Dmitrii Kazakov - Черное знамя Страница 23

Это Олег понимал, а еще он слышал в голосе Штилера надменную уверенность в собственных силах, готовность пойти до конца. В тщедушном теле, за невзрачным лицом крылась стальная воля, способная подчинять себе других.

Слушая Паука, ты невольно проникался убеждением, что все обстоит именно так, как он говорит, и никак иначе.

- Что вообще такое государство? – вещал воспитанник филологического факультета Петроградского университета, понемногу заводясь и наслаждаясь собственным красноречием. – Бездонная бочка, источник всяких благ, и наша задача – добраться до нее, взять ее в свои руки!

В этот момент вождь пропаганды говорил, похоже, от самого сердца.

Олег почувствовал энтузиазм, желание помочь сидящему перед ним человеку в исполнении колоссальной задачи, которую тот взвалил на сутулые плечи… забыл о том, что прямо сегодня вышел из тюрьмы, скучает по семье, плохо одет и на самом деле проголодался.

И тут Штилер резко опустился с небес на землю:

- Я планирую создать губернские управления отдела пропаганды, независимые от местных лидеров, и во главе петроградского мне хотелось бы видеть тебя, товарищ Одинцов. Ты согласен?

Олег на миг потерял дар речи.

- Э… да, - смог выдавить он после паузы. – Только вот как Борис Викторович… эээ…

Вождь пропаганды презрительно улыбнулся:

- Савинков согласен, деваться ему неееекуда.

- Тогда конечно, только…

- Да, я тебя понимаю, - перебил собеседника Штилер. – Негоже тебе жить так, как сейчас. Получишь квартиру в приличном районе, жалование такое, что не то что с голода не умрешь, а привыкнешь к деликатесам.

Похоже, ошеломление на лице Олега отразилось достаточно явственно, поскольку вождь пропаганды рассмеялся и добавил:

- Все в нашей партии не так плохо, как может поооказаться со стороны. Понимаешь? Наиболее дальновидные наследники Батолиных, Парамоновых и прочих Ярошинских сообразили, кто в состоянии защитить их от угрозы слева, особенно сейчас, накануне возвращения товарища Огневского в большую политику.

Ну, хорошо, работать придется не за гроши, как раньше, в «Новой России»… Анна будет довольна, и он сможет не экономить, покупать сыну нормальную одежду, тому ведь уже одиннадцать лет, как время летит!

- Все готово, Иван Иванович, - сказал заглянувший в кабинет Ортенберг.

- Сейчас идем, - отозвался Штилер. – Ну что, по рукам?

- По рукам, - и Олег пожал ладонь вождя пропаганды, необычайно длинную, с тонкими пальцами пианиста.

- Сейчас состоииится совещание с участием твоих потенциальных коллег, я подобрал кандидатов на места начальников… вкратце обрисую, что вас ждет, ты тоже послушаешь. Идем. Или ты устал, хочешь отдохнуть?

В последних словах прозвучала насмешка.

- Нет, наотдыхался в одиночке, - сказал Олег.

Штилер поднялся из кресла, и они двинулись к двери.

В приемной оказалось куда более людно, чем пятнадцать минут назад – полукругом были выстроены стулья, и на них сидели сплошь мужчины не старше тридцати, кто-то во френче, кто-то даже в форме без знаков отличия, но большинство в костюмах, причем не самых дорогих, откровенно провинциального пошива.

Знакомых лиц Олег не увидел – похоже, людей сюда собрали со всей России.

При появлении вождя пропаганды все повскакали на ноги, раздался грохот отодвигаемых стульев.

- Не нужно, товарищи, - сказал Штилер, хотя по лицу было видно, что ему приятно. – Присаживайтесь.

Олег занял одно из пустующих мест, оказавшись между узкоглазым выходцем откуда-нибудь из Туркестана и могучим бородачом, чье лицо «украшало» несколько старых шрамов.

- Наааачнем же, и начнем с того, чем нам с вами предстоит заниматься, - заговорил вождь пропаганды: манерой речи он ничуть не напоминал Огневского, был куда менее эмоциональным, но все же великолепным оратором, разве что, если можно так сказать, больше «внутреннего пользования», не народный трибун, зажигающий речами массы, а аппаратчик, убеждающий в чем-либо своих. – Вас ждет безжалостная борьба, и каждый из вас станет во главе маленького воинского подразделения…

Дальше стало ясно, что губернское управление будет состоять из секторов: административного, пропаганды, прессы, культуры, что ему будет предоставлен соответствующий бюджет и ресурсы.

От организационных принципов Штилер перешел к основам агитации.

- Народ куда примитивнее, чем мы представляем, так что пропаганда должна быть простой и однообразной. В этой изнуряющей гонке лишь тот способен добиться основных результатов в деле оказания воздействия на общественное мнение, кто в состоянии свести все проблемы к элементарнейшей терминологии, и у кого достанет мужества постоянно повторять их в этой простейшей форме, несмотря на возражения интеллектуалов, - говорил он, прохаживаясь туда-сюда, и головы слушателей поворачивались за ним следом. – Не бууууду скрывать, что враг силен и настроен решительно, победа сама не упадет нам в руки, но на этом пути не нужно бояться учиться даже у тех, кто находится по другую сторону фронта, например, у социал-демократов, особенно большевиков… Они изображают себя не партией, а всенародным движением, и мы будем делать это… они рекламируют презрение к буржуазным традициям и консервативной робости, так это же и наш метод! Наааадо использовать все, что отображает динамизм и активное стремление вперед, к абсолютной цели, и пусть у эсдеков это коммунизм, а у нас – свободная Евразия, так какая разница?

Тут Штилер сделал паузу.

- Необходимо учиться всюду и везде, вспомнить хотя бы, как была построена пропаганда в годы германской войны… не у нас, старая империя в очередной раз доказала свою неэффективность и неповоротливость… Настоящие мастера воздействия на врага – англичане! Вспомнить хотя бы воздушные шары, предназначенные для доставки листовок во вражеские линии обороны или «Окопную газету» на немецком языке, издававшуюся якобы германским командованием, и даже оформленную так, словно ее печатали в Берлине! Какое ковааарство! Достойное романо-германцев! Да, «пропаганда ужасов» была подлым приемом, она превратила империю Гогенцоллернов в настоящее исчадие зла в глазах большей части населения земного шара… якобы отрубленные детские руки, распятые на крестах пленники, переработка трупов на корм для свиней и стеарин…

По спине Олега пробежал холодок.

Да, он слышал обо всех этих вещах, помнил гневные статьи в прессе, направленные ко «всем гуманистическим силам» призывы объединиться, единым фронтом выступить против «варваров двадцатого века».

- Но из всех этих случаев не был доказан ни один, и не будет доказан, - Штилер улыбнулся. – Скорее всего, все эти «факты» - обыкновенная ложь, да вот только кого это сейчас волнует?

Тут вождь пропаганды позволил себе усмехнуться, и многие из слушателей с готовностью поддержали его.

- Но ложь – страшное оружие, наносящее жуткие раны, и использовать его нужно с большой осторожностью, особенно учитывая, что ее действие не заканчивается после того, как смолкнут пушки… Тысячи, даже миллионы людей до сих пор верят в байки, сочиненные ушлыми англичанами из Дома Крю.

Штилер вновь был серьезен, как сама смерть.

Он говорил, какими свойствами обладает пропаганда, если ее рассматривать как один из видов оружия – успех отдельных агитационных «атак» предсказать и просчитать в принципе невозможно, как нет способа ограничить область их действия в пространстве и во времени…

Потом спросил, понятно ли, почему он сегодня использует столько военной лексики?

- Ну так же, ведь мы борцы, и мы сражаемся, - сказал сидевший рядом с Олегом бородач.

- Это вееерно, но не только! – Штилер замер, вскинув руку в эффектном жесте. – Пример! Пример того, как вы должны оформлять собственные материалы, начиная от плакатов и листовок, и заканчивая статьями, как обставлять выступления агитаторов! Никакой мягкости!

И дальше он свернул на методы пропаганды, принялся рассказывать про «большую ложь», «расчлененную правду», «закрепляющее повторение», и прочее, прочее, прочее…

Им в руки давали инструменты, способные взломать сознание среднего гражданина Январской республики, не особенно интеллектуального, погруженного в обыденные заботы, подверженного эмоциям и стадному чувству…. Вскрыть, чтобы вложить внутрь черепной коробки принципы ПНР, сподвигнуть этого индивидуума на необходимые для партии действия, изменить его так, чтобы он сам этого не заметил.

В груди Олега росло восхищение.

Да, он много лет работал со словом, начиная с первых, неуклюжих попыток в «Козьме Минине», в Нижнем, когда над его заметками втихую посмеивалась вся редакция, но никогда не подозревал, что можно творить подобные вещи, что кончик карандаша может действительно стать оружием!

Не смертоносным, но много более опасным, чем снаряды и удушающие газы.