Илья Зверев - Чрезвычайные обстоятельства Страница 2

— Боязно трогать кумпол, — сказал управляющий, употребляя простецкое выражение шахтеров. — Все поедет к дьяволу.

Словно в ответ на эти слова, песчаная стена, перегородившая штрек, зашевелилась, задышала. Что-то хлестнуло людей по ногам, едва не повалив.

— Назад! — крикнул Синица и рванулся почему-то вперед.

Драгунский схватил ошалевшего парня за рукав и — откуда только сила взялась! — отшвырнул к остальным.

Вслед за песком с тихим урчаньем хлынула вода. Споткнувшись на бегу, управляющий зачерпнул полные сапоги.

— Я же вам говорил! Я же говорил! — воскликнул Синица.

А Драгунский скучным голосом распорядился послать за сухими портянками.

Поток иссяк так же внезапно, как и появился. Горноспасатели, подтверждая свою репутацию бесстрашных рыцарей, мигом вернулись на исходные позиции и деловито щупали мокрый «кумпол».

— Придется идти на обходной маневр, — сказал управляющий. — С тылу раньше чем за трое суток к ним не пробиться. А тут, если не захлебнемся, часов за шестьдесят пробьем… Но где компрессоры?. Где молотки?

— Всё на подходе! — обиженно отрапортовал командир горноспасателей…

Итак, обстановка была примерно ясна, хотя ни малейшей радости эта ясность не сулила. Оборвавшийся с кровли песок наглухо запечатал часть третьего и шестого штреков и вызвал изрядную встряску во всей местной геологии. Были все основания ждать плывуна и новых обрушений.

Трогать «кумпол», конечно же, было невозможно: копнешь разок — все придет в движение, и тогда уж не остановить. Пройти отбойными молотками обходную выработку, огибавшую завал, можно. Но времени на это потребуется много — управляющий был прав.

Драгунский приказал механику взять троих самых лучших комбайнеров и любой ценой — пусть хоть машина летит к дьяволу! — пробиться с тыла в предельно короткий срок. Надо застраховаться от возможной неудачи обходного маневра. Но что это за «предельно короткий срок»? Семьдесят часов. Да и то в лучшем случае, при рекордном темпе.

Не было таких средств, такой техники, такой уймищи народа, каких бы пожалел послать Мосбасс на спасение семерых. Но трагедия заключалась в том, что плацдарм для наступления был мал, невообразимо мал — нескольким людям трудно было там повернуться! Для того чтобы питать воздухом отбойные молотки, пришлось разыскивать самые маленькие компрессоры — другие не смогли бы спустить.

И каждый шаг был чреват разнообразными опасностями: а вдруг, пробиваясь в обход, потревожишь дремлющую лавину, и она рванется в штрек; а вдруг, заложив шпур, задушишь газом осажденных; или, вытаскивая трубу из скважины, зальешь людей водой. Трубу эту не зря задумали вытащить. Как раз на осажденный участок проходит с поверхности водоотливная скважина. Если вынуть или хотя бы немного приподнять находящуюся в ней трубу, к людям, запертым за завалом, хлынет по трубе чистый воздух и связь с ними облегчится.

— А что, если вместо воздуха сверху да вода к ним снизу хлынет?

Сам главный геолог комбината — знаток из знатоков — мучительно раздумывал над этим вопросом. А между тем времени для раздумий не было. Каждая минута могла стать роковой. Пусть подадут к осажденным воздух, пусть доставят им питание и спирт, пусть, наконец, наладят телефонную связь — главная опасность все равно не исчезнет. Главная опасность — плывун, словно набирающий силы для нового, последнего рывка, от которого спасения нет.

Единственная надежда — скорость. Скорость, скорость!.. Об этом думали люди в сырой темноте штрека, и в штабе горноспасателей, и в комбинате, и в Москве, где предрассветные звонки уже подняли с постели нескольких профессоров и опытнейших практиков.

— Назначай старшим на комбайн Селезнева. Он зубами грызть будет — лучший Яшин дружок… — сказал механику Драгунский. — И, мгновение подумав, добавил: — Хотя сейчас ему каждый — лучший друг.

Горноспасатели, попросив остальных посторониться, поднесли к завалу трехдюймовую трубу со странной затычкой, похожей на пику.

Командир с гордостью бросил:

— Проводим ЦП… Что? Цепь питания… Ну, «Ладогу»!

«Ладогой» шахтеры называли устройство, позволяющее перебрасывать по трубе к осажденным пищу и питье. Название это было дано в честь той давней «дороги жизни», проложенной в дни войны по Ладожскому озеру к блокированному Ленинграду.

Словно игла в масло, вошла в сыроватый песок трехдюймовая труба, заткнутая острой пробкой. Потом она пошла уже туже, и по ее тупому концу пришлось долго бить здоровенной лесиной.

Наконец пробили. Осажденные гулко вышибли пробку, и по трубе потек к ним кислород из баллонов, штабелем сложенных у завала. А из другого штабеля, сверкавшего при свете ламп целлофановыми боками, извлекались длинные колбасы, круглые хлебцы, пузатые фляги. Все эти богатства, прицепленные к тросу, тоже пойдут на ту сторону.

— Эге-гей! Там… на воле! — дикой радостью звенел в трубе этот крик. — Ого-го!..

Потом — другой голос, спокойный, торжественный:

— Товарищи! Слышите нас?… Товарищи!

— Слышим, ребята! Как вы там?

— Мы ничего… Мы в порядке… Товарищи, пробивайтесь сперва на шестой. Там человек остался… Кротов… Который с девятой-бис… Пробивайтесь на шестой. А мы в порядке.

— Воды много?

— Появилась. Теперь почти нету… Портяночек передайте сухих… И пробивайтесь на шестой. Парень там один.

— Держитесь, ребята! — крикнул Драгунский. — А мы к вам с трех сторон…

Наступление действительно велось с трех сторон. У завала вскоре затарахтели пулеметные очереди отбойного молотка. С другого конца штрека двинулся сквозь сплошную угольную стену проходческий комбайн, ведомый сразу тремя классными машинистами.

А на поверхности люди в брезентовых плащах возились у водоотливной скважины, прикидывая, как извлечь из нее трубу, уходящую глубоко под землю как раз на блокированный участок третьего восточного штрека. Вытащат из скважины трубу — будет еще одна линия связи, непосредственно с поверхностью. Три тяжелых автокрана уже мчатся сюда с необычной для таких махин скоростью из разных концов Мосбасса. Скоро они прибудут и вытащат трубу.

Но по узкой скважине все равно людей не вытянешь… Путь горного комбайна, идущего к осажденным с тыла, тоже слишком долог. Остается обходной маневр! Но его нельзя делать сразу в две стороны — развернуться негде. Куда же пробиваться: на шестой штрек к Кротову или на третий восточный, к тем, шестерым?

— Все-таки надо пробиваться к шестерым, — немножко смущенно посоветовал командир горноспасателей. — По логике вещей, там шестеро — тут один.

— Когда разговор о людях… разве можно по арифметике!.. Эти все же связь имеют. И вместе они, вшестером. А тот одни.

— Если плывун не прорвет, то, конечно, они подождут. А прорвет — шестерых потеряем.

— Да они сами нам не простят, если бросим парня! — злым шепотом сказал Драгунский (нельзя, чтобы такой разговор слышали люди!). — Подумайте: он один, без еды…

— Я против! — раздраженно перебил Синица. — Решительно возражаю! Есть выбор: шесть жизней или одна. Пошевелите мозгами, какая ответственность, если погибнут шестеро!.. За это, знаете…

По положению, во время аварий вся полнота власти на шахте от начальника переходит к главному инженеру, к техническому руководителю.

Обязанности главного исполнял Синица. Но… Драгунский был Драгунский, двадцать лет назад поседевший от шахтных дел.

— А все-таки в обход к шестому, к Кротову… — сказал он. — Что скажет трест?

— К шестому! — сумрачно подтвердил управляющий.

— К шестому! — вздохнув, сказали комбинатские. — Только бы плывун не пошел!

У завала сидела доктор. Странным в этой черной преисподней, лекторским голосом она говорила в трубу:

— Профилактический эффект препаратов урострептин и норсульфазол весьма хорош…

Рядом с ней пожилой горноспасатель, сидя на корточках, благоговейно увязывал в пакет продолговатые коробочки с лекарствами. Оба едва заметно улыбнулись, услышав хрипловатый басок Драгунского:

— Давайте на шестой. Решено!

— Проклятый слепой случай! — шептал Павловский, рассеянно прислушиваясь к доносящемуся из трубы, с воли, голосу доктора. — Слепой случай! И лучше бы мне быть на шестом… Ведь этот зеленый мальчик — я даже не знаю, как он выглядит, — ведь он растеряется и захлебнется там, как кутенок!.. А я, дурень, прибежал сюда, будто они без меня не обошлись бы!

Очень странные рассуждения: разве зависел от инженера Павловского выбор места заточения? Да, представьте себе, зависел! Волею случая он очутился на стыке третьего с шестым как раз в те мгновения, когда потек песок. Он мог одним прыжком выбраться из опасной зоны, уйти из блокады и бежать к стволу, к свету, к спасению. Но он сам влетел в обреченную выработку. И не потому, что, ошалев от ужаса, потерял ориентировку. Нет, здесь сработала сила, еще более могущественная и властная, чем извечный инстинкт самосохранения. Сила эта — некий профессиональный рефлекс горняка, повелевающий бежать туда, где бедуют другие.