Gradinarov - Synovya Страница 24

Неслужащий казак Туруханского населения:

Сотников Иннокентий Киприянович.

25 ноября 1900 года.

Михаил Александрович Плец хорошо знал дело Сотникова и выделил в тексте знаком внимания лишь место, где Иннокентий Киприянович умоляет его превосходительство проверить благонадёжность заявителя через туруханского отдельного пристава и как он обращался с инородцами и жителями названных обществ. Но губернатор не стал обременять пристава дополнительными проверками, поскольку знал, что министр внутренних дел России не отменит своё постановление как ошибочное, если даже и подтвердится невиновность Иннокентия Сотникова. Признать ошибку – значит запятнать честь мундира Министерства внутренних дел. А Иван Логгинович Горемыкин был не из тех министров, которые ставили во главу угла личность человека, а не закон. Он не позволял себе извиняться за допущенные ошибки при принятии тех или иных мер пресечения к нарушителям закона, за нанесённый моральный и материальный урон, за несправедливое общественное унижение, которые тяготили потерпевшего.

Генерал-губернатор Иркутской губернии, получив подобное письмо, наложил визу: препроводить на рассмотрение Енисейскому губернатору, присовокупив, что аналогичное ходатайство Сотникова о въезде в Туруханский край оставлено без удовлетворения. Он только удосужил своим вниманием просьбу о направлении в Туруханск порядочного следователя, могущего провести следствие с этими тремя доносчиками и проверить их действия, чтобы убедиться, кто же на самом деле вреден для края. Но ни Иркутский, ни Енисейский губернаторы не направили «порядочного» следователя для качественной проверки истинного положения дел.

*

Шли месяцы, годы. Ходили по губернии и по России прошения, но ничего утешительного не дождался Иннокентий Киприянович. Он женился на возлюбленной Анне. Венчались они в Благовещенской церкви. В 1901 году у них родился сын Иван. Родители души не чаяли в маленьком наследнике. Но он заболел и умер. Смерть сына тяжело ударила и Анну, и Иннокентия. Особенно последнего. Ему казалось, все невзгоды собрались и обрушились на него. С тех пор невзлюбил он старшего брата Александра, принесшего столько бед.

Иннокентий Киприянович с Анной Михайловной стали чаще посещать церковь, вносить пожертвования на храмовые нужды, пытаясь с помощью Бога поправить свои дела. Молились, чтобы тот помог избежать новых козней со стороны властей. Неустроенность быта, частая смена квартир, ощущение непостоянства и неуверенности в своих силах давили на психику молодого купца. Он изнервничался, похудел и озлобился из-за несправедливой кары. Анна Михайловна смотрела, как увядает муж, и не раз говорила:

– Успокойся, Кешенька! Твоих капиталов хватит нам на жизнь. Жалко, конечно, нашего маленького Ванечку. Но не стоит убиваться. Я рожу еще. Я сама еще слёзы не выплакала по сынку. Но надо пережить его смерть. Пять лет быстро пролетят. Осталось всего три. И возвратимся в родные места. Сказать, что теряем время зря, – нельзя. Мы поженились. Товары в низовье ты отправляешь. Наумов хранит наше хозяйство. Главное, что совесть твоя чиста перед людьми. А власти? Власти подфартили твоим конкурентам. После высылки, я думаю, ты не будешь таким доверчивым. Теперь, я надеюсь, ты понял, жизнь – это не уступка друг другу. Это Библия так наставляет. А на самом деле – это постоянная работа локтями, оттесняя других, рваться вперёд, чтобы быть первым у намеченной цели.

– Я не рвался вперёд, а постепенно, используя накопленный опыт, шел к самодостаточности. И дошел, никого не зацепив локтём.

– Зацепил, Кеша, зацепил! Может, невольно не впрямую, а косвенно. Даже то, что ты продавал товары дешевле других, уже зацепка. Купеческой силой они не смогли тебя свалить. Купили власть в помощь. А мы теперь и оказались на выселках.

– Я пострадал из-за Сашки. Была бы у меня фамилия Иванов, а не Сотников, никто бы не тронул. А Сашка действительно пробивал дорогу локтями. Не знал удержу! Внушил себе, что бог и царь. Он упивался могуществом и зависимостью от него сотен людей. И в упоении сам захлебнулся. Неугодных к ногтю придавил, а угодные сами пали. Результат – высылка и открытые дела в суде. Вот тебе и локтевая жизнь. Страшно, что Сашка подорвал доверие инородцев, взращённое отцом нашим. Восстановить его, понадобятся годы.

– Былое не восстановишь. Да оно и ни к чему. Отжило. Сейчас надо опережать самих себя. Даже у нас, в низовье, наступают другие времена, – назидательно сказала Анна Михайловна.

– Да, Аннушка, ты права! Торговые дела следует освежить! Уходит в прошлое кочеванье с товаром по тундре. Много времени тратим на обозы. Не выгодней ли срубить на каждом станке торговые лавки с лабазами и мерзлотниками для хранения товаров и провизии? Всё завозить летом на станки пароходами. А осенью отоваривать инородцев. Они аргишат к станкам с пушниной, бивнями, вязигой. Сдают приказчикам добычу, а получают в лавке необходимое на долгую зиму. Конечно, придётся вложить копейку в постройку лавок, изб для приказчиков, в покупку парохода. Всё следует просчитать. Начиная от Ананьева вниз, надо рубить восемь – десять лавок. Это не рубль и не два! Грузителей нанимать. Доставлять товар с берега на склад. Так по копейке и наберётся. Тут одному тяжко. Понадобится компаньона искать денежного и проворного.

– Кто имеет саночных оленей, тот приедет. А безоленные бедняки? Кто им товар доставит? – спросила Анна Михайловна.

– Здесь надо думать старшинам управ. Для доставки товаров, возможно, придется держать общественное стадо саночных оленей. Ими будут перевозить товары по кочевьям и богатым, и бедным инородцам. Но только тем, кто сдал пушнину, рыбу, мясо. Дармоедов кормить не будем, – ответил Иннокентий Киприянович. – Спасибо тебе, Аннушка, что хоть ты меня выводишь из тяжких дум.

Недавно пришло письмо от брата Александра. Он описал свой городок, красоты Ангары и между строк намекнул, что не так уж далеко от Балаганска, на берегах Лены, моют золотишко. Много таёжных речушек и речек бегут по золотоносному песку. Каждую весну, как только в тайге сойдёт снег и вскроются реки, тысячи старателей, и артелями, и в одиночку, моют песок, добывая по крупицам золотинки. Кто моет в вашгердах, кто – в лотках, но никто не приходит домой с пустыми руками. Хочет и он заняться золотом, но позже. А сейчас намерен протянуть «свои длани» в приграничный городок Троицко-Севск, что в четырёх верстах от китайской границы. Рядом с городком находится слободка Кяхта, где всегда идёт большой торг разными товарами. Торгуют и китайцы, и монголы, и буряты, и русские, и казаки. Сам туда пока ходить не волен, но нанятые приказчики давно возят оттуда чай, китайский шёлк, посуду. У них дорога наезженная и доходная. Хочет обмануть надзорщиков и заниматься торгом через других людей. Пойдёт дело, может, и не вернётся в низовье. Здесь тоже работы непочатый край. А в конце письма просил прощения у Иннокентия: «Ты уж прости меня, брат! Это я поломал твою жизнь из-за своего буйного характера. Я пытался вас в губернском суде защитить. Да никто слушать не стал! Поверили доносам Пашки Головлёва да Терентьева. Так что терпи, не убивайся почём зря. Иисус терпел и нам велел. Ты уж там помогай моей Елизавете и делом, и советом. Будь за отца сыновьям моим, как Степан Петрович нам. Чтобы мужскую силу чувствовали. Мать есть мать! А ты, как дядя, с ними построже. Да и Аннушка знает их с детства. Держите их в шорах, чтобы росли настоящими мужиками. Всех обнимаю. Александр».

Прочитав письмо, Иннокентий посветлел лицом. А Анна Михайловна сказала:

– Кеша, не надо обижаться на Александра. Ему не легче, чем тебе. А он, видишь, какое бодрое письмо написал. Чувствую, он и там найдёт себе применение. У него такой запас внутренней силы, что вряд ли его сломит эта ссылка. В стойкости бери с него пример!

Иннокентий прижался щекой к жене и чуть слышно сказал:

– Коль ты хочешь, чтобы стал стойким, то я еду в Санкт-Петербург к самому министру внутренних дел господину Горемыкину. Если попаду к нему на приём, то выскажу всё в глаза о беззаконии, которое творится в нашей губернии.

– О чём ты ему скажешь? Он ведь подписал постановление о твоей высылке за пределы края и Енисейского округа. Почему подписал, не разобравшись в деле? Ты же жаловаться будешь ему на него самого. Не было бы постановления министра, никто тебя и пальцем не тронул!

Иннокентий Киприянович удивлённо смотрел на жену:

– А у тебя голова работает лучше, чем моя.

– Ты своими прошениями башку забил под самое темя. Тебе приелось писать одинаковые бумаги, от которых нет отдачи. Согласись с судьбой и думай о завтрашнем дне. А в Санкт-Петербурге ты ничего не добьешься. Местные власти против пересмотра дела. Разве ты не чувствуешь, читая отписки?