Владимир Поселягин - Истребитель. Трилогия Страница 26

– Виктор Семенович, я попробую запустить двигатель. Отойдите от винта.

Дождавшись, как только старшина отошел в сторону, я нажал на пуск стартера, и сжатым воздухом запустил мотор. Выдав холодный дымный выхлоп, истребитель заорал на высоких оборотах. Сбавив обороты, я стал понемногу газовать, внимательно слушая мотор. Убедившись, что он прогрелся, убавил обороты до минимума и вылез из кабины. Осторожно спустившись на землю, я под любопытным взглядом старшины подошел к капоту, и прижался к нему плечом, вслушиваясь в работу мотора.

– Ну что? – спросил он, как только я отошел в сторону.

– Норма, – кивнул я и только сейчас заметил Никифорова который прислонившись плечом к стволу березы с интересом наблюдал за нами.

Это напомнило мне, что я под плотным колпаком, не удивлюсь что Никифоров знает наш разговор с Борюсиком до мельчайших интонаций.

«Во вляпался!» – успел подумать я, как в это время над аэродромом пронеслись две стремительные тени, с таким знакомым ревом моторов, который даже заглушил работу моего истребителя, в рев вплеталось странное тарахтение, и только через несколько секунд я сообразил, что это работают пулеметы.

– Мессеры!!! – заорали где‑то рядом.

Стремительно развернувшись, я присел на корточки и пристально посмотрел на двух «худых», которые выходили из атаки.

«Сейчас они сделают круг и снова атакуют!»

– Самолет к бою, – заорал я, и метнулся к кабине.

– Куда? Стоять!!! – услышал я под рев ЛаГГа, но было поздно. Старшина уже убрал колодки, и я стронул истребитель с места.

Мессеры еще не вернулись, и я воспользовался этим для взлета. Мы встретились с ними, когда шасси уже оторвались от земли, на встречных курсах. Приподняв нос, я дал длинную очередь из пулеметов и пушек. Самолет слушался меня как никогда. Кстати «почувствовать» технику у меня получалось почти сразу, что изрядно удивляло отца. Даже на сложном в управлении ЛаГГе, на котором отец крутился дня два, пока его не почувствовал, у меня таких проблем не было, технику я «понимал» сразу.

Один из мессеров наткнулся на мою очередь и огненным комком покатился по взлетной полосе.

«М‑да, на симуляторе было тяжелей!» – успел подумать я, мельком посмотрев на горящие обломки. Нужно набирать себе бонусы, как я только что сделал.

Воспользовавшись тем что второй «худой», ведомый пары, растерянно стал крутиться над аэродромом я ввел истребитель в горизонтальный полет, продолжая наращивать скорость.

Как бы там ни было, но немец решил отомстить, а не спастись бегством, как я думал, он сделает, по общей натуре немецких асов, если они получают по носу. Мы уже удалились от аэродрома километров на десять, как немец атаковал меня со стороны солнца. Но я ждал ее и был готов. Резко ушел в вираж. Он применили стандартную позицию для атаки, сверху со стороны солнца. Без очков и шлемофона было тяжело, но я справлялся. Развернувшись, я продолжая наращивать скорость старательно уходя от немца. Убегал я от него на высоте метров четыреста, как он снова атаковал. Резко бросив самолет в пике, я ушел в сторону и, пропустив немца, пользуясь тем, что он из‑за высокой скорости пронесся мимо, довернул истребитель и, поймав в прицел, нажал на гашетку, однако немец успел уйти из‑под атаки, и пушечные снаряды только подняли фонтанчики земли сбоку от пролетевшего мессера.

Из‑за пике я набрал нужную мне скорость и заняв позицию над «худым», и короткими очередями прижимая его к земле. Но немец оказался удивительно вертким и постоянно уходил из прицела до того как я нажимал на гашетки. Вот мессер пронесся прямо над штабом полка, едва не задев одну из палаток крылом, где стояли люди и махали рукам, я тоже пронесся над ними, стреляя из пулеметов.

«Надеюсь, там ни в кого гильзами не попадет!» – успел подумать я, когда пронесся мимо.

Подшиб немца, я в километрах шести от аэродрома, когда он попытался оторваться от меня на высоте, уйдя на вертикаль. Но я ждал именно этого, и успел поставить огненный заслон, на который он и напоролся. Заметив, что тот задымил и убавив скорость стал планировать на сбоившем моторе, почему‑то не пытаясь выпрыгнуть, хотя высота в двести метров позволяла это сделать. Подлетел сбоку и, уравняв скорости, показал пальцем на него и на свой аэродром.

Немец сделал вид что не понял, поэтому мне пришлось немного отойти от него и дать очередь над фонарем, после которой немец согласился повернуть к аэродрому.

«Блин, на это даже я не рассчитывал!» – весело подумал я, сопровождая немца к аэродрому. Тот выпустил шасси и стал планировать с заглохшим мотором на полосу. Убедившись, что его «приняли», и уже вытащили из кабины, повел истребитель на посадку.

С привычным шиком зайдя на глиссаду посадки, я опустился на все три колеса и без "козла", докатился до места стоянки, где меня уже ждали.

Когда вылезал из кабины, меня ослепила яркая вспышка. Проморгавшись, чуть в стороне, метрах в двадцати, рядом с «вечным дежурным» увидел старшего политрука, довольно что‑то крутившего в фотоаппарате, после чего он снова сделал снимок, когда я вылез на крыло. Потом меня принял «на руки» не очень добрый Никифоров.

– Сев, хлеба дай, – попросил Олег.

Потянувшись, что заставило меня поморщиться, я взял с тумбочки тарелку с разрезанным небольшими кусочками белым хлебом, и поставил на табурет рядом с Олегом.

Наворачивая манную кашу, он с интересом читал газету, вернее очерк обо мне. Утром привезли пачку газет, где была статья о Сталинском соколе, сбившем шесть, и принудившем к посадке седьмой самолет. Что ни говори, а тот старший политрук оказался профи, и статья действительно была написана хорошо. В заглавии была моя фотография, где я стоял на крыле истребителя держась одной рукой за кабину, в больничных штанах и с голой перевязанной грудью, с улыбкой на лице.

В общем‑то я тогда морщился, спина болела, но на фото почему‑то казалась, что это была обаятельная улыбка, ну да ладно.

В заглавии корреспондент написал.

«Даже ранеными наши летчики продолжают сбивать немецко‑фашистские самолеты!!!»

Сама статья брала за живое. С утра ее успели прочитать уже все в полку, так что до нас один из экземпляров дошел сильно замусоленным, однако не потерял своей привлекательности. Я трижды прочитал очерк, расположенный на двух страницах. Оказалось, корреспондент откуда‑то узнал, куда меня увезли, и захотел взять интервью, сейчас на фронте нужно было подобное, яркое. Чтобы показать как мы бьемся.

Вот он и приехал на аэродром, общаясь с майором Никитиным и капитаном Смолиным, оказавшимся начштаба полка. Комиссара не было, он улетел на бомбардировку, я в это время возился с ЛаГГом, как налетели немцы. Так что старший политрук стал свидетелем неравного боя, как было написано в статье. Мало того, он еще и успел сделать несколько снимков, не все они попали в газету, но четыре было. Это на заглавии, где я на крыле. Потом огненный комок сбитого немца, и мой истребитель, набиравший высоту, второй мессер в кадр не попал, успел уйти на вираж. Третий снимок, это когда мы пролетали над штабом. Снимок получился классным. Было видно улепетывающий «худой» и стреляющий по нему ЛаГГ. Ну, а четвертый, это понятное дело немецкий пилот, и на заднем фоне сам Ме‑109, в котором копались пара механиков. В снимок хорошо попали пулевые отметины на крыле и фюзеляже.

– М‑да, за такое ордена дают, – не без зависти сказал Олег, аккуратно сложив газету и вернув ее мне.

– Наверное, – пожал я плечам, что вызвало новую вспышку в ране.

Когда я вылез из кабины, у меня вся спина была в крови. Края раны разошлись во время перегрузок. Да и пару раз хорошенько приложился спиной о бронеспинку, что вызвало сильное кровотечение. Так что меня почти на руках унесли в лазарет, где Марина Викторовна ругаясь, наложила восемь швов. Как только она закончила, я попал в горячие руки корреспондента, после него и командованию полка. Даже секретарь комсомольской организации заглядывал. Правда заметив что я туплю на его вопросы в которых ничего не понимал, как‑то быстро собрался и исчез, а я удостоился от Никифорова, который заглянул позже, изучающего взгляда.

Меня не ругали, даже поблагодарили, теперь они на заметке у начальства, а это не могло не радовать их. Так что мне дали маленький втык, за то что взлетел раненым и велели лечиться. От полетов меня отстранили на время лечения, пока не заживет спина, и вот уже вторые сутки я лежу в стационаре вместе со штурманом одного из бомбардировщиков. С бомбардировки вернулось только шесть машин. Один сбили над переправой, второй сел на вынужденную, не дотянув до аэродрома десяток километров. Вот на нем и летел Олег. При приземлении, в отличие от остальных членов экипажа, он сломал пару ребер и вывихнул плечо, так что сейчас с тугой повязкой на груди он доел принесенный дежурным бойцом обед, и, убрав грязные тарелки на поднос, где уже лежали мои, и тихонько откинувшись на подушку, сказал: