделении гас свет и слышался храп дежурной из сестринской, она начинала тихонько плакать. Маленькие кулачки сжимали казенное колючее одеяло, по похудевшим щечкам текли ручейки слез. Они заливались в уши, за уши, текли по шее, стекая, накапливались в маленьких ключицах. И так напоминали дождь…

Кончается зима, снег начинает таять. Вот она у папы на плечах, он бежит на лыжах через лес к дому, потому что начался дождь. Он стекает по волосам и наливается в ложбинки под ключицами, а потом выплескивается из них, потому что папа ловко подпрыгивает на кочках. А потом опять накапливается и опять выливается…

Глава третья

Серым и неприветливым летним днем Егор Иванович Тобуроков, постаревший и одетый в потертый костюм, вошел в кабинет директора детского дома.

Он, проводящий все время в лесу и знающий, как подманить любого зверя на его языке, совсем не любил язык людей и сам плохо на нем говорил. Правда, сейчас ему придавала сил и даже некоторого красноречия твердая решимость.

– Здрасте! – сказал он после паузы и остановился в дверях.

– Здравствуйте, Егор Иванович, – директор, приятная пухлая женщина в летах, оторвалась от своих бумаг и сняла очки, – почему вдруг к нам?

– Римма Карловна, помните, пять лет назад к вам сюда привезли девочку?

– А, это которую вы в лесу нашли на пожаре?

– Да.

– И что?

– Я хочу забрать ее.

– Куда забрать?

– Себе забрать.

– То есть опеку оформить? Вы это имеете в виду?

– Ну, да. Опеку. Да.

– Егор Иванович, – Римма Карловна сделала такое приятное лицо, с которым обычно не говорят ничего хорошего, – вы, давайте будем откровенны, человек немолодой уже. Это раз. А девочка очень сложная. У нее большие психологические проблемы. Это два. Адаптивность личности полностью нарушена…

Егор Иванович перестал слушать, ибо не понимал ни слова, но сразу уловил, что Римма Карловна против.

Да, о том, что ему могут и отказать, он как-то не подумал. Мирские стратегии не давались старому охотнику. Но у него было чутье, выносливость и упорство. Эти качества компенсировали его неуклюжесть и помогали решать бытовые вопросы.

– Я хочу с ней поговорить, – тихо, но решительно сказал Егор Иванович.

– Егор Иванович… – начала Римма Карловна еще более сладким голосом.

– Я хочу ее увидеть, – так же тихо и решительно сказал Тобуроков.

– Ну посмотрите со стороны. Вы не справитесь, Егор Иванович, тут нужны психологи, психиатры…

– Семья ей нужна, а не эти ваши атры-шматры! Залечили девку! Я хочу ее увидеть, – стукнул кулаком по столу Тобуроков.

– Хорошо, – сказала Римма Карловна, поняв, старик не отстанет, – идемте.

Темными коридорами, выкрашенными зеленой краской, они вышли во внутренний двор детского дома. Римма Карловна с недовольным лицом отвела Тобурокова в самый дальний угол, где на лавочке, отвернувшись от всех, сидела худенькая девочка лет десяти. Она казалась фигурой из музея восковых фигур, просто сидела и остановившимся взглядом смотрела в сторону кустов, растущих вдоль детдомовского забора.

2

– Вот, – произнесла Римма Карловна тоном «хотели – получите». Но Тобуроков не различал подобных нюансов интонации и не обращал на тон внимания.

– Спасибо, – отчеканил он.

– Я вернусь через десять минут, если через пять сами не придете, – ехидно улыбнулась Римма Карловна. Женщина не сомневалась, что в итоге она окажется права.

Когда Римма Карловна скрылась за дверями, Егор Иванович подошел к девочке. И понял, что даже не подумал, что он ей скажет. Так они и замерли оба. Девочка – сидя. Охотник – стоя. Вдруг Тобурокова осенило. Он даже не знал, как зовут девочку. Старик подсел к ней на лавочку и спросил:

– Помнишь меня?

Девочка медленно повернула голову в его сторону. Она долго рассматривала охотника. Его длинные, черные с сединой волосы. Крепкую фигуру, потертый серый пиджак, мозолистые руки. Когда девочка увидела эти руки, она неожиданно подняла оживший взгляд и спросила:

– Вы нашли папу?!

Тобуроков вздрогнул. Такого поворота он и вовсе не ожидал и, растерявшись, сказал:

– Да. – К тому же и чутье подсказывало ему, что это единственный способ разговорить маленькую сиротку.

– Где он? – торопливо спросила девочка.

– Он… он в лесу, на охоте, – Егор Иванович даже вспотел от напряжения. Выходить из леса, говорить с людьми, да еще и сочинять ребенку сказку на ходу. Он уже перевыполнил свой десятилетний план общения.

– А когда он вернется? – глаза девочки горели теперь таким живым огнем, что Егор Иванович, вспомнивший, какой она сидела тут еще пять минут назад и в каких непонятных и неприятных терминах описывала ее до этого директор, понял, что не имеет права погасить эту надежду, не может оставить сироту тут, чтобы она снова превратилась в живую тень.