У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов Страница 22

Был сброшен ангел с облаков.

Изгнанник рая!..

Но обида – ничто в сравнении с судьбой,

Не щеку жжет зубная боль,

А сердце, душу, кожу, крылья!

От боли ангел весь вспотел

И вдруг на чей-то дух печальный

(Чужой, возможно нелегальный)

Больной щекой он налетел…

Людочка откинулась на спинку стула и самодовольно улыбнулась.

Строчки рождались сами собой и почти не требовали усилий. Они приходили ниоткуда. Какой будет следующая, Людочка искренне не знала…

Такого рева не слыхали ни ад, ни рай, ни небеса:

«Молись, проклятая душа!..

Молись и знай,

Что всех мук ада, как искупленья, как награды,

Тебе не видеть никогда!»

Боль успокоилась немного

И ангел выдавил: «Ты чья?»

Пауза получилась хотя и легкой, но продолжительной.

Встряхнись же, жалкая душа!

Или тебя встряхнут за шкирку,

Встряхнут, да так, что станешь дыркой

От всемогущего перста…

Авторучка снова замерла… Но только на пару секунд.

И перепуганная насмерть

Размахом крыл – едва жива —

Лепечет тоненько душа:

«Поэтова я, господин…»

«Ха-ха-ха!..» – едва ли не сказала вслух Людочка и улыбнулась.

Дурак не может быть один!

Он вечно трется где-то рядом,

Хозяйскую мозоль блюдя,

И да хранит его судьба

От благости вдруг ставшей ядом…

4.

Нинка Федорова полола огород в купальнике. У нее было большое сильное тело и красивая грудь. Грудь едва помещалась за узкой полоской лифчика.

«И как он только не треснет, лифчик этот?» – подумал Ленька.

Особенно остро подобные мысли беспокоили Леньку, когда соседка нагибалась к земле.

– Ленька, слышь!..

Погода назад Нинка развелась с мужем. Женское одиночество сделало ее смелой и простодушной. Особенно в общении с Ленькой.

– Ленька!..

– Ну?

– Жена твоя где? Опять стихи пишет?

Нинка стояла, опираясь на тяпку, и пристально смотрела на Леньку.

Ленькин взгляд снова уткнулся в полоску ткани на женской груди.

– Обед она готовит, – соврал Ленька.

– Вкусный, наверное?

– Кто?

– Ни кто, а что. Обед.

Ленька промолчал.

– Ленька, скажи честно, жрать хочешь? А то пойдем, накормлю.

Полуголая, уже успевшая вспотеть от работы, Нинка была похожа на булочку с маслом. Ленька вдруг почувствовал, как его «мужское начало» огнем обожгло низ живота.

– Нет, спасибо…

Ленька отвернулся. Он с силой, почти не разбирая где сорняк, а где картошка, заколотил тяпкой по земле.

– Дурак ты, Ленька!

Ленька сжал зубы и едва не кивнул головой в ответ.

5.

Людочка торжествовала… Она ерзала на стуле и боялась отстать от убегающих, торопливых строчек.

… А где же ангел?

Здесь!

Но в гневе он черен стал

И жуткий лик

Испепеляющее велик,

Как молнии в гневливом небе.

Да кто же рифмок не изведал?!

Тоскливо-кислое вино —

Слова, рожденные бездельем,

Но боль зубная – вот похмелье!

Мысли опережали возможности их изложения. Строчки «…Не челюсть – сердце боль свела, Ах, рифмы – серая тоска!..» не находили себе места.

Ленька вошел в комнату тяжелым, командорским шагом.

Широкая ладонь легла на плечо Людочки.

– Леня, ты что?!..

Властные руки потащили ее в спальню.

– Обалдел, да?

Леня страстно сопел и молчал. Людочка отчаянно отбивалась, не выпуская из рук тетрадки и ручки. Вскоре лицо мужа стало похоже на разрисованную физиономию индейского вождя решившего объявить войну всем соседям сразу.

– Уйди, идиот, а то убью!

Людочка укусила мужа за палец. Ленька тихо охнул. Он оставил в покое жену и сунул палец в рот.

– Нашел время!.. – Людочка заплакала. – Уйди же, уйди!

Ленька стоял посреди комнаты – огромный и неуклюжий.

– Ну, чего уставился?!

– Я это самое… – в голосе мужа слышалось откровенное раздражение. – Я есть хочу!

– Вот и иди на кухню.

Взгляд Леньки споткнулся на разгневанном лице молодой женщины. Слезы делали его чужим. Людочка протяжно всхлипнула и по-детски вытерла нос ладошкой.

Леньке стало чуть-чуть стыдно – соблазнительный и полуголый образ соседки Нинки померк. Инстинкт уступил место сомнению.

На кухне Ленька нашел хлеб, колбасу и стакан остывшего кофе. Ленька ел, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно. Когда соседка Нинка, наконец, направилась в сторону своего дома, Ленька облегченно вздохнул. Он на цыпочках прошел по залу. Людочка спряталась в спальне, но Ленька даже не взглянув в сторону запертой двери.

В полутемном коридорчике Ленька наткнулся на брошенную тяпку. Та, очевидно вспомнив свое близкое родство с граблями, охотно и умеючи разбила ему нос черенком.

6.

… И на беду,

Гуляла кляча там, внизу.

Стихотворная строчка застыла как кинокадр. Грозный ангел с опухшей щекой висел в воздухе, держа перед собой съежившуюся от страха душу поэта. Внизу прогуливалась старая лошадь. Она лениво жевала траву и совсем не интересовалась тем, что происходит у нее над головой.

Людочка отлично знала, что должно было произойти дальше, но слов – простых и понятных – таких, которые рождались в сердце всего десять минут назад, уже не было.

– Ленька… Дурак! – громко сказала Людочка.

Стало чуть легче, но ангел «в кадре» не двигался.

Людочка привстала и посмотрела в окно. Ленька снова полол огород. Его могучая спина казалась по стариковски сутулой и усталой.

«Кадр»-картина: ангел плюс ошарашенная душа поэта и кляча внизу таяла прямо на глазах.

«Нет-нет!.. Нельзя!.. Так нельзя!»

Людочка не понимала что нельзя и почему нельзя. Ручка торопливо заскользила по бумаге, записывая то последнее, что норовило ускользнуть из памяти.

Ангел ожил…

… Он шкуру с лошади срывает,

Ей душу втискивает в грудь.

Душа, о радости забудь!

И обнаженный конь взмывает

И исчезает вдалеке…

Со шкурой старою в руке

Стоит и смотрит ангел…

Браво!

В сердце что-то тихо щелкнуло, и авторучка тут же продолжила:

Поэт – кто высказаться может,

Кто может вспыхнуть разом, вдруг,

Всем тем, что рвет чужую грудь,

Всем тем, что чье-то сердце гложет…

Когда душа моя без кожи,

Слова испепеляют мозг.

Я говорю, мой добрый Бог!..

Мой милосердный, добрый Боже,

За что ты мучаешь меня?

За что мне, кляче, вдруг дана

Душа без самой тонкой кожи,

За что от слов схожу с ума?..

Я вижу мир и мир без дна,

На что мне опереться, Боже,

Ведь я…

Людочка замерла… Как такового ее собственного «я» сейчас почти не существовало. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.

Время летело совершенно незаметно. Людочка не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из