Unknown - i e8c15ecf50a4a624 Страница 24

Ни один законопроект не вызвал такой бешеной нацио­налистической свистопляски, как этот. Холмский вопрос не сходил со* страниц газет и журналов, вызвал к жизни целую литературу исторических и статистических изыска­ний, породил поток писем, речей, записок, проектов, де­монстраций, проповедей с церковного амвона и т. п. Чер­носотенцы вопили о полонизации «русского» края, коло истошно кричало о «четвертом разделе» Польши, украин­ские националисты во главе с М. С. Грушевским объявля­ли Холмщину колыбелью «украинства».

Во главе всей затеи с Холмщиной стоял депутат III Ду­мы и признанный глава всего думского духовенства, епис­коп люблинский и холмский Евлогий, умный, энергичный и беззастенчивый демагог, одна из самых зловещих фигур воинствующего национализма. Его цитаделью и штабом было возглавляемое им «Холмское православное св. Богоро- дицкое братство», членами которого состояли не только местные попы и «русские» деятели типа нововременского публициста Филевича, субъекта еще более низкого, чем его собрат Меньшиков, но и министры, члены Государст­венного совета, сановники, губернаторы и пр. Братству лич­но покровительствовал царь. Именно из недр братства вы­шел холмский законопроект, оттуда посылались в Петер­бург соответствующие «депутации» и ходатайства, велась яростная антипольская пропаганда среди местного населе­ния за выделение Холмщины. По прямому поручению братства профессор Варшавского университета, ярый по- лонофоб В. И. Францев выпустил книгу под названием «Карты русского православного населения Холмской Руси», где рядом статистических выкладок доказывал, что большинство населения уездов, из которых проектирова­лась Холмская губерния,— «русское».

Не меньшую активность проявили и польские поме- гцичье-буржуазные партии и организации, причем но толь­ко в Царстве Польском, но и в Галиции. В ответ на книгу Францева была издана книга С. Дзевульского «Статисти­ка населения Люблинской и Седлецкой губерний по пово­ду проекта образования Холмской губернии», приводив­шая совершенно другие цифры, из которых, конечно, явст­вовало, что большинство населения, подлежавшего выде­лению,— польское. Со специальными книгами выступили также лидер партии народовцев Р. Дмовский и руководи­тель коло Л. К. Дымша. В Галиции было организовано не­сколько демонстраций, создан «Вечевой холмский коми­тет» и т. д. Поляки просили заступничества у министра иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталя. В Варшаве был создан так называемый «Комитет национального трау­ра», обратившийся к населению с призывом носить на ру­каве траурную повязку, и т. д.

В свою очередь Грушевский требовал выделения Холм- щины, видя в этом «наименьшее зло», но предлагал идти значительно дальше, чем Дума, а именно начать ломку установившихся в крае экономических и правовых отно­шений, не откладывая это дело на будущее, как планиро­вало царское правительство.

Такая ожесточенность спора во многом объясняется ис­торией холмского вопроса, уходящего своими корнями в глубину столетий. В течение нескольких веков население края подвергалось жестокой эксплуатации со стороны польских панов и не менее жестокому окатоличиванию и ополячению. Огромную роль здесь сыграла Брестская уния 1596 г., заменившая православную церковь греко-униат­ской. Суть этой церковной реформы сводилась к тому, что вероучение исповедовалось католическое с признанием главенства папы, а обрядность оставалась православной и церковная служба велась на церковно-славянском языке. Однако в дальнейшем и обрядовая сторона подверглась известным изменениям в сторону католицизма. Столетия сделали свое дело, и население привыкло считать новую церковь исконной верой своих отцов. В то же время оно противопоставило греко-униатскую церковь как оплот и щит против натиска католицизма и сумело отстоять свой язык, национальность и культуру.

После того как Холмщина вошла в состав России, на­чался обратный процесс — процесс столь же жестокого на­сильственного обрусения, выразившийся в первую очередь в наступлении на греко-униатскую церковь. В 1875 г. это наступление окончилось «добровольным воссоединением» униатской церкви с православной, т. е. насильственным обращением греко-униатского населения в православие. В результате через год после воссоединения число* «упорст­вующих», как стали официально именоваться отказывав­шиеся признать православие, достигло 120 тыс. человек — четверти всех «воссоединенных». «Упорствующие» отка­зывались вступать в брак, крестить и хоронить по право­славному обряду. В ответ последовали закрытие униат­ских церквей, высылка без срока («до* тех пор, пока не рас­каются»), насильственное разлучение супругов, системати­ческие крупные штрафы, ведущие к массовой распродаже крестьянского имущества за бесценок с аукциона, и т. д. и т. п.

Спустя 30 лет пришла расплата. После издания указа 17 апреля 1905 г. о веротерпимости за два года около 200 тыс. человек в Холмщине перешло из православия в католичество. «Удержать» в православии, по официально*- му выражению, удалось 300 тыс. человек. То, что не могли сделать века католического натиска, сделал царизм в те­чение нескольких десятилетий. Позор для царизма был велик и несмываем, и законопроект о Холмщине был по­рождением слепой ярости и жаждой мести.

Об этом свидетельствует также практическая бессмыс­ленность законопроекта. Новый губернский центр, г. Холм, представлял собой в то время захудалый городишко с 17 тыс. жителей, из которых 7 тыс. были евреи, 4 тыс. яв­лялись католиками и только 6 тыс. было «русских», т. е. православных украинцев. Жители северной части Холм- ской губернии могли попасть в Холм только через Люблин или Седлец. Но главное состояло в том, что в создании но­вой административной единицы не было никакой необхо­димости. Это были вынуждены признать даже крайние правые. Марков 2-й заявил, что законопроект о выделении Холмщины «не законопроект, а обложка к законопроекту»,

который «свидетельствует о нищенстве законодательной мысли». Его следует принять «без особой реальной надоб­ности» лишь для того, чтобы разрушить у поляков всякую надежду на возможность «воскресения» самостоятельного польского государства [195].

Главный козырь, который использовали националисты против коло, был тот, о котором предупреждали его каде­ты. Поляки, с злорадным торжеством говорил Евлогий под аплодисменты справа, ссылаются на манифест 17 октября, «но вы помните, что вчера еще от имени польского коло депутатом Яронским было заявлено, что евреям равнопра­вия в области городского самоуправления отнюдь давать не следует с точки зрения польского коло». «Когда касает­ся других, они не прочь согнуть в бараний рог не только еврея, но и русского мужика» [196].

Официальных доводов правительства и право-октябри­стского большинства в пользу выделения Холмщины было два. Первый довод — «русское» большинство края. В до­казательство брался не вероисповедный, а этнографиче­ский признак: католик, если он был украинцем, объявлял­ся русским. Поляки, естественно, приняли обратный прин­цип — вероисповедный, который давал «польское» боль­шинство. Второй довод мотивировался желанием прави­тельства и Думы ввести в Царстве Польском городское и земское самоуправление. Поскольку это самоуправление будет польским, надо заранее высвободить из-под его опе­ки и влияния «русское» население, в противном случае оно окончательно ополячится. Иначе говоря, полякам пред­лагали отдать Холмщину в обмен на обещание будущего польского земства.

Коло избрало в качестве средства защиты все ту же обанкротившуюся тактику, сводившуюся к уверениям, что выделение Холмщины наносит вред прежде всего русским государственным интересам. В частности, заявляло оно, националистическая пропаганда в крае основывается на аграрной демагогии, на обещании, что православные кре­стьяне получат землю. Конечный результат будет обрат­ный ожидаемому — православная церковь в глазах насе­ления будет окончательно дискредитирована. В то же вре­мя ораторы коло грозили тем, что «польское общественное

мнение никогда не примирится» с покушением на терри­ториальную целостность Царства Польского и что такая политика приведет к «расширению пропасти» между двумя нациями, к обострению русско-польских отношений[197].

Примерно те же доводы выставляли кадеты. «Ваши меры, если они будут приняты и станут законом,— убеж­дал Родичев,— доведут до другого, они создадут ополяче­ние края...». Смотрите, грозил он в другом месте, чтобы русская политика поощрения православия не принесла та­ких же плодов в Холмщине, какие она принесла в 1905 г. в Латвии. Более того, «если в Холмском крае возникнет простонародное национальное движение против польских землевладельцев, оно пойдет под другим флагом, оно пой­дет под флагом украинства» [198].

Вместе с тем кадеты вынуждены были признать полное банкротство национальной политики Думы, что было одно­временно и признанием провала собственной политики. «Мы находимся теперь в состоянии такого произвола и без­закония,— говорил В. А. Маклаков,— что нужна фанати­ческая вера в силу представительных учреждений, чтобы не сказать теперь, через пять лет, что лучше жилось при прежнем режиме, чем живется теперь». III Дума кончает свою деятельность, «никого не успокоив», и «мы кончаем хуже разделенными на партии, нежели начали» [199]. Эта оценка полностью соответствовала действительности.