Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 50 Страница 21

Ходил в Румянц[евский] М[узей]. Беседовал с Ник[олаем] Фед[оровичем], взял Сен-Симона. Интересная биография. «Христианство отклонилось. Задача его — благо духовное и матерьял[ьное] большинства». После обеда читал С[ен]-Симона, пришла барыш[ня] учительница из Елисаветгр[ада]. Поговорил хорошо. Хотел идти в баню едва.61 Если буду жи[в].

Пришел из бани. [Вымарано 2—3 слова.] С Дунаевым говорил о 3-х средствах воздействия на людей. То же говорил и с встретившимся Ив[аном] Мих[айловичем].

23 А. М. 89. Встал очень рано. Усталый. И не пытался писать. Читал Сен-Симонизм, Фурьеризм и общины и никуда не выходил. Думал: Страшно подумать, как заброшен мир, как парализована в нем деятельность лучших представителей человечества организациями церкви, государства, педагогическ[ой] науки, искусства, прессы, монастырей, общин: все силы, к[оторые] могли бы служить человечеству примером и прямым делом, становятся в исключительное положение, такое, при к[отором] простое житье, воздержание от пороков, слабостей, глупостей, роскоши становится необязательным, простительным, даже нужным (нельзя же архиерею, министру, ученому не иметь прислуги, удобоваримого обеда, рюмки вина), и не остается никого для делания простого, прямого дела жизни. Еще хорошо, что церковь, государ[ство], наука, литер[атура], искус[ство] не чисто выбирают, а остаются люди рядовые. Но все-таки это отступление лучших по силам людей от дела жизни — губительно. St. Simon гов[орит]: что если бы уничтожить 3000 лучших ученых? Он думает, что всё погибло бы. Я думаю — нет. Важнее уничтожение, изъятие лучших нравственно людей. Это и делается. И все-таки мир не погибает. Но хорошо бы уяснить это. После обеда, во время к[оторого] б[ыл] молчалив от дурн[ого] распол[ожения] д[уха], пошел к Дмохов[ской]. Зашел к Златовр[атскому]. Там фабричный сочиняющий. Убеждал его бросить и сочинительство и вино; первое вреднее. Болело под ложечкой. Приехала бедн[ая] Т[аня]. Жалка она мне очень.

24 А. М. 89. Встал рано. Всё ноет и от того не могу писать. Продолжаю читать об общинах. Теперь 2. Иду, сам не знаю куда. Чуется, что смерть приближается. Нет побуждения жить. Сделать хочется слишком много, тако[го], что не укладывается в этой жизни. Да и форма жизни не та, тяготит меня, а разорвать не могу. — Вчера б[ыл] Александров с корект[урой] фр. [?] поправил. Нынче б[ыл] Татаринов с своей статьей. Наивный, близкий к сумашествию человек. Ходил смотре[ть] на солдат и их ученье. Притягивает, как боа констр[иктор]. После обеда пошел искать Толя — отдать рукопись. Встретил Е. Попова, а потом Архангельского. Попов от Сютаева. Он ищет святых, чтобы видеть осуществл[ение] истины, к[оторой] служит. Ему кажется, что у Сютаева есть путь: брать на себя. Совсем неясно. Встретил Остроухова, потом ходили, лазили через заборы и нашли таки Толя. Вернулся домой очень поздно, лег во 2-м и спал д[урно].

25 А. М. 89. Встал поздно. Писал об искусстве не дурно. Приехал Поша. Я говорил ему, что надо ждать. Он огорчился; но с христианином всегда ясно и хорошо. Снес книги Янжулу и в Музей. Дома ждут своих. Толки о Сереж[иной] сватьбе. Всё глупо, ничтожно и недоброжелательно. После обеда Попов, Арх[ангельский] и Прокофьев, Орлова ученик, наивный сочинитель. Потом Хабаров, Кротков, Дунаев и Медведев. Попов взволнованно ищет добра и истины. Боюсь, что он еще в периоде тщеславия, жизни для людей. 1) период животный, 2) животный и славы человеческой, 3) живот[ный], славы челов[еческой], и божеский. И еще положения переходные из одного в другое. Приехала Маша. Большая у меня нежность к ней. К ней одной. Она как бы выкупает остальных. Потом приехал И[лья] с С[оней], потом Сережа с А[лександром] М[ихайловичем]. Я устал очень и лег поздно.

Нынче 26 А. 89. М. Встал рано, пописал. У наших суета сватьбы. Поша с Машей и брань С[они],62 и всё вместе тяготит, но борюсь и мне хорошо.

Теперь 5. Я никуда не выходил кроме сада. Дома хорошо беседовал с Желтовым. Очень серьезный человек. Он едет в Тамб[овскую], Сарат[овскую] и Самар[скую] для свиданья с молоканами.

После обеда пошел к Озмидову, ласково поговорил с ним. Дома Поша с Машей. Что такое мое, неполное радости отношение к Поше? Я люблю и ценю его; но это не отеческая ли ревность? Уж очень М[аша] дорога мне. Лег рано, заснул поздно.

27 А. М. 89. Рано встал, нездоровится. Написал только письмо юноше. Об искусстве ясно на словах, а не выписывается. Надо, кажется, отложить. 2-й час, пойду к Илье.

У него Бобр[инский], Филос[офов]. Нéзачем63 сходиться. Возвращаясь, встретил Голованова и пригласил его с собой ходить. Он тонкий и чуткий. Рассказывал о впечатлении, произведен[ном] мною на него. Поучительно. Дома крестьянин, наивный и слабый стихотворец. Говорил с ним по душе. Конаков пришел, жаловался на В. Ф. Орлова и на хозяина бывшего. Нехорошее впечатление, как и сначала. Это человек, не вышедший из первобытн[ого] эгоизма. Пошел к Дьяк[ову]. На Смоленск[ом] играл в шашки и мне заперли 13. Смешно, что б[ыло] неприятно. У Дьякова посидел. Дома толпа праздная, жрущая и притворяющая[ся]. И всё хорошие люди. И всем мучительно. Как разрушить? Кто разрушит? Много молился, чтоб Б[ог] отец помог мне избавиться от соблазна. Поша говорит, что брак это обещание ни с кем иным кроме не вступать в половое общение. Пошел раньше спать.

28 А. М. 89. Встал в 8. Сел у Тани писать об искусстве сначала, потом пришел Грот. Прочел ему. Так не дурно. Читал Грота «о чувстве». Страшная дребедень: ни содержанья, ни ясности, ни искренности. Джентлемен — это помои от христианина. Смывали посуду, где б[ыл] христ[ианин] — вышел джентл[емен]. Думал [Вымарано две строки.] Еще можно заблуждаться о вреде, губительности для своей жизни своего эгоизма, но на эгоизме семейном это очевидно; из-за дурмана тщеславия не видать, н[а]п[ример], вреда себе своего эгоизма; но на детях, жене, за к[оторых] тщеславиться, очевиден весь вред. Тоже с богатством и всякой потачкой личности своей и семейной. Мать любит детей, а делает им вред. Стало быть, не любовь, а пристрастие.

Была бедная. Пойду исследов[ать]. Теперь 3-й час. Всё побаливает под ложечкой.

Был у бедной: мать, кажется, обманщица професиональная, а дочь или чужая — жалкая проститутка с ребенком. Я догадался о том, что надо б[ыло] сделать, только после того, как ушел, надо б[ыло] выслать старуху и узнать от молодой всю правду и помочь, если можно. Дорогой встретил г-н[а] Платон[ова], изобретатель, потом О. П. Герасимов, с ним говорил по душе. Но всё это не для Б[ога], а для людей. Дома много народа. Олсуфьев, Мамоновы. Играли в лапту и весело б[ыло] и не совестно. Потом пришел доброд[ушный] и огранич[енный]64 Янжул. Лег поздно.

29 А. М. 89. Встал поздне[е]. Решил не переделывать вперед, а писать сразу. Это можно, но надо выработать приемы, к[оторых] еще нет: именно обдумать яснее тэзисы рассуждений и потом уж распространять.

Попробовал так писать об искус[стве] и не мог. Опять запутался. После завтрака был Фельдман — пустяки, потом пошел к Бирюковой, не застал, к Завалишину, 85-й год, б[ыл] паралич. И есть невольная старческая кротость, но мало. После обеда Е. Попов, Прокофьев, Дунаев, Ивакин, Тулинов и Бирюкова. Бир[юкова] прелесть доброты настоящей. Попов болен сердцем, но кротче теперь. Готовится к смерти, очевидно приближаясь к Богу. Остальные безразличны, скучно. Думал: 1) В Уч[ении] XII Апост[олов] сказано: одних обличай, за других молись, а 3-х люби больше души своей. По моему надо так: одним, сострадая, помогай, других, молясь за них, обличай, третьих люби больше души своей. Оно так и выходит. Все люди и каждый человек отдельно сначала живет животной жизнью, где ему нужно помогать, потом жизнью мирской, славой людской, где его нужно обличать, и потом жизнью божеской, где нельзя не любить его больше себя. Выходит и еще с той стороны, что жизнь человека есть исполнение воли пославшего, кот[орая] совершится (если прямо не знаешь несомненно этой воли, что бывает большей частью) тогда, когда будешь жить в чистоте, к[оторая] дает возможность помогать другим, в смирении, к[оторое] освобождает от делания для славы людской и в благоволении к людям, к[оторое] ведет к любви. Лег в 12.

30 А. М. 89. Встал в 8. Ничего не писал, только просмотрел вчерашнее. Пошел к солдатам. У них шел обман принятых осень[ю]. Их заставляли присягать перед знаменем. Попы в ризах пели с певчими в нарядных стихарях, носили иконы, били в бараб[аны] и играла музыка. Проходя назад, слышу разговор Вахмистра — «не полагается». Как[ое] страшное слово! Ведь не про божеский закон оно говорится, а про безумно жестокую чепуху военного устава. Думал: вот 7 пунктов обвинит[ельного] акта против правительства. 1) Церковь, обман суеверия, траты. 2) Войско, разврат, жестокость, траты. 3) Наказание, развращение, жестокость, зараз[а]. 4) Землевлад[ение] крупное, ненависть беднот[ы] города. 5) Фабрики — убийство жизни. 6) Пьянст[во]. 7) Проституция. — Когда подходил к войскам, попы с образами пошли на меня. Я, чтоб не снимать шапки, пошел прочь от них. И совестно б[ыло] убегать, а идти на них робел и стыдно стало. Вернулся домой, читал и записал это. Решил об искусстве написать, тэзисы, т. е. кратко положен[ия].