Неизвестно - Попов Страница 24

Она уезжала первой. Я пошел ее провожать. Внесли ее вещи, вышли в тамбур. Было холодно. За минуту до отхода поезда у меня закружилась голова. Я наклонился к ней и поцеловал ее в губы. И раз, и два, и три... Она вырывалась, но слабо... А потом посмотрела на меня долгим взглядом, как бы говоря: «Зачем?» Поезд тронулся. Стоя на перроне, я махал ей рукой. Она смотрела в оттаявший кружок в окне и тоже махала. Прошла еще минута... Поезд вдаль умчало... И... больше мы никогда не виделись. Никогда!

— Зачем? — и сейчас слышу я глуховатый, как бы идущий откуда-то из глубины ее голос. Не знаю, как и тогда не знал. Наверное, затем, чтобы сейчас, тридцать три с лишним года спустя, я мог вспомнить и ее глаза, и голос, и те поцелуи в тамбуре вагона. Без таких воспоминаний жизнь наша была бы, я уверен в этом, намного беднее.

21 июля 1974 г.

Прочитав повесть Виктора Козько «Здравствуй и прощай», Макаенок сказал:

— В Белоруссии еще никто и никогда не писал такой прозы! Штука, конечно, сильная и яркая. Тайга дана крупным планом. О тайге писали многие, но так, как написал Виктор Козько, — впервые. И люди, живущие в тайге, предстают живыми. Пусть некоторые характеры (Малыша, в частности) кажутся книжными, — это не меняет дела.

Проза, проза... Ах, как нам нужна хорошая проза! Мы добились признания читателей. «Неман» знают, его любят и читают. Но критика молчит, как и прежде. Более того, раньше, когда журнал влачил незавидное существование, критика замечала его чаще, чем сейчас. Нам предстоит преодолеть барьер критики. А преодолеть его можно только качеством материалов, и в первую очередь качеством прозы. Больше хорошей прозы! — вот лозунг дня. Этим лозунгом мы и руководствуемся, составляя план первого полугодия будущего года. Начнем год романом Бориса Павленка «И нет дороги назад», потом дадим повесть Владимира Павлова «Нас поле не насеяно», потом снова повесть Виктора Козько — «Повесть о беспризорной любви»... Ничего, и критики заговорят!

25 июля 1974 г.

Беседа в редакции «Немана». Николай Виногоров рассказывал о советскоамериканских отношениях. Трудных отношениях!

Создается впечатление, что Америка — это мошна, из которой сколько ни черпай, все не убывает. Она всем помогает и всех покупает. С выгодой для себя, разумеется. Вот и теперь... Купила Египет, кормит Израиль, не жалеет миллиардов для Африки... И вдобавок содержит наемную армию. Раньше платила каждому солдату шестьдесят долларов в месяц, теперь платит триста!

Кто-то из наших хлопцев (кажется, Владимир Жиженко) пошутил:

— Раньше каждый американский солдат получал, как итальянский генерал, теперь получает, как советский. Мы же вечно проигрываем. Денег для друзей не жалеем, но, увы, эти друзья часто оказываются ненадежными. Взять тот же Египет. Уж мы ли не старались: и Асуанская плотина, и металлургический комбинат, и дорогостоящее оружие, и военные советники... А вышло что? Нынешний президент Садат переметнулся к американцам, полагая, должно быть, что там можно получить больше. И оружие теперь закупает у американцев, и международную политику проводит, подлаживаясь под американцев.

Да и только ли Египет! Нашим врагом стал Китай. Все наши усилия нейтрализовать соседей Китая, тем более сделать их своими союзниками, терпят крах. Индия, во всяком случае, готова пойти на сближение с Китаем. Она уже ищет этого сближения. Япония тоже... Не этими ли провалами нашей дипломатии объясняется факт, что мы начинаем заискивать даже перед Польшей. Во всяком случае, Брежнев чуть не расплакался, когда в Варшаве ему вручали военный орден. «Я не думал... не мог думать... что через тридцать лет... поляки будут помнить...» Стыдно! Не через тридцать — они и через тысячу лет должны помнить!

Макаенок после беседы сказал:

— Миллиарды надо вкладывать не в Африку, не в Индию, — в Рязань и Воронеж. В случае войны они наши самые надежные «союзники». А мы? Мы заставляем их за колбасой в очередях стоять! О, Русь! Тебя, и правда, умом не понять и аршином общим не измерить. Все-то годы тебя стараются надуть, поприжать и потеснить, надавать тебе тумаков и зуботычин. А ты знай себе стоишь и растешь, и еще находишь в себе силы шутить и улыбаться, и похлопывать по плечу братьев-соседей: «Ничего, как-нибудь... Не пропадем!» Тебе изменяют, а ты прощаешь даже измену. Ты всех называешь братьями и сестрами, со всеми готова поделиться последней рубашкой. Тебе же

в ответ (ой, как часто) показывают фиги и кулаки. И выходит, в конечном счете, что надеяться тебе не на кого, кроме как на себя. Что делать?.. Как быть?.. Дай ответ!

5 сентября 1974 г.

Юлька пошла в школу. Учится пока неважно — письмо не получается. И сама Юлька, и бабушка измучились — и хоть бы что!

27 сентября 1974 г.

Осень. Туманы — ни зги не видать. И настроение какое-то туманное, неопределенное. Может, оттого, что неожиданно заболел — воспалением легких. Кололи. Потом перестали. Но все равно недельку еще придется посидеть дома.

Когда я был в Ирпене, воспалением переболел Макаенок. А сейчас, стоило ему уехать в Югославию (на фестиваль театрального искусства), как я свалился. Словно в порядке очередности.

А дома... дома тоже невесело. Ассистентская работа на киностудии Аленке не нравится. Да это и правда не то, не то... Ждет результатов конкурса. Как-то, перед отъездом в Югославию, Макаенок спросил:

— Тебе Луценко ничего не передавал?

— Нет, — отвечаю.

— Как же... Аленкина пьеса получила первую премию. Здесь, в Минске.

— Очень рад, — говорю. — Но ты, Андрей, подсказал бы тому же Луценко, как главрежу, взять и поставить эту пьесу. Поддержать молодого талантливого человека — что может быть благороднее и благодарнее!

Макаенок сказал, что и об этом шел разговор, но Луценко колеблется. Я передал все Аленке. Здесь, в Минске, пьеса получила высшую оценку. А как там, в Москве? Вот вопрос!

4 октября 1974 г.

Умер Василий Шукшин. Яркий талант, разносторонний и — удивительно русский. Даже в самой его разносторонности — актер, режиссер, писатель — было что-то широкое, щедрое, русское. Больно и горько. Вот уж о ком поистине

можно сказать — невосполнимая утрата...

Мне, к сожалению, не довелось встретиться с ним. Лишь в Коктебеле (так уж выходило) мы все время устраивались на пляже рядом с его женой, актрисой Лидией Федосеевой. Она отдыхала с дочерьми, симпатичными белобрысыми девчонками, кажется, больше похожими на мать, чем на отца.

9 октября 1974 г.

Где-то опять подхватил что-то вроде воспаления легких. Две недели валялся дома. Вчера пошел закрыть бюллетень, и в лечкомиссии встречаю Михаила Савицкого, автора «Партизанской мадонны». Худой — кожа да кости, — страшно смотреть. Человек какой год страдает язвой желудка, и врачи ничего не могут поделать.

— И вы сюда похаживаете?

— Нужда заставит, — отвечаю.

— Ох, эта нужда... — И как будто виновато улыбнулся.

В редакции дела идут помаленьку. Едва переступил порог, и сразу с головой в работу. То то, то другое... Авторы идут, корректуру надо просмотреть, оригиналы прочитать — три дня до сдачи в набор первого номера... На минуту заглянул Макаенок. Бодрый, краснощекий — ну здоровяк да и только. Между прочим, буквально на ходу сообщил новость. Олег Санников звонил в Москву, в Министерство культуры, и ему сказали, что пьеса «Площадь Победы» встречена жюри хорошо и, возможно, потянет на премию.

Это радует и... беспокоит. Радость понятна. Получить премию на всесоюзном конкурсе для Аленки что-то значит! А беспокоит... Беспокоит, что появятся деньги, и она, Елена, постепенно собьется с пути истинного. Сейчас курит и выпивает, а что будет потом... Примеров вокруг хоть отбавляй! Ю. М., говорят, совсем спилась. С. Е. трезвой почти и не бывает. Как-то звонила — лыка не вяжет... А ведь обе эти дамы очень талантливы и могли бы кое-что дать нашей поэзии. Так и Аленка... Не пересилит своих желаний — и пиши пропало.

21 ноября 1974 г.

«Неман» переживает трудные времена.

За пределами республики журнал залимитирован — можно ожидать, что тираж упадет. Это скверно. Завоевывать рубежи всегда труднее, чем их терять.

А тут еще и некоторые недоброжелатели мутят воду. Кому-то не нравится, что мы мало (будто бы мало) переводим с белорусского. Нажали на Михася Парахневича, на Анатолия Кудравца, а те подготовили дело... И вот в конце ноября или в начале декабря нас должны пригласить к самому товарищу Марцелеву.

Макаенок уехал в Алжир. Оттуда вернется в Москву, а потом — почти без передышки — в Прагу, на какой-то фестиваль театрального искусства. Ему не до журнала. Да и вообще, он все чаще поговаривает об уходе. Насколько искренне это желание (уйти), трудно сказать, но суть не в этом. Нам далеко небезразлично, кто станет во главе журнала.

Но мы не унываем и делаем свое дело. Читается в Главлите первый номер, макетируется второй, готовится к сдаче в набор третий... Первые номера получаются достаточно разнообразными и содержательными, а читатели, думаю,