Дмитрий Громов - Души воров Страница 2

Семен не счел лишним перекреститься трижды. Мгновение поколебавшись, он присоединился к Угоняю.

Копали суетливо, постоянно сталкиваясь черенками лопат. Сердце стало стучать громче, перехватывало дыхание.

Иногда Угоняй зажигал свечу и, прикрывая ее пламя рукой, высматривал что-то в земле. Узкая влажная траншея все глубже врезалась во внутренность Бугра.

"Ишь, - думал Семен, посматривая на Угоняя. - Полторы собачьих силы, а как унюхал золото - роет будто бешеный".

Наконец, штыки лопат уперлись в твердое.

Это была каменная кладка. Угоняй аж рявкнул от восторга:

- Все как дед говорил. Это каменный ящик, самая верхушка. Ныряем вниз там должен быть ход. Эх, али мы не мужики, али мы не грузчики?!

Семен вдруг испытал прилив азарта, под ребрами словно бы защекотало, призывно и весело. Страх исчез.

Теперь работали по очереди - не было места развернуться. Один прорубал вдоль стены глубокий колодец, другой отбрасывал землю. На глубине сажени Угоняй краем колодца задел в стене забитое землей отверстие. Он уже не рычал от восторга, а только работал все быстрее и быстрее, как одержимый. Когда длинной лопатой копать стало несподручно, он, зажав между камней, обломил черенок и выбросил его наружу. Смотря вниз, Семен видел, как в боковом лазе исчезала сначала голова Угоняя, потом плечи, туловище и, наконец, сучившие в нетерпении ноги. Семен только поспевал выбрасывать доставаемую Угоняем землю и закреплять стенки лаза.

Наконец, пятки Угоняя, дернувшись, исчезли, и из черной дыры раздался сдавленный торжествующий голос:

- Прокопал! Бери свечу, лезь сюда!

Семен выпрыгнул из траншеи, чтобы взять свечу, и на мгновение замер степь охватила его тишиной и наполнила восторгом. На северо-востоке небо уже посветлело - близился новый день. Щебетали предрассветные птицы. Вдохнув напоследок пьянящий свежестью и запахом трав воздух, Семен нырнул в подземелье.

Узкий лаз сдавил ему грудь - Угоняй копал, рассчитывая только на себя.

Когда, ругаясь, Семен протиснулся сквозь лаз, он из тьмы попал в тьму кромешную - душную и сырую. Где-то под рукой слышалось дрожащее бормотание Угоняя:

- Свет давай. Чую добро руками. Чую родимое.

Торопливо высек искру, затеплил свечу.

Дрожащий огонь осветил низкие своды каменного ящика, в котором они находились. В трех стенах черными тенями выделялось по глубокой нише.

Посреди склепа лежал огромный плоский камень, а на нем - то, что когда-то было человеком.

Семен и Угоняй плечом к плечу стояли перед ложем потревоженного ими покойника. Свет свечи колебался на белых, вытянутых как в струнку, костях, на крупных ровных зубах, в глубоких глазницах.

- А ведь это не царь вовсе, а девка, - подал голос Угоняй. - Смотри, бусы на ней, браслеты всякие. А это что? - Угоняй ткнул лопатой большую пластину, стоящую в головах. - Железка. А, зеркало что ли?

- Царство ей небесное, - шепнул Семен.

- Ты что! Она ж нехристь, - посмотри, креста нигде нет. Какое там ей царство небесное? Одно слово - басурманка.

Определив покойницу к басурманкам, Угоняй мигом успокоился и развеселился. Он взял мешок и принялся складывать в него украшения, предварительно поднося каждое к свету.

Когда украшения оказывались золотыми, он удовлетворенно хмыкал. Семен тоже унял благоговейную робость и стал, вздымая клубы пыли, шарить по нишам.

И тут раздался звук, заставивший их вздрогнуть и обернуться.

Под тяжестью земли хрустнула деревянная подпорка. Оба сотоварища ринулись к сузившемуся лазу, но руки их ушли в отверстие разве что по локоть.

Лаз осыпался. Они были замурованы в желудке кургана.

В душу, пониже ребер, пробрался страх. Страх голой человечьей спины перед многократно превышающей людские силы опасностью.

Почувствовались одинокость и холод.

Первым делом Угоняй отматерил Семена за то, что тот, протискиваясь в узкий лаз, вышиб подпорки. Но ругань Угоняю не удалась и даже не загасила его страха. Он понимал, что вины Семена в том нет, все намного сложнее лаз осыпался сам, под тяжестью земли. Сколько ее было сверху?

Унимая нытье под ложечкой, они принялись торопливо ковырять землю. Лопата была одна на двоих. Да и то, не лопата - затупленный огрызок.

Рытье осложнялось тем, что в земле оставались еще и обломки досок, подпорок. Они мешали ударам и при малейшей неаккуратном движении занозили руки. Чтобы вынуть доски, нужно было расчистить лаз достаточно глубоко, а это непросто сделать - руки не доставали.

Они попробовали рыть по другому - ниже старого лаза. Теперь доски подпорок были сверху, и если один рыл, другой их поддерживал. Когда Семен углубился довольно далеко, Угоняй решил укрепить новый лаз и, не найдя ничего лучшего, использовал для подпорки позаимствованные у скелета покойницы бедренные кости.

Наконец, Семен дорыл до конца доски, и тут лопата уперлась в камень.

Он ткнулся влево, потом вправо, но опять натыкался на камни. Это был тупик, оставался только один путь - вверх, но для этого нужно было убрать доски.

Доски убрали, и тогда лаз медленно и плавно обрушился, сведя на нет все труды.

Угоняй в отчаянии взмахнул руками и сел на холм отваленной земли. Его сгорбленная спина с выступающим позвоночником в неярком свете казалась багрово-красной.

Семен присел на каменное ложе и рассудил, что отдых при столь горячей работе не повредит. Работа не волк, земли больше, чем есть, все равно не осыплется.

Он начал рассматривать добычу - украшения мертвой женщины, чей череп, оскалив в улыбке зубы, насмешливо смотрел на него.

В первую очередь внимание привлек золотой венец, искусно сделанный в форме птицы, опустившей крылья.

Длинная шея птицы выгибалась изящной дугой и заканчивалась плоской головкой, похожей больше на змеиную, чем на птичью. Если надеть венец на голову, птица обнимала виски и внимательно смотрела вперед со лба, как бы защищая человека и выглядывая при этом жертву. Семен попытался примерить венец, но смог напялить его только на макушку.

Вторым предметом, привлекающим внимание, было зеркало. Оно являло собою отполированный бронзовый лист с витым узором по краям. От древности зеркало замутнело, но сомнений в его назначении не было. Такие зеркала встречались до сих пор. Семен дыхнул на матовую поверхность и, найдя на мешке кусок почище, потер им. Муть рассеялась и где-то в глубине зеркала Семен смутно различил свои черты.

Последними он нашарил в мешке нанизанные на тонкую металлическую нить бусы. Бусинок было сорок - девятнадцать черных и двадцать одна белая. Белые были прозрачны, а черные на просвет выглядели весьма эффектно казалось, внутри каждой из них существует что-то живое и движущееся, хотя, конечно, это была игра света.

Закончив осмотр добычи, Семен сложил все обратно в мешок и затушил свечу: свет нужно было беречь.

Угоняй стал груб и раздражителен. По малейшему поводу он бранился на Семена, и вскоре между ними установилось напряженное молчание.

Работали по очереди - один лежал в лазу и выбрасывал землю, другой руками отгребал ее в угол склепа. Было темно и поэтому комья земли часто попадали в лицо отгребавшему. Оба были в земле с ног до головы - земля сыпалась из волос, ушей, носа, мерзкой грязью заполняла рот. Сплюнуть было невозможно - во рту не хватало влаги. Горло склеивалось от жажды.

Земля в лазе все обваливалась и обваливалась. Семен недоумевал - откуда она бралась? Вроде и копали-то недолго. Но земли не убывало, она осыпалась, сводя на нет всю проделанную работу.

Когда свод лаза обрушился в третий раз, придавило лежащего в нем Угоняя. Тупая тяжесть впечатала его лицом вниз, не позволяя ни вздохнуть, ни шевельнуться. Так бы он и задохнулся в земле, если бы не Семен, который выдернул его резким рывком за ноги.

Полуобморочный Угоняй сел на кучу земли, и Семен в непроглядной тьме услышал, как тот бормочет молитву. По сбивчивости бормотания чувствовалось, что молится впервые за долгие годы.

Семен тоже присел, прислонившись голой спиной к шершавой бугристой стене. Когда приткнулся к стене затылком, то услышал, как бьется разгоряченное сердце и кровь упруго ходит по венам.

Вспомнился дом - уют, покой, тепло печи, лица отца, матери, братьев-сестер, среди которых он - сам-старшой, надгжа. И показалось странным, что это было. Хоть он сидел в подземелье не больше десятка часов, но тот, прежний, мир казался бесконечно далеким. Странно было вспоминать кабак у Волги, дорогу в степи, момент, когда впервые из-за склона он увидел Обрат-Бугор.

Этого не было, он всегда сидел, прислонившись спиной к каменной стене, всегда жил во тьме. Он - здешний, нет смысла суетиться.

Вздрогнув, Семен отогнал дурные мысли и нашарил брошенный огрызок лопаты.

Угоняй тем временем прекратил хныкать и всхлипывать. Когда раздался его голос, в голосе уже звучало новое, чего раньше не было - надлом: