User - o bdf4013bc3250c39 Страница 2

тех, кому деваться некуда, ни кола, ни двора. Повидал там Добряков таких –

пропивших квартиры, промотавших все деньги, ночующих под заборами и на

стройках. Эти, понятное дело, за счастье сочтут провести полтора месяца на

халяву, на всем готовом. А ему зачем туда? У него квартира. Своя, отдельная.

Работы пусть пока нет, но ведь когда-нибудь она появится, не может не

появиться!

«Так что извините, доктор, - злорадно подумал Добряков, - но я не ваш

пациент, тут вы ошиблись! Крупно ошиблись!»

И вот снотворное кончилось. Он проснулся около полудня, опохмелился и

стал собирать бутылки. Сложил сорок семь штук в огромную «челночную»

сумку, переложил их тряпьем, чтобы не звенели дорогой и застегнул

«молнию». Ехать до пункта приема нужно было с полчаса, а чтобы не

тосковать в дороге, он налил в пластиковую бутылку из-под кваса пол-литра

пива. На этот случай у него имелось несколько таких темных бутылочек.

Отвинчиваешь в автобусе пробку, не спеша потягиваешь пивко… Хорошо! И

на взгляд других никакое это не пиво, а самый настоящий «Очаковский» квас, который любит и пьет, почитай, весь город. Так что и людей не стыдно, и

самому удовольствие.

Когда автобус подошел к конченой остановке в глухом частном секторе возле

железнодорожной платформы, бутылочка, как полагается, была пуста.

Добряков бережно завинтил крышку, сунул пластик в карман и выволок

сумку из автобуса. Осмотрелся. Так, все в порядке. Работают. И поспешил к

покосившемуся вагончику, где бывший алкоголик Порфирьич, глубокий

6

старик в засаленном пиджаке и с неизменной потухшей папироской в зубах, сосредоточенно пересчитывал бутылки и тыкал грязным пальцем с

обгрызенным ногтем в потертый калькулятор. Потом, вынув из-за пазухи

толстую пачку бумажек, старик отсчитал, сколько положено, и протянул

деньги пожилому потрепанному мужику.

«Бывшим» Порфирьича называли не только за глаза. Он и сам откровенно

признавался каждому, что прежде, еще лет десять назад, ужасно и запойно

пил, но потом вдруг как-то враз сумел завязать и с тех пор, по его словам, не

брал в рот ни капли. Даже по праздникам. Говорил он это охотно, каждому

клиенту, словно ждал: а не попросит ли кто-нибудь рассказать об этом его

секрете. И тогда, конечно, он подробно и обстоятельно, с доскональным

описанием конкретных случаев и тончайших нюансов симптоматики,

сердобольно расскажет о своем личном опыте. Текст этой лекции давно был

им сочинен, нацарапан на тетрадном листочке и заучен наизусть. Более того, на разные случаи жизни в голове Порфирьича хранилось несколько

вариантов лекции – для запойных, пропащих алкашей, для начинающих, для

решивших завязать. Но главным коньком каждой лекции, ее сутью и

квинтэссенцией была финальная ее фраза: «Алконавты не наследуют

царствия Божия!» Где, когда он услышал эту фразу – было, наверное,

неизвестно даже ему самому, однако убийственность и неоспоримость ее, да

еще после такой содержательной лекции, должна была, он не сомневался, у

любого окончательно отбить пристрастие к бутылке. Но, на беду

Порфирьича, таких заинтересованных слушателей среди сдающих тару

почему-то не находилось, и старик каждый раз, поглядев в глаза очередному

клиенту или клиентке, увидев их потухшие взгляды и трясущиеся руки, с

грустью наблюдал, как люди алчно пересчитывают деньги, попутно

производя несложный арифметический расчет, и удрученно вздыхал: «Не

наследуют, не наследуют …»

7

Еще издалека завидев знакомого мужчину, своего давнего и постоянного

клиента, Порфирьич приветливо помахал рукой и заведомо приготовил

большой пустой ящик, поставив его перед собой. Добряков опустил сумку

перед стариком и выдохнул:

- Здорово, Порфирьич!

- Привет, - кивнул старик. – Сосчитаем? – и принялся вынимать из сумки

изумрудно сверкающие на ярком солнце бутылки.

- Ты верен себе, - осклабился Порфирьич, составив бутылки в ящик. –

Берешь по-крупному. А то приносят по три, по четыре штуки, не успевают

получить гроши, как тут же бегут пропивать их. Эх, хороши наследнички, -

опять вспомнил старик свою несостоявшуюся лекцию. – Не наследуют они,

понимаешь, не наследуют…

- Слышь, Порфирьич, ты того… давай после поговорим, - отказываясь

понимать приемщика, перебил его Добряков: воздействие алкоголя

проходило, к груди подступало знакомая тяжесть. – Ты дай мне бабло, а

поговорим потом. Я вот до киоска добегу, - ткнул он рукой в сторону, -

вернусь, и поговорим.

- А послушаешь меня? – взыграла в старике надежда.

- Послушаю, - нетерпеливо отмахнулся Добряков, – куда ж я без тебя?

- Ну, смотри, вертайся. Я по секрету тебе одному такое расскажу… Никому не

довелось говорить, а тебе, так и быть, расскажу. Уж очень жалко мне тебя…

«И этот жалеть взялся!» – чертыхнулся Добряков, пересчитал деньги и,

свернув за угол, зашагал к пивному ларьку, где постоянно слонялись

завсегдатаи порфирьичевой приемки. Кивнув двум-трем знакомым, он встал в

очередь, а когда она подошла, попросил две бутылки холодненького. До дома

хватит.

8

«Ах, да, Порфирьич же навязался!» – вспомнил Добряков. Обижать деда не

хотелось, и он и купил еще одну бутылку. Свернул сумку, запихал ее в

карман, две бутылки зажал в левой подмышке, а третью, вынув зажигалку,

откупорил сноровистым, заученным движением. Опрокинув на ходу пол-

литра и заметно взбодрившись, он вернулся к старику. Дед уже поджидал его.

Обмахнул запылившуюся лавочку грязным полотенцем, уселся с одного

конца, жестом приглашая Добрякова присоседиться. Тот плюхнулся на

скамью, откупорил вторую бутылку, глотнул из горлышка, сладко отрыгнул и, закурив, бросил:

- Ну, чего там у тебя, Порфирьич?

- У тебя время-то есть? – мягко поинтересовался старик.

- Да есть пока.

- Вот скажи мне, зачем ты выпиваешь? - осторожно, издалека завел старик.

Добряков даже поперхнулся, окатив Порфирьича кислой пеной.

- Ну, ты даешь, дед! – усмехнулся он: алкоголь живительно растекся по

сосудам, в голове прояснилось, тянуло общаться. – А сам-то зачем всю жизнь

пил? Ведь бросил-то без году неделя…

- Не неделя, не неделя, что ты! – испуганно замахал руками Порфирьич. –

Счет веду точный, струпулезный, как говорится! В прошлом месяце минуло

одиннадцать лет, как в рот не беру.

- Сам ты «струпулезный»! – захохотал Добряков и похлопал деда по плечу. –

Вон, весь опаршивел, на человека не похож!

- Много ты понимаешь! Не похож! – тоскливо передразнил Порфирьич,

понимая, что лекция, видимо, опять не состоится. – Видел бы ты, на кого я в

свое время походил, когда пил, как ты вот теперь.

9

- Ты, Порфирьич, в мою душу не лезь, ладно? - зыркнул Добряков. – Если

имеешь сказать по существу – говори. А судей мне не надо. Не на страшном

суде пока.

- Вот-вот, - приободрился старик. - О Страшном суде это ты правильно

сказал. На нем и решится, кому войти в царствие Божие, кому нет…

- Да ты что хрень какую-то несешь? – Добряков не на шутку начинал

выходить из себя. – Может, выпьешь лучше, прояснишь мозги? – он протянул

старику ополовиненную бутылку. – Мало, так еще схожу.

Старик презрительно осклабился.

- Царствие Божие усилием нудится, - продолжал он лепетать невнятное.

- Ты случайно, не баптист, а, дед? – Добряков смотрел на него уже совсем

квадратными глазами. - Что мне твое небесное царство, когда я в земном

обитаю? Мне и тут совсем неплохо!

Порфирьич молчал, опустив глаза. Добряков понимал, что обидел старика.

Чего-чего, а этого он вовсе не хотел. Желая смягчить ситуацию, он легонько

толкнул Порфирьича под локоть и сказал:

- Ладно, дед, не сердись. Я ведь не со зла, ты меня знаешь. Ты мне лучше вот

что скажи, опыт-то питейного дела у тебя, я вижу, немалый.

Порфирьич снова встрепенулся и поднял глаза.

- Да-да? – заискивающие посмотрел он на Добрякова.

- Скажи мне, - продолжал тот. – Вот ты прошел огонь, воду и медные трубы.

Наверняка выпил Атлантический океан…

- Про Атлантический не знаю, - перебил старик, - а вот Ледовитый точно

выпил. Потому как всегда пил холодненькую, запотевшую.

10

- Ну ладно, Ледовитый так Ледовитый. Тоже неплохо. Так вот скажи мне, дед, ведь наверняка есть какие-то способы, чтобы похмелье не было таким

ядреным, противным?

- Есть, знамо дело, есть, - кивнул старик, воодушевленный надеждой хоть

как-то помочь страждущему. – Но тут ведь, как говорится, клин клинышком.

- Чего? – не понял Добряков.

- Зелье – зельем, говорю. То исть, от чего хвораю, тем и лечусь.

- А, это ты про это вот, - Добряков покачал бутылкой с остатками пены на

дне. Допил и отшвырнул бутылку подальше в кусты. – Это даже не похмелье, это поправка скорее. Так, чтобы в норме быть. А я про настоящее похмелье –