Мари-Бернадетт Дюпюи - Доченька Страница 20

Мари подчинилась, как подчиняются палачам. Она спустилась в гостиную и позволила усадить себя в кресло у камина. Жан Кюзенак подбросил в огонь новое полено. Потом Мари услышала, как он гремит посудой в кухне.

Слова, сказанные с волнением, заинтриговали ее своим скрытым смыслом: «Ты сама решишь… Если бы ты знала, как я хочу обнять тебя!»

Он вернулся, неся на подносе две дымящиеся чашки. Хозяин и горничная, казалось, поменялись местами. И Мари еще не осознавала, насколько…

Жан Кюзенак сел по другую сторону камина. Так он мог говорить, глядя на огонь, а не на девушку. Чашки и вазу, полную конфет, он поставил на круглый столик на одной ножке.

— Угощайся, Мари! Или ты не любишь конфеты?

— Люблю, мсье.

Мари отпила пару глотков, съела карамельку. Происходящее казалось ей настолько нереальным, что она не осознавала, что пьет и что ест. Однако обжигающий напиток со спиртным сделал свое дело: мысли девушки прояснились, и она решила, что в случае необходимости будет отчаянно защищать свою честь. И все-таки ей не терпелось услышать, что же такое важное он хочет рассказать. Догадываясь, что происходит в душе у девушки, хозяин дома начал свой рассказ:

— Мари, мне было тридцать пять, когда я женился на Амели. Да, я уже не был наивным юношей. Моим родителям очень хотелось, чтобы я женился, и, скажу откровенно, Амели мне нравилась. Она была миленькой, веселой, но за этой привлекательной маской скрывалась ее истинная натура — она оказалась женщиной расточительной, холодной, раздражительной. Я очень скоро понял, что ошибся. Но, увы, было слишком поздно! К тому же я не знаю почему, но у нас не было детей. Скоро у меня вошли в привычку долгие прогулки на лошади — это был повод сбежать из дому… И однажды я повстречал девушку, прямо на дороге! Это случилось весной. Она была в розовом платье, с распущенными длинными волосами. Я вижу ее перед собой, как в тот день, — ее соломенную шляпку, ее восхитительное лицо и прекрасные глаза… Ведомый любопытством, я остановился и поздоровался. Она погладила моего коня. Я понял, что просто не могу от нее уехать. Я спешился, мы сели на траву и долго разговаривали. В этот день я узнал, что девушку зовут Марианна иона — актриса театральной труппы в Бриве. Но как она оказалась здесь, посреди полей и лугов? Ответ на этот вопрос я узнал позже. Но на тот момент меня это не интересовало. Она была так хороша! Я попрощался с ней, чувствуя смятение в сердце, и был уверен, что мы больше никогда не увидимся. Но на следующий день я приехал на то же место, и она была там! Я уже был влюблен в нее до безумия. Я не знал, что такое настоящая любовь, это чувство поймало меня в ловушку. Прошло сколько-то дней, и Марианна ответила на мою страсть. Я испытывал мгновения полнейшего счастья. Потом, не сказав мне ни слова, она исчезла. Я думал, что сойду с ума. Объехал весь край, расспрашивая, не знает ли кто, где ее найти. Не сердись на меня, Мари, что я рассказываю тебе о таких интимных вещах, я должен это сделать, и ты скоро поймешь почему.

Наконец в маленьком поселке, что близ Массиньяка, я встретил престарелую женщину, которая сказала, что Марианна две недели жила у своей тети, приехала к ней отдохнуть. Я не осмелился нанести визит родственнице девушки, которая проживала в маленьком домике возле церкви.

Если бы ты знала, как я страдал, лишившись возможности видеть ее! Я любил ее всей душой, я хотел начать с ней жизнь заново, привезти ее сюда, в «Бори», баловать и нежить ее…

Всю весну я ждал, что она вернется. И вот в июне, когда я начал терять надежду, я встретил ее на опушке Волчьего леса…

Мари, слушавшая повествование с живейшим интересом, не удивилась, услышав его последние слова. Жан Кюзенак, все так же не отрывая взгляда от языков пламени, продолжал рассказывать:

— Я так радовался, что вижу ее снова! Марианна объяснила причину своего отсутствия. Она получила роль в пьесе и предпочла уехать не попрощавшись. Я тотчас же ее простил, потому что она все-таки вернулась! Ты знаешь, как красиво у нас в июне. Мне хотелось день и ночь быть вместе с Марианной! Мы встречались возле источника в Волчьем лесу. В то время его не окружали так плотно кусты и деревья. Я был на своей земле, и мой отец строго-настрого запретил местным жителям ходить в этот лес, потому что там росли белые грибы. Бедный отец! Это стало для него навязчивой идеей: собирать самые лучшие грибы, а потом исследовать их… Разумеется, я рассказал Марианне правду о своем положении — что я женат на женщине, которую не люблю и которая презирает меня за то, что я не сделал ее матерью. Но родителям я не мог даже намекнуть о разводе. Меня скорее бы простили, заведи я любовницу. Однако сама мысль так вероломно поступить с Марианной была мне противна. Марианна, со своей стороны, призналась, что к тете она приехала в надежде спрятаться от навязчивых ухаживаний одного богатого нотариуса. Она была так молода и так кротка… Мы решили забыть обо всех наших горестях и отдались во власть светлой и нежной любви, которая соединила наши души. Я даже осмелился поклясться, что буду ей верен и всегда смогу ее защитить. Это произошло там же, у источника, потому что старики в поселке говорили, будто он наделен волшебной силой. Марианна смеялась, ей это казалось ребячеством. В начале сентября, после нескольких счастливых недель она снова исчезла, но на этот раз оставила мне письмо. Я сжег его, не помня себя от гнева и горя. Я чувствовал себя преданным, покинутым. Мы виделись часто, и нам удавалось скрываться ото всех, поэтому я, как идиот, решил, что Марианна навсегда останется в наших краях. Я предложил ей переехать жить в Массиньяк, у меня там был дом. Она не стала отказываться наотрез, думаю, ей этого хотелось… Однако новости о ней я получил только в следующем году, в марте, в письме, подписанном некой Катрин. Она писала от имени Марианны, которая была слишком слаба. Так я узнал ее адрес в Бриве. Я сел на поезд, но приехал слишком поздно, потому что моя дорогая Марианна умерла, подарив жизнь маленькой девочке. Она скрыла от меня свою беременность, без сомнения, чтобы не нарушать ход моей жизни, не беспокоить мою семью… Не портить эту беспросветную жизнь, не огорчать супругу, на которую я уже не мог смотреть… Новорожденная девочка исчезла. Роды у Марианны были очень сложные, и ей сразу стало плохо. Фатальный исход был неизбежен. Акушерка, ввиду бедности дома и тяжелого состояния матери, отнесла ребенка в больницу.

Мари затаила дыхание. Каждое слово ранило ее, но в сердце зародилась и стала расти робкая, несмелая радость. Жан Кюзенак выглядел подавленным. Он сказал тихо:

— Я поступил как трус, Мари. Более достойный человек перевернул бы вверх дном весь город, чтобы узнать, где обретается его ребенок. Я же отказался от поисков, будучи слишком удрученным смертью Марианны. Я пошел на могилу той, которую любил, и увидел простой холмик с деревянным крестом. Я плакал, молил о прощении, но осознавал, что все кончено. И тогда я подумал о своей новорожденной дочери. Какое будущее ждет ее, если я ее найду? Что я скажу Амели? Что хочу удочерить дитя неизвестных родителей? Моя супруга никогда не смогла бы полюбить ребенка, который не был бы ей родным по крови. Она уже отдала всю нерастраченную материнскую любовь своему племяннику, Макарию.

Я уехал из Брива сам не свой от стыда и горя. Я столько времени мечтал о ребенке — и вот теперь бросил на произвол судьбы маленькую девочку, которая, возможно, унаследовала красоту, добрый нрав и ум своей матери…

Прошло несколько лет, наихудших в моей жизни. Меня так измучила совесть, что я написал в епархию Брива с просьбой сообщить мне адреса всех приютов в департаменте.

Мари плакала. Слезы побежали по щекам сами собой еще в середине этой берущей за душу исповеди, открывшей ей тайну ее появления на свет. Родители, о которых она так долго мечтала, которых снова и снова пыталась себе представить… Теперь девушка знала, кто они. Жан Кюзенак не осмеливался поднять глаза. Он не видел этих слез счастья…

— В ходе переписки я узнал, что монахини конгрегации Святого Сердца Девы Марии в Обазине взяли в приют девочку, которой едва исполнилось три года. Мать-настоятельница сообщила, что эта девочка родилась в марте 1893 года — это были месяц и год рождения моей дочери. Новорожденного младенца принесли в больницу Брива. Ее назвали Мари, по воле умершей матери. Втайне от супруги я стал регулярно помогать приюту в Обазине деньгами. Мне не хотелось, чтобы моя дочь, которой было изначально уготовано счастливое детство в моем доме, была обязана пищей и одеждой одним лишь щедрым благодетелям из Брива. Также я знал, что в приюте о воспитанницах очень хорошо заботятся. Но в глубине души я понимал, что этого недостаточно. И я решил съездить и посмотреть на свою дочь, хотя очень этого боялся. Что сказать этой маленькой девочке, которую я обрек расти без семьи, без любви? О Мари, прошу, прости меня! Скажи мне, что ты прощаешь…