Unknown - i e8c15ecf50a4a624 Страница 26

Но этой по сути дела единственной надежде, которую питали Щегловитов и прокурор Киевской судебной пала­ты Чаплинский — одна* из главных фигур в организации ритуального процесса, не суждено было сбыться. «Се­рые» крестьяне-присяжные оказались намного выше тех, кто рассчитывал на их темноту и антисемитские предрас­судки. Они оправдали Бейлиса. Провал процесса был круп­ным морально-политическим поражением царизма.

Главная цель, преследовавшаяся процессом Бейлиса, состояла в том, что он должен был послужить поводом для разгрома революционного движения, которое усиливалось с каждым днем. Официальная и черносотенная пропаганда доказывала, что это движение — исключительно дело рук евреев, якобы получавших деньги и указания от некоей международной еврейской организации, необычайно могу­щественной и коварной. Осуждение Бейлиса должно было стать сигналом к массовым еврейским погромам, а послед­ние, создав атмосферу всеобщего националистического угара, облегчили бы тем самым и разгром революционных сил.

Правая печать прямо говорила об этом. «Социал-демо­кратию и еврейство,— писал Меньшиков,— Россия должна взять в железо: это обязанность ее правительства, об этом нравственный крик ее населения». А. Н. Хвостов, депутат IV Думы и лидер фракции правых, еще в ходе процесса, будучи уверен в осуждении Бейлиса, заявил одному из корреспондентов: «После дела Бейлиса революционные выступления в России станут невозможными по крайней мере в течение трех лет» [206].

Дело Бейлиса доказало с необычайной очевидностью, что решительная борьба с антисемитизмом возможна толь­ко на путях подлинного демократизма. Кадеты, кичившиеся тем, что они настоящие просвещенные «европейцы», не вы­держали «испытания антисемитизмом», лишний раз проде­монстрировав, что они были поддельными демократами. Так, по мнению Струве, в отношении евреев следовало встать на позицию «асемитизма». Это слово означало у Струве своеобразный остракизм, отказ от общения с ев­реями или, как он объяснял, «культурное отталкивание», которое он предлагал взамен грубого и дикого, «неевро­пейского» антисемитизма.

Взгляды Струве подверглись критике со стороны офи­циального руководства партии за грубую прямолинейность. Но сторонников Струве в кадетской партии было весьма много. Об этом свидетельствует дневник члена ЦК партии А. В. Тырковой. «Разговоры о национализме, — записывала она, например, 17 января 1910 г., — лезут со всех сторон. По-видимому, это крепче разрастается среди радикалов (чи­тай: либералов. — А. А.)... Гредескул, Э. Гримм, Д. Д. Про­топопов... все говорили, что нельзя терпеть, что кроме „еЁ- рейской“ „Речи“ ничего у нас нет. Только Родичев и Д. Гримм были против нас» [207]. Открытая неприязнь к ев­реям, жалобы на то, что они всех «одолели» и все «заполо­нили», как в партии, так и в общественной жизни, прони­зывают дневник за все годы реакции и мировой войны и являются отражением подлинных настроений кадетской верхушки.

Кадеты выступили против осуждения Бейлиса. Видный деятель партии В. А. Маклаков, участвуя в процессе и бу­дучи первоклассным адвокатом, сыграл значительную роль в его провале. Но эта позиция была обусловлена в еще большей степени теми же причинами, которые заставляли кадетов выступать против политики правительства в фин­ляндском и польском вопросах. Защищая Бейлиса, кадеты спасали царскую монархию. Это откровенно признал сам Маклаков после процесса в статье с характерным названи­ем «Спасительное предупреждение», в которой он писал, что «страшно думать, к чему привела бы эта невозможная и ненужная» затея с ритуальным убийством[208].

Все расчеты реакции на процесс Бейлиса полностью провалились. Наоборот, он способствовал отмежеванию в гигантских масштабах всего, что было в народе честного, разумного и человечного, от режима, который позорил стра­ну, пробуждению политического сознания широких демо­кратических слоев.

«Дело Бейлиса,— свидетельствовал народнический жур­нал,— отодвинуло все внутренние и внешние дела России. Обыватель, развертывая газету, искал глазами... прежде всего известий о деле Бейлиса. По-видимому, русские граждане поняли, наконец, что еврейский вопрос не только еврейский, но и общерусский..., поняли..., какую бессуд­ную, дикую, темную Россию готовит национализм для рус­ских...». Октябристский «Голос Москвы» даже считал, впа­дая в явное преувеличение, что по степени нервного по­трясения месяц процесса Бейлиса превзошел октябрьские дни 1905 г., убийство Столыпина, другие погромные про­цессы и сами погромы [209].

На книжном рынке появился ряд исследований, посвя­щенных разоблачению ритуальных наветов на евреев. Ме­дицинские общества и журналы протестовали против фаль­сифицированной медицинской экспертизы. Весной 1913 г. осудил ее в специальной резолюции XII Всероссийский пироговский съезд врачей. Осенью того же года после­довало осуждение со стороны Харьковского медицин­ского общества, за что оно было закрыто. Та же судьба постигла Тверское, Вологодское и другие медицинские общества.

Дело Бейлиса нашло широчайший международный от­клик. Вместе с русскими медиками выразили свой протест проходившие осенью 1913 г. международный медицинский съезд в Лондоне и 86-й съезд немецких естествоиспытате­лей и врачей в Вене. На митингах протеста, прокативших­ся по странам Западной Европы, с гневными речами вы­ступали крупнейшие представители науки и культуры — Анатоль Франс, Ланжевен, Олар, Сеньобос и др. Протес­товали немцы, англичане, чехи, канадцы[210].

Наиболее последовательными и непримиримыми врага­ми антисемитизма показали себя рабочий класс и его пар­тия. «Взрывом негодования, — писала «Правда», — было оно (дело Бейлиса.—А. А.) встречено во всем цивилизо­ванном мире, и пролетариат России был в первых рядах тех, кто поднял свой голос на защиту попранной чести русского народа» [211]. Забастовки протеста против суда над Бейлисом прошли в Петербурге, Казани, Саратове, Харь­кове, Юзовке, Одессе и особенно в западных городах — Киеве, Варшаве, Гродно, Брест-Литовске, Белостоке, Бер- дичеве, Минске, Двинске, Ревеле, Смоленске, Могилеве, Пинске, Вильно, Витебске, Бобруйске и др.[212]

«Дело Бейлиса, — пцсал В. И. Ленин, — еще и еще раз обратило внимание всего цивилизованного мира на Россию, раскрыв позорные порядки, которые царят у нас. Ничего похожего на законность в России нет и следа» [213]. Весной 1914 г. большевистская фракция приняла решение внести в Думу законопроект, который был назван: «Проект зако­на об отмене всех ограничений прав евреев и всех вообще

ограничений, связанных с происхождением или Принад­лежностью к какой бы то ни было национальности». Зако­нопроект был опубликован «Правдой». В. И. Ленин пред­послал ему краткое воззвание, обращенное к рабочему классу, в котором, объясняя, почему евреи выделены осо­бо, писал: «Антисемитизм пускает все более глубокие корни среди имущих слоев... Гонения против евреев приняли в последние годы совершенно невероятные размеры... При таких условиях еврейскому вопросу должно быть уделено должное внимание со стороны организованных марксис­тов» *?9. Возвращаясь к этому же вопросу в другом месте, В. И. Ленин указывал:

«Особо ненавистническая агитация ведется черносотен­цами против евреев. Козлом отпущения за все свои грехи пытаются сделать Пуришкевичи — еврейский народ.

И потому совершенно правильно РСДРФракция глав­ное место в своем законопроекте уделяет еврейскому бес­правию» [214][215].

Реакция была вынуждена признать свое полное пора­жение в деле Бейлиса. В своем отчете указанный выше чиновник, посланный Белецким в Киев, писал: «Процесс Бейлиса — это полицейская Цусима, которую никогда не простят» [216]. Пуришкевич в IV Думе открыто связал про­цесс Бейлиса с углублением революционного кризиса в стране. «Я не могу допустить, — говорил он, — чтобы Рос­сия обратилась в процессе Бейлиса во Францию... во время так называемой „дрейфусиады“, когда вся страна остано­вила свои обычные занятия... Если мы будем обращать трибуну Государственной Думы в сплошной митинг, если мы будем разжигать страсти в тот момент, когда... уже заколыхались низы..., то Государственная Дума, которая пойдет по такому пути, существовать не может и не долж­на» [217]>

Но сгнивший режим, за неимением других средств, про­должал ту же политику национализма и антисемитизма.

РАБОЧИЙ ВОПРОС

Комиссия Коковцова. До революции 1905—1907 гг. царизм отрицал наличие «рабочего вопроса» в России в западноев­ропейском смысле этого слова. Особый журнал Комитета министров от 28 и 31 января 1905 г. характеризовал по­добную позицию следующим образом. Принятый тогда взгляд на существо рабочего вопроса в России состоял в том, «будто условия фабричной жизни у нас и на Западе совершенно между собой различны. Число рабочих, заня­тых на наших фабрично-заводских предприятиях, весьма незначительно; благодаря счастливым (!) условиям земле­пользования большая часть русских рабочих тесно связа­на с землей и на фабричные работы идет, как на отхожие промыслы, ради подсобного заработка, сохраняя постоян­ную живую связь с деревней; никакой систематической борьбы рабочих с предпринимателями в России нет, нет в ней и самого рабочего вопроса, а потому и не приходится создавать по западным образцам фабричного законодатель­ства» !.