Аннабель Питчер - Моя сестра живет на каминной полке Страница 23

Женщина, склонившись над рулем, тихо ехала вперед, а дворники на лобовом стекле суетливо мотались туда-сюда, счищая падающий снег. Я опять помахал рукой и заглянул в машину. Женщина подняла голову, глаза за стеклами очков взирали на меня с напряженным удивлением.

Мама не носит очков.

Я посмотрел еще раз. И волосы у мамы не каштановые. Чужая мама показала на тротуар. Хотела, чтоб я отошел в сторону, но у меня не было сил подняться. И теперь уже не радость, а что-то пугающее мешало мне встать с колен. Женщина погудела три раза. Я отполз к краю дороги.

Папа нашел меня у ограды.

– Что, черт побери, ты тут делаешь?

Он схватил меня за плечо и рывком поставил на ноги. А потом, сам не знаю как (потому что мыслями я был за пятьсот километров, в Лондоне), только мы вдруг оказались перед миссис Фармер, которая рассказывала, что я получил «отлично» за сочинение о рождении Иисуса.

Мама опять меня обманула. Говорила, что хорошими отметками я могу добиться всего, чего пожелаю. Я хотел только, чтоб она приехала на родительское собрание, а она не приехала.

Папа приятно удивился.

– Можно взглянуть? – попросил он. Притворился, что читает, а потом сказал: – Здорово написано.

Но мне было все равно. Я будто оцепенел. И вовсе не из-за снега. У миссис Фармер под столом стоял маленький обогреватель, и ноги у меня сразу согрелись. Миссис Фармер что-то сказала, папа что-то ответил, миссис Фармер опять что-то сказала и взглянула на меня, как будто ждала ответа. Ну я и сказал: «Да». И мне даже было до лампочки, что вопроса-то я не слышал. Миссис Фармер улыбнулась (стало быть, я правильно ответил) и спрашивает:

– В какую среднюю школу он пойдет в будущем году?

Папа говорит:

– В Грасмир.

А миссис Фармер спрашивает:

– Это там учатся ваши близнецы?

– Простите? – сказал папа.

И тут я будто проснулся и стал прислушиваться.

– Это там учатся близнецы? – повторила вопрос миссис Фармер.

Папа крепко потер щетину на подбородке.

– Близнецы? – непонимающе проговорил он.

Миссис Фармер смешалась:

– Роза и… как зовут вторую?

Папа сидел и молчал, и я сидел и молчал, только ветер завывал на улице.

– Джас учится в Грасмир, – наконец выдавил папа.

Пнуть бы ее как следует, чтобы заткнулась, да жалко я не в бутсах, а без них толку не будет.

– А Роза? – продолжала допытываться миссис Фармер.

Папа сказал:

– Роза отправилась в иное, лучшее место.

– В частную школу? – заинтересовалась миссис Фармер.

Папа сглотнул и ничего не ответил.

Миссис Фармер покраснела, схватила стопку моих тетрадок и принялась их перебирать:

– Э-э… что ж… Джеймс написал несколько чудесных сочинений о вашей семье.

Она выбрала мою тетрадку по английскому языку. Я чуть было не заорал во все горло: «НЕ-Е-Е-ЕТ!» – но миссис Фармер уже передала ее папе.

Он прочитал «Мои чудесные летние каникулы», «Наша замечательная семья» и «Мое волшебное Рождество». Тетрадка тряслась и подпрыгивала у него в руке. Миссис Фармер ждала, что папа скажет: «Хорошо написано». Она таращилась на меня, я таращился на папу, а папа не сводил глаз с тетрадки, где я врал про Розу.

За дверью послышался шум. Подошла следующая пара родителей. Миссис Фармер откашлялась и сказала:

– В общем, я хочу сказать, Джеймс способный мальчик и порой занимается очень хорошо, хотя, бывает, витает в облаках. Хотелось бы, чтобы он больше общался с другими детьми. Впрочем, он, кажется, подружился с девочкой по имени Сунья.

В дверь постучали.

– С девочкой по имени Соня, – поправил папа.

– Войдите, – сказала миссис Фармер. – Не Соня, мистер Мэттьюз. Сунья.

Ручка повернулась. Дверь открылась.

– А вот и Сунья, – бодро объявила миссис Фармер.

Я крутанулся на стуле, футболка прилипла к взмокшей спине.

– Здравствуй, Джейми, – со своим странноватым акцентом сказала Суньина мама. – Рада видеть тебя снова.

16

Два

белоснежных хиджаба сияли под лампами нашего класса. Два смуглых лица удивленно вытянулись, когда папа вскочил на ноги.

– Откуда вы знаете моего сына? – И папа грохнул кулаком по столу миссис Фармер.

Рассыпавшаяся стопка книг опрокинула чашку с кофе на какие-то важные с виду документы. Миссис Фармер заскулила, как испуганная собачонка, и метнула взгляд в мою сторону, будто это я виноват. Мама Суньи заговорила было, но я чуть-чуть, еле заметно покачал головой, и она сказала:

– Я его не знаю.

Я медленно закрыл и снова открыл глаза. Надеюсь, она догадалась, что это означало «спасибо».

– Пойдем, – шепнул я, но папа рявкнул:

– Рада видеть тебя снова! СНОВА! Вот что вы сказали!

Он двинулся к Суньиной маме. Та шагнула назад, ухватив дочку за плечо. Миссис Фармер резво вскочила, притиснув руки к груди.

– Мистер Мэттьюз, успокойтесь! – пропищала она.

Папин рев заглушил ее:

– Где вы его видели?

Суньина мама отступила еще на шаг, волоча Сунью за собой.

– Когда вы встречались с моим сыном?

Сунья стряхнула мамину руку.

– На школьном футбольном матче, – заявила она. Спокойным голосом, и лицо такое невинное… Такого классного вранья мне еще слышать не доводилось!

– Молчать! – заорал папа.

И вдруг Суньина мама взорвалась.

– Да как вы смеете! – Черные брови взлетели под самый хиджаб. – Как вы смеете так разговаривать с моей дочерью!

Папа захохотал. Зло захохотал. Как в кино плохие дядьки хохочут. Руки потирают, глазищи все красные, и: АХА-ХА-ХА-ХА!

– Как хочу, так и разговариваю! Это моя страна!

Мне хотелось крикнуть: «Это и Суньина страна тоже!» – но папа совсем потерял голову.

– Я иду за директором! – взвизгнула миссис Фармер и, треснув дверью в стену, вылетела из класса.

– Мусульмане убили мою родную дочь, – тыча себе в грудь, начал папа. Я бросился к нему, пытался поймать его руку, но он меня отшвырнул. – Они убили мою дочь, – повторил он, сопровождая каждый слог новым ударом кулака себе по ребрам.

– Что за дикость, – проговорила Суньина мама. Голос у нее дрожал, она была напугана.

Я вспомнил витую соломинку в шоколадном коктейле, и меня такое зло взяло – зачем папа ее напугал!

– Истинные мусульмане никогда и никому не причиняют вреда. И если кому-то вздумалось называть себя…

Но тут папа как заорет:

– МОЛЧАТЬ!

Его трясло, лицо налилось кровью. По щекам стекал пот. Он выкрикивал что-то про террористов, про то, что «все вы одного поля ягода»… Суньина мама вздрогнула, как от пощечины.

Сунья, стиснув кулаки, стояла перед «Рождественским стендом». Снежинки из серебряной бумаги поблескивали на стене за ее спиной. Слева там были ангелы, справа – Санта-Клаус с толстым пузом, выпирающим из-под красной шубы, и с вываливающимися из черного мешка подарками, а посередине – Мария из голубого картона, Иосиф из коричневого картона и младенец Иисус из такого розового-розового картона. Совсем на кожу не похоже. И такой грустной показалась мне вдруг эта картина – Сунья рядом с этими рождественскими делами, в которые она не верит и которым не может радоваться. Я вспомнил ее стихи – как она смогла сочинить всего четыре строчки, потому что никакого чуда она от декабря не ждала. И пусть папа все кричал, кричал, и ветер ломился в окна, и кофе – кап-кап-кап – капал со стола и уже собралась целая лужица на полу, в ушах у меня звучали только слова Суньи: «Жалко, что я не такая, как все». Ох, как хотелось подойти к ней, взять в руки ее кулаки, надеть на палец кольцо и сказать: «А я рад, что ты не как все».

В левом глазу у Суньи блеснула слезинка. И набухла серебром, как круглая дождевая капля, когда папа обозвал ее семью злодейской. Я представил себе, как подбегу и крикну: «Не слушай его!» Скажу: «Ты просто другая, и это замечательно!» Даже представил, как тресну папу по физиономии за то, что заставил Сунью плакать. И на какую-то секунду мне даже почудилось, что у меня получится. Но я остался стоять где стоял, с сильно бьющимся сердцем, дрожа всем телом под футболкой с пауком, которая была слишком велика для такого скелета, как я.

Постукивая сверкающими башмаками, в класс вошел директор:

– Что случилось?

Суньина мама молчала, уставившись в пол. Мне была видна только ее покрытая хиджабом макушка, а так хотелось, чтобы она подняла голову. Тогда бы я взглядом попросил у нее прощения. Но она не двигалась.

– Ровным счетом ничего, – сказал папа, схватил меня за руку и потащил к двери, кивнув директору как ни в чем не бывало.

Я-то надеялся, что все самое страшное уже позади, но, когда мы шли по коридору, папины ногти больно впились мне в ладонь. Плохо дело…

В машине мы не разговаривали. Колеса буксовали на снегу, веером разлеталась белая каша. Как только мы заехали во двор, папа прошипел:

– Марш в дом!

Я выскочил, поскользнулся на льду, влетел в дверь и бросился в гостиную. Джас и Лео валялись на диване – физиономии красные, одежда вся смятая.