Александр Иванин - Живые в эпоху мёртвых. Дилогия Страница 20

  Сомнительной была его удача, и везение было сомнительным, а вездесущая невезуха сделала свой последний победный аккорд. Кызя умер довольно-таки скоро. А потом он встал уже мертвым. Теперь Кызя был неумолимая тупая машина для убийства, настырная как сама смерть. Кызя не смог встать на ноги из-за спутавшихся штанов, он пополз к старому бородатому еврею цепляясь пальцами за длинный ворс ковра и подтягиваясь на руках. Жрать он начал его с большого слегка оттопыренного уха. Некоторую проблему ему создала борода, жевать густые жесткие волосы было невозможно. Он просто отодрал бороду вместе с кожей зубами и впился в теплую плоть свежего трупа. После того, как он сожрал почти половину еврея, жрать стало легче. Он обзавелся новыми острыми зубами, мощь челюстей возросла многократно, да и сами челюсти выдались вперед как у собаки. Теперь он уже легко кромсал мясо, кожу и жилы. Через некоторое время он смог дробить челюстями кости. Обычные человеческие ногти превратились в мощные роговые наросты, преобразовавшиеся в острые как ножи длинные когти. Мертвого здоровяка Кызя потрошил уже быстро и сноровисто.

  До мозга старика он не добрался, но разгрызть череп здоровяка, треснувший от трех пулевых ранений, у него получилось. В итоге он существенно нарастил челюсти и обзавёлся толстыми крепкими клыками специально для разламывания черепов. Позже он научился расколывать черепа жертв ударами мощных лап. С тремя охранниками дела у него пошли споро, их он сожрал на удивление быстро, небольшие затруднения у него вызвали только их бронежилеты. Их черная ткань никак не поддавалась могучим острым когтям.

  Возникшее затруднение он просто обошел, вытаскивая вырванные куски плоти из бронежилета, как из панциря черепахи. Морф гулял по обеим квартирам и площадке. Разглядывал улицу и соседние дома с лоджии.

  Он сожрал все пять трупов. Больше всего морфа влекли кровь, мозг и печень жертвы. Он жрал, пил из-под крана на кухне и спал. Хотя это трудно было назвать сном. Скорее это походило на кататонический ступор. Кызя замирал на некоторое время в той позе, в которой был за мгновение до этого. Через неодинаковые периоды времени он отмирал и начинал снова жрать.

   За это время Кызя вырос до размеров крупного льва. Нужно было выбираться из этой кормушки, пища кончилась, а голод гнал его на охоту.

  Первое чувство которое он испытал в новой форме существования - это был голод, каждая клеточка его организма просто вопила о своем голоде. Этот нестерпимый вой нового организма истязал и мучил хуже самой страшной наркоманской ломки. Нестерпимый голод гнал его на поиски живой плоти. Чем больше становился Кызя - тем больше становился голод.

  Вторым его чувством было блаженное чувство насыщения, ничего не могло сравниться с этим. Это прекрасное ощущение возникало, росло и крепло, пока он жрал. Досадной неприятностью явилось то, что это чудесная во всех отношениях сытость быстро заканчивалась без еды. Тогда в него снова впивался голод цепкими холодными когтями. Он сначала легонько царапал и беспокоил его изнутри, потом натиск голода возрастал, и, в итоге, морф Кызя забывал обо всем кроме поиска пищи. Обмануть это действительно страшное чувство можно только одним образом - впасть в ступор, похожий на смерть. В морфе тогда отключалось практически все, в том числе и голод. В ступор можно было впасть и от переизбытка удовольствия. Если морфу просто уже некуда было впихивать новые куски плоти, то он впадал в блаженную дрему. Только в этот момент организм не замирал, а бешено работал, урчал, бурлил и клокотал. Клетки трудились как сумасшедшие работоголики. Проглоченные куски разлагались, расщеплялись, всасывались клетками, преобразовались в новую форму, выводился отработанный материал и перегоревшие шлаки из биологического реактора Кызиного организма.

  Голод начал овладевать им снова. Морф вышел из открытой дверь квартиры охранников, но в большом общем коридоре не было ничего съестного. Тогда он вернулся на лоджию. Внизу на улице бродили унылые человекоподобные фигуры. Но морф не воспринимал их как добычу, они его не привлекали. Он еще раз обшарил обе квартиры. Потом по лоджии перебрался в третью квартиру. Несколькими мощными ударами он высадил окно в спальню. В квартире оказалось много малоинтересных вещей, они заполняли шкафы, стеллажи и антресоли, висели на стенах. У Кызи появилось новое умение, он научился распахивать не замкнутые двери, до этого, он их просто выбивал мощными лапами. Новым нехитрым способом он сумел открыть дверь холодильника. Там он нашел съестное. Это уняло страшный голод на время, но удовольствия он не получил, у него не было того блаженного состояния, которое возникало во время поглощения человеческой плоти. Срочно нужно было искать новые источники пищи, пока он не впал в жуткую голодную кому.

  Он научился чувствовать и ощущать жизнь - это чувство складывалось из множества крипичиков. Он чувствовал живое тепло всем телом, видел его глазами, слышал живые звуки, которые невозможно было спутать ни с чем иным, видел тепло живого тела, чувствовал, исходящие от него, волны. По сути, он превратился в некий биологический некро-механизм, приспособленный именно для поглощения жизни. Найти живую плоть, добраться до нее, схватить и сожрать, а потом растворить ее в себе, напитав ненасытные клетки. Все остальное стало далеким и незначительным. Сейчас он нащупал правильное направление. Звуки доносились откуда-то сверху, оттуда тянуло жизнью.

  Морф выбрался за перила ограждения лоджии и полез по стене здания, цепляясь за все подряд. Лезть было сложно и неудобно. Тяжелое массивное тело неуклюже карабкалось к заветной добыче, могучие лапы коряво хватались за выступы и щели, норовили все время соскользнуть, не хватало гибкости и ловкости. Перебираясь к вожделенной цели, морф слушал шум, который производили его жертвы. Они перебрасывались попеременно высокими и низкими громкими звуками, иногда сплетая оба голоса в единую какофонию.

  Одолев два этажа вверх и пару секций вбок, морф оказался у заветной коробки со съестным. Он высунул голову на массивной шее над нижним сливом пластиковой оконной рамы. Такая шея удобна для того, чтобы рвать головой с массивными челюстями живую плоть. Но эта же самая шея, оказалась очень неудобной для того, чтобы выворачивать голову и заглядывать в окна. Даже более неудобной, чем массивные и негибкие коротковатые лапы. Лапы тоже мало подходили для такой акробатики. Через стекло он наблюдал, как две аппетитные тушки стоят друг перед другом и машут руками. Привлекши его звуки не прекращались.

  Кызя попытался поменять позицию, чтобы удобнее было взобраться в эту бетонную коробку с прозрачными стенками. Тонкий жестяной слив выгнулся под его лапой и вылетел из креплений с громким треском. Одна из фигурок в окне издала долгий пронзительный звук. Вторая фигурка направила в сторону Кызи длинную черную палку. Дальше была вспышка, грохот и досадный удар в морду, который поставил точку в этом первом уроке верхолазанья. Вместе с дурацким жестяным сливом Кызя полетел вниз. Пролетев два этажа вниз, он успел выбить лапой окно и ухватиться за стойку алюминиевой рамы. Рама лопнула под весом морфа, но задержала его падение и изменила траекторию. Кызя громадным снарядом влетел в лоджию квартиры, находящейся ниже, выбив сразу две рамы.

  За стеклом раздались крики. Маленькая и большая добыча кинулись друг к другу и сплелись в единый комок. Так даже лучше. Морф уже не обратил внимания на раму, а просто внес ее на своих плечах внутрь комнаты. Был голод, но было и пытливое любопытство. Это стало его третьим чувством. Он замер перед своим жертвами. Большая фигура откинула от себя маленькую прочь из комнаты. Зачем? Ну, вот зачем так делать? К чему такие сложности? Можно и без церемоний. Добыча, нелепо маша руками с каким-то предметом, кинулась на него. Вот так конечно лучше. Морф с легкостью откусил сразу всю руку с предметом по самое плечо жертвы. Он хрустел раздробленными костями и пережёвывал плоть, пропихивая в себя откушенную руку. Жертва обреченно корчилась на полу. Морф одним ударом лапы вскрыл живот и грудную клетку жертвы. Печень. Кызя погрузил лапу в рану и аккуратно сжал когтями упругую печенку. Выдранную печень он проглотил разом, как сладкую конфету. Все тело отзывалось волнами удовольствия.

  Он обратил внимание и на маленькую добычу, все еще безмолвно стоящую возле распахнутой двери. Запах нежного молодого мяса дразнил и приманивал. Он бросил агонизирующее кровоточащее тело и двинулся навстречу сладкому десерту. Маленькое существо, подвывая, кинулось в соседнюю комнату. Морф вальяжно проследовал за ним. Он слышал шаги, дыхание и запах жертв, ощущал ее тепло и еще он безошибочно чувствовал жизнь.

  Морф выудил ребенка из-под кровати, проткнув когтями бок мягкого тельца. Он покрутил ребенка перед собой. Кызя уже успел успокоить голод. Ему было интересно. Он изучал свою жертву. Морф протыкал тельце в разных местах, ломал кости, отрывал от него кусочки, облизывал шершавым языком бегущую кровь. Он чувствовал, как жизнь всеми силами пытается удержаться в этом хрупком и несерьезном тельце. Трепыхающееся в неровном ритме сердечко пытается гнать кровь, спазмы стягивают разорванные сосуды, организм выбирает последние резервы, чтобы оставить жизнь маленькой жертве. Буквально за мгновения до обрыва последней тонкой ниточки удерживающей ребенка на этом свете, морф раздавил детскую головку челюстями также легко, как будто это было куриное яйцо. Остатки детской головки брызнули сквозь приоткрытую пасть наружу. Морф пожевал голову, дробя осколки черепа в мелкое крошево. Не удержавшись, он проглотил получившееся месиво разом, одним большим глотком. Даже не проглотил, а втянул в себя. Кызя упоительно причмокнул. Какой бесподобный вкус был у его добычи.