Антон Михайлов - Памяти Альфреда Шнитке Страница 2

Из пепла восставал мир вечного, безжизненного сна. Призраки едва колыхались, оттенки жизни проходили мимо туманными хороводами. В полузабытье снежно белый орган тихо шептал своим мрачно-холодным голосом. Сползая со скал вечно-серой боли, он величественно и зловеще вдыхал в себя напряжение пространства. Тени спали подводным сном потерянного смысла, только лишь слёзы текли из-под закрытых век. Замкнутый в четырёх стенах одиночества, путник останавливался и погружал свою голову в холодную землю потерянного лабиринта. Погружаясь все глубже в туман, останавливая зимнее дыхание, он укутывался в черную пелену траура. Оно подкрадывалось едва-шелестящими потоками, раздувая навязчивую боль на легато, выматывая своим медленным кружением. Спицы судьбы колыхались в бледных руках, черный клубок падал на пол, сверкая узелками своих глаз. Гнетущий мрак оживал волнами, вновь успокаивался, затихал убаюканный, и опять показывал лицо своего айсберга. Околдовывая, он останавливал стрелки, холодный поток его дыхания затягивал в себя и расстворял в глубинах печальной долины слез... Жалящий тишину пронзительный голос скрипки-сирены скользил на одной ноте, предвещая несчастье среди слепоты тумана. Ломанная линия её голоса достигала замерзших вершин безжизненных скал, но уже не видела неба. Обессвеченные глаза, монотонность её оплакивания, беспорядочность песни, невыраженность красок, невозможность свободного дыхания, неутолимая жажда, тоска по зеленому кислороду. Словно рыдая над пропастью, песня её боли срывалась на вой одиночества, попеременно устремляясь вверх, освещая своим дыханием клубящийся туман, и потухала, распадаясь на части, в объятиях земли. Открыв глаза и потерявшись в холодном тумане, сестра-скрипка вторила её песне, чувствуя как внизу господствовал мрак, околдовывая своими чарами. Он расстилал черную простыню, и красно-стонущие потоки распускали свои лепестки, поднимаясь вверх. Ночные призраки летали над снежными лавинами, скользящими с верхушек скал. Полуживые, они скатывались вниз, ломая иссушённые руки деревьев. Безглазый ветер, потеряв волшебство своего дыхания, засыпал в танце своей усталости. Озарив память светом, вихревыми потоками бесчисленных рук, он взлетал вверх, в поиске солнца, целовал снег, вдыхая в себя туман, и опадал в тысячах духовений, осыпая тени ледяным пеплом. Среди довлеющей тяжести чёрного путник превращался в незаметную точку, потерявшись в уголках своей души, тонущей в потоке безвременья. Окружённый множеством неправильных голосов, укалывающих со всех сторон, он убегал в серость своего больного мозга, выставляя наружу жёлтую улыбку-оскал. Волны смерти, говорящие на языке змей, дурманили душный мозг, марионетки-тени плясали под бубен и исчезали, расстворённые в желчи яда с маленькими, мигающими глазками. Безумный дуэт скрипок затухал на мгновение и пронзал своим лезвием ватную тишину. Покалеченные собственной дисгармонией, они яростно стонали друг на друга; плоскости их голосов не сходились, ломали свои вертикали и покрывались трещинами старости. Дойдя до черты, упершись в стену, они затухали, оставляя за собой серые пятна - безликие отражения от чёрного зеркала. А вдалеке теплилась надежда - едва-заметное, синеватое колыхание пламени двух свеч, двух судеб, двух звёзд... Медленно-тянущийся, дымчато-вязкий кисель смерти застилал горизонт, поглащая последние остатки дыхания. Блеклые пузырьки плыли вереницей один за другим и останавливались, словно звезды-карлики, в безграничной пустоте невесомости. Облеплённые паутиной безмолвия, отягощённые железными оковами мрака, скрипки плавно потянулись вверх, болезненно вздрагивая и чувствуя омертвение своих тканей. Иссушённый родник их голосов, словно мёртвая вена, пульсирующим от боли голосом пел молитвы безумной матери-реке. Вопли срывались на слёзные причитания, на мгновение прокалывали глухоту киселя и пропадали в его пучинах, захлёбываясь вязким ядом. Возвращаясь из тишины, закрыв камни своих глаз, окованные скрипки поднимались в полный рост вверх, с визгом растягивая цепи. Среди хруста их костей они набирали скорость, раскручивались юлой в режущей динамике и расплёскивались в тончайших возгласах на летящие, прозрачные капли... Вихревой листопад перьев озарил светом подземный мир, ослепив чары мрака. Океан снов взбурлил гулким многогранным эхом и потянул окованные скрипки в бездну своего дна. Бумажным змеем в огне вырвался из их лёгких безумный, порванный возглас. Поломанная ветка голоса кровоточила. Раскручиваясь на обломках крыльев всё быстрее, скрипки взлетели ввысь единым потоком, оставив половину себя в жертву хаосу. Набирая головокружительную скорость, словно реактивный самолёт, взлетающий на разбитых колёсах, они возносились ещё выше, захваченные ослепительным вихрем. Птичий писк их голоса, продавленный через мясорубку боли, рассыпался на свободно-летящие искры звуков. Взлетая выше, к сверкающей радуге неба, он становился прозрачно-тонким эфиром, бурлящим в лучах солнца. Задохнувшись спиралью своего танца, скрипки скользили вниз со скалы, рассекая лезвием голоса молчащие камни. Долетев до подножия, приложив руки к груди, они ласточкой испарились в небе, уколов его серебряным хвостом.