Оксана Демченко - Мир в подарок. (Тетралогия) Страница 26

– Митэ, давай я постелю на диване, а ты тихонечко нашепчи ему на ухо – пусть туда добирается. Он сейчас уже может двигаться и еще не спит.

– Как пьяный, да? – фыркнула она. – Так пусть тут дрыхнет, нам без разницы. Все не на камнях.

– Ему будет приятно проснуться на нормальной кровати, вот сама посмотришь.

Она серьезно кивнула, заинтересованная моей идеей. Было очень занятно смотреть, как заботливая илла укладывает послушного и неловкого братца, гладит по пыльным волосам, укутывает одеялом. Неужели этот безмерно длинный день заканчивается? Вот и мы наконец отправились спать, напоследок чуть не в драку поделив с обнаглевшей Митэ широкое одеяло и место на необъятной кровати. Последней осознанной мыслью было: завтра, то есть сегодня, надо ей купить хоть что–то из одежды.

Разбудили меня бодрые после вчерашнего лечения пациенты.

Они активно шептались, устроившись на диване, отданном арагу, и опустив штору, разделяющую зал. Правда, щель оставили, чтобы за мной приглядывать. Говорили совсем тихо, но я же снавь, мой слух вполне отчетливо разбирал и слова, и интонации. Подслушивать было стыдно, лишать их возможности поговорить – гадко. Вот я и лежала бревном, да еще подло подсматривала из–под ресниц.

– У–у, как на тебе заживает! Спина здорово болит? – девчонка устроилась сбоку от арага и робко трогала сухие струпья шрамов.

– Нет, – он лениво полулежал, упихав под бок ворох шелковых подушек, щурился довольно от забытого покоя здорового тела, а Митэ осмелела и деловито изучала розовые тонкие нити шрамов на спине, ногтем сдирая сухие корки. Между пальцами правой, изувеченной и пролеченной, руки Наири мелькала вилка. Проверяет мою работу.

– Най, прекрати, ты так с хозяевами разговариваешь. Мне одного слова мало, понял? Должен нормально отвечать, я же переживаю, – она пребольно пнула его локтем в бок, заставив задохнуться. – Тут болит?

– Нет.

– А тут? Вот здесь? И тут? – кулачки умело находили цель.

– Отстань, нигде не болит, – сдался он, сгребая обидчицу в охапку, усаживая на колени и шепча в самое ухо: – Я совершенно ненормально, полностью, до самых ногтей, здоров. Повезло нам с лекаркой. И вообще – отсюда бежать удобно, горы недалеко, а дальше сразу степь.

– Ага, я там еще ни разу не была.

– И нечего тебе там делать, – тяжело вздохнул араг, явно измученный проблемой как дальше быть с девочкой? Он понимал, что бежать для нее смертельно. Погладил вымытые волосы, стоящие дыбом. – Если бы в мире нашлось хоть одно место, где можно быть илла и жить свободно…

– Ты меня бросаешь? – она почти плакала. – Предатель!

– Разве рабы решают, где и с кем быть? – усмехнулся Наири без признака радости в голосе, неприметным движением пальцев загнал вилку в доски ближней стены до основания зубьев, обнял мелкую обеими руками: – Клади голову на плечо, спи. Мало ли что будет днем. Отдыхай.

– Ты очень уютный, когда не злишься.

– Это оттого, что сытый, – хмыкнул он, завозился, делясь одеялом. Вздохнул: – Больно смотреть, какая ты стала хорошенькая, когда хоть чуток отмылась. И в белом ошейнике, будь проклят Карн. В этот раз обошлось, а толку… Как думаешь, она нас откормит и продаст за приличные деньги? Или чего другого хочет?

– Она нормальная, я точно знаю.

– Тэ, рабам и друг к другу привыкать нельзя, потом очень больно. Я вот влип с тобой, сестренка, дальше некуда, даже бежать не могу, как ты одна здесь останешься? А к хозяевам привязываться – псом стать. Лучше смерть.

Они затихли, и я задремала. Ненадолго. Скоро неугомонные разбудили меня снова, уже окончательно: за дверью, в крохотном коридорчике, араг повторно отмывал иллу и мылся сам ледяной колодезной водой. Она пищала и лупила его, довольная сверх меры. Пришлось вставать. Поплотнее сдвинув шторы, я тоже разделась возле кровати и быстро ополоснулась, они великодушно оставили мне целое ведро воды. Оделась, застелила кровать и диван, с интересом рассматривая свежий утиный скелет. Позавтракали! Рядом, от щедрот, оставили для меня, глупой сони, кусок хлеба и полную плошку отвара. Принюхалась. Надо же, ничего не перепутала, и впрямь врожденная травница, талант. С первого раза запомнила мой полезный до безнадежности чай.

Я еще допивала бальзам Риана, когда они, возбужденные и бодрые, возникли в дверях. И разом погасли, глядя на хозяйку. Надо же, у Наири такие забавные волосы, светло–пепельные, а сам он весь устало–выцветший. Ему бы загореть, обветрить да откормиться. Тогда подобреет и станет очень симпатичным, наверное. И где он добыл эту ветхую рубаху? Глиша дала вместе с тряпками, не иначе.

– Спасибо, Митэ, – я чуть приподняла плошку. Глянула на арага: – Ты теперь будешь вести себя идеально целых две недели, да? Я рассчитываю на это. Но, обойдемся без иллюзий, едва ли дольше.

Он несколько смущенно пожал плечами: мол, вылечила – спасибо, а бежать обязательно постараюсь. Иной реакции я бы очень удивилась. Он, в свою очередь, спокойно, деловито, не без скрытой иронии сообщил, что за завтрак придется доплатить.

Светлоглазый хам! Я в очередной раз удивилась про себя: как он выживал все четырнадцать лет с таким–то характером? Потом усмехнулась, глянув на чуть сгорбленные плечи. Трудно. Ему ведь тридцать два, судя по вчерашнему рассказу, а с первого взгляда я дала все пятьдесят. После двух уток, целого набора трав и настоек в сочетании со сном я согласна была убавить лет пять–семь. Все равно выходит год за два, и это учитывая его железное здоровье.

Митэ получила необходимую сумму и убежала рассчитываться за завтрак. Наири, едва дождавшись пока закрылась дверь, метнулся ко мне и… упал в ноги. Как идеальный раб, лбом на хозяйские стопы. Умеет он удивлять людей, не то слово! Я сперва прямо окаменела, потом резко дернула его за руку вверх.

– Слушай, давай договоримся, – выдохнул он торопливо, еле слышно, косясь на дверь, – я буду тебе псом верным до конца дней, без обмана, только купи мать Митэ. За нее совсем недорого попросят. Она теперь бесполезная, надолго тебя не обеспокоит. Но мы… я отработаю.

– Она здесь?

– В городе. Карис нищие купили, побираться. Только для этого тоже здоровье требуется. Забьют ее, денег–то не приносит.

Я толкнула его к стулу. Ну вот, участвую уже во втором заговоре. Когда Митэ вошла, мы сидели на прежних местах. Девочка вопросительно глянула на арага. Потом на меня.

– А что, вы так тут и сидите?

– Тебя ждем, совет нужен, – пояснила я бодро. – Скажи, где бы можно поискать селян из Агриса кроме этого постоялого двора?

– Возле пустых загонов, – усмехнулась Митэ, – а по жилью… «Бычий хвост», если победнее. А побогаче… так скорее всего, здесь, где еще?

– Завтра уходим из города, – вздохнула я, тоскливо глядя на кошелек. – А пока поброди тут, Глише помоги да между делом и поспрашивай, не приезжали ли дети старосты из Агриса? Их не перепутать с местными, огромные, рыжие, шумные, зовут Мирах и Тамил. И купи нормальное платье, я дам денег. Только далеко одна не ходи, бугай этот вчерашний…

– Ничего, я бегаю быстро, – фыркнула она.

Увязав в тряпичный узелок несколько серебряных и медных монет, гордо развернулась и вышла, резко закрыв дверь. На нас даже не обернулась. Наири усмехнулся. Тоже заметил, что попытка скрыть наш с ним разговор рассердила маленькую, но далеко не глупую илла. Нам собирать было нечего, поэтому вышли мы сразу следом.

– Расскажи о матери Митэ, – попросила я, когда мы миновали рынок и углубились в узкие затхлые ремесленные переулки. Я запоздало вспомнила, наступая на что–то мерзко осклизлое, что собиралась купить обувь. – Только ответь сначала, тут нельзя добыть сандалии или сапоги?

– Это кожевенный квартал, – пожал плечами араг, сворачивая в ближайшую калитку. – Так сандалии или сапоги?

– А что дешевле?

Через пару минут у меня были сандалии, грубые, но вполне добротные. Главное – очень дешевые. Мой усердный раб, оказывается, отменно умел торговаться. Идти по мостовой стало куда приятнее. Я думала так, пока не навернулась в третий раз, чувствительно подвернув ногу. Кожаные жесткие подошвы скользили по влажным – не хочу думать от чего – камням, как по льду. Кстати, араг ловил меня с неизменным успехом, радуя окружающих поводом обсудить одинокую молодуху, то и дело падающую в услужливо открываемые рослым рабом объятия. На нас, как на случайных клоунов, уже высовывались посмотреть из окон второго этажа, передавая весть от дома к дому. Толстый хозяин лавки, оставшейся по правую руку, довольно проследил мой двадцатый или тридцатый и, безусловно, самый впечатляющий, пируэт, сложил ладони рупором и гаркнул на весь квартал:

– Тирх, ставлю пять медяков, он ее загребет еще десять разов до поворота.

– Десять! – Тирх показался в дверях лавки слева. – Неинтересная ставка, кум, потому как согласный, десять, а то и двадцать. Да я б тоже помог, девка вполне гладкая. Токо батька ейный дура–ак, раз молодке такого проворного ловца прикупил. С душой держит, стервец. Бережет, значит.