E.K. Blair - Bang Страница 22

Выражение лица Пика пугает меня. Он никогда так не смотрел на меня, как будто тоже напуган. Но Пик никогда не бывает напуган. Я останавливаюсь в паре футов от него и нервно поворачиваю голову, и вижу грязный матрас, который валяется на цементном полу. Поворачиваюсь обратно к Пику, мои глаза расширяются, сердце бешено колотится, слезы жгут глаза, и я слышу вопрос Карла:

— Сколько лет исполняется тебе сегодня?

Я смотрю в его лицо, когда он устраивается на металлическом стуле, который стоит в углу.

Слабым, дрожащим голоском я отвечаю:

— Уммм... десять.

Он не отвечает, только кивает, а потом через пару минут добавляет:

— Ты напугана?

Я быстро смотрю на Пика, чей взгляд прикован к полу, затем обратно на Карла и киваю: «да».

Его следующие слова изменили мою жизнь навсегда. Это был мой десятый день рождения, и я была слишком взрослой, чтобы верить в сказки. Я знала, что Прекрасный Принц, летающие кони и говорящие гусеницы не существуют, но то, что произошло дальше, заставило меня понять, что монстры как раз таки реальны. И оказалось, что с одним из них я жила рядом.

Настоящим

Живым

Монстром.

Низким, строгим голосом, он приказывает:

— Сними свою одежду.

Мое сердце ухает прямо в пятки, а тело начинает трястись. Я замираю. Я не могу ответить, так что просто стою. Мне кажется, даже воздух замирает, когда Карл рычит:

— Снимай одежду. Всю!

Я поворачиваю голову к Пику, и он сморит прямо на меня. Я знаю, что должна напугаться слез, которые катятся по его щекам и этого несчастного выражения в его глазах. Не моргая, я чувствую, как мои собственные слезы тоже свободно бегут по лицу. Смущенно качаю головой, Пик кивает, говоря, что нужно повиноваться.

Дрожащими руками я тянусь к краю футболки, и когда хватаю ткань, страдальческий всхлип вырывается из моего горла. Он эхом отражается от цементного пола и стен. Зажмурив глаза, я стаскиваю футболку через голову и затем прижимаю к груди, даже притом, что груди-то у меня еще и нет.

— Штаны, — требует он.

Я не смотрю на него. С закрытыми глазами я расстегиваю джинсы и спускаю их по ногам, выступаю из них, по-прежнему удерживая в руках футболку.

— Отпусти ее.

Его ледяной голос пугает меня, поэтому я разжимаю пальчики и позволяю ей упасть на пол.

— Хорошая девочка, — говорит он, и я практически слышу улыбку, с которой произнесены эти слова. — Теперь снимай нижнее белье.

Боже, если ты существуешь, пожалуйста, помоги мне.

Снимаю трусики и пытаюсь прикрыть себя руками и ладонями, пока стою там. И когда я, наконец, открываю глаза, Карл вновь начинает говорить.

— Ты когда-нибудь видела член раньше? — спрашивает он, прежде чем расстегивает молнию и спускает свои штаны. Его член — это первый, который я когда-либо видела, и мое горло горит от желчи, которая скапливается там.

— Ты когда-нибудь его трогала раньше?

Мои рыдания становятся сильнее, и я не могу сдержать их, умоляя его:

— Пожалуйста, не делай мне больно. Я сделаю все, что угодно.

— Все? — Я громко реву, когда он приказывает: — Этого-то я и хочу. Ты позволишь Пику оттрахать тебя, а я буду смотреть. Если ты сделаешь это, то я и пальцем не прикоснусь к тебе.

Я решительно качаю головой, не понимая, что он имеет в виду, и когда смотрю на Пика, он спокойно стоит, а потом делает пару шагов ко мне и произносит тихим, расстроенным голосом:

— Ты не хочешь, чтобы он трогал тебя.

Моя голова не перестает качаться из стороны в сторону, и я не могу прекратить рыдания, когда пытаюсь произнести, заикаясь:

— Я не-не понимаю, чего он х-хочет.

Он расстроено выдыхает и говорит:

— Он хочет, чтобы мы занялись сексом, — когда он замечает мое смятение, он спрашивает: — Ты знаешь, что это такое?

— Я не д-д-думаю. Я имею в виду... я не-не, уммм... — я не могу произнести слова сквозь ужас, который заполняет меня изнутри. Я слышала о сексе. Я знала о нем. Я просто не понимаю, что именно это означает.

— На матрас! — громкий голос Карла заставляет меня подпрыгнуть на месте.

Очень тихо Пик молит:

— Пожалуйста, не бойся меня, — он берет меня за руку и ведет к матрасу.

— Ложись на спину, — произносит он шепотом, который могу услышать только я. Он снимает боксеры, прежде чем ложится на меня, и мой беспомощный крик заполняет комнату. Он опускает голову к моему уху и тихо говорит: — Все будет хорошо. Не смотри на него. Тебе даже не обязательно смотреть на меня, только пообещай, что не будешь смотреть на него.

Я киваю рядом с его головой так, чтобы он мог почувствовать мой ответ.

Его последними словами, прежде чем я потеряю последнюю надежду на хоть какую-то нормальную жизнь, были:

— Мне очень жаль, Элизабет.

Моя жизнь продолжает находиться в состоянии застоя. Она просто бессмысленна, чтобы стараться увидеть что-то хорошее. Сейчас мне двенадцать лет. Единственной надеждой, за которую я цепляюсь, является то, что через два года вернется мой папа. Но и эта надежда превратилась в пыль, когда вчера пришел мой соцработник.

— Еще два года, — сказала я, и она в замешательстве взглянула на меня.

— Что случится через два года?

— Папа вернется, — произнесла я, — и я отправлюсь домой.

Она казалась раздраженной, когда покачала головой и вздохнула:

— Этого не будет.

— Что вы имеете в виду?

— Штат лишил его родительских прав в отношении тебя. Когда он выйдет, ты не вернешься тут же домой. Ему не позволено контактировать с тобой по любому поводу. — Мое лицо обдало жаром чистейшего гнева, когда она добавила: — Здесь твой дом — с Бобби и Карлом.

После этой фразы я убежала от нее. Безнадежность и горе во мне были слишком сильны, чтобы скрыть их, а я не хотела, чтобы она видела, что я расстроена. Она — кусок дерьма, этот мир — кусок дерьма, и моя жизнь тоже кусок дерьма. Раньше я молилась Богу, прося помочь мне, но он никогда не делал этого, так что и он тоже кусок дерьма, потому что оставил меня существовать в этом кошмаре. Меня — живущую в темноте, со связанными кожаным ремнем руками, со шрамами, которые навсегда поселились на моих запястьях. Меня — униженную и опороченную, занимающуюся сексом со своим братом, пока Карл дрочит, будто мы его личное порно-шоу. Это мой жизненный ад.

Раньше я все время плакала из-за этого ужаса, который начался в мой десятый день рождения, из-за того, что меня вынудили трахаться с братом. Когда это случилось в первый раз, я закрылась в комнате и кричала, и плакала в подушку. Я никогда не забуду тот день; эти воспоминания выжжены внутри меня. День, когда я по-настоящему почувствовала, как украли мою невинность.

Под громкий смех Карла я надеваю обратно свою одежду и несусь вверх по лестнице в свою комнату, закрывая за собой дверь. Я чувствую себя отвратительно, падаю на кровать, беру рыжеволосую куклу, которую подарил мне Пик и со всей силы бросаю ее в стену, высвобождая сильный крик и рыдания. Я не могу остановить слезы и боль, которые заполняют меня. Я вся в слезах, соплях и слюнях — уродливая — а соленые капельки жгут мою саднящую щеку. Мое тело отключается из-за того, что последние три дня я провела в коморке, а теперь еще из-за глубины моего расстройства. Опухшие от рыданий глаза закрываются, когда я уношусь в страну грез.

Когда я просыпаюсь, то вижу Пика около меня на кровати. Я смотрю на него, он сидит, откинувшись спиной на спинку кровати. Его глаза печальные и налитые кровью, и я отвожу взгляд. Я не могу даже смотреть на него. Я не хочу, чтобы он видел меня, поэтому я закрываю глаза и откатываюсь подальше от него.

Его голос тихий и напряженный, когда он произносит слова за моей спиной:

— Мне так жаль.

Я плачу. Требуется лишь секунда, чтобы эта тяжелая боль завладела мной. Мое дыхание такое неустойчивое, и он не прикасается ко мне как обычно, когда я плачу.

Время проходит, и мои рыдания превращаются в слабые всхлипы, которые высушивают меня, и он вновь начинает говорить:

— Пожалуйста, посмотри на меня. Скажи, что ты не ненавидишь меня.

Я качаю головой, оставаясь отстраненной от него, когда чувствую, что он сдвигается и ложится позади меня. Его голова прижимается к моей спине, и я слышу, как он всхлипывает, прежде чем начинает говорить со мной тихо, выворачивая свою душу наизнанку:

— Ты не одинока. Я не рассказывал тебе правду. Карл не только бьет меня, когда отправляет в подвал, — он подавляет еще один всхлип, и когда я слышу это, мое горло болезненно сжимается. — Он заставляет меня делать разные извращенные вещи с ним, — его голос затихает; он плачет, и я не могу выдержать это. Я перекатываюсь обратно, его глаза закрыты, но его руки находят мое лицо и берут в ладони мои щеки. Открывая глаза, он произносит: — Пожалуйста, не ненавидь меня. Не позволяй ему разрушить то, что у нас есть. Не давай ему такую власть: развести нас в разные стороны, — он делает рваный вдох. — Ты постоянно говоришь, что я все, что у тебя есть, но ведь это и для меня так же. У меня нет никого, кроме тебя. Ты — моя единственная семья, Элизабет. Пожалуйста, не позволяй ему забрать тебя у меня.