Джон Стейнбек - Квартал Тортилья-Флэт. Консервный ряд (сборник) Страница 26

Пока я рассказывал все это, родился девятый ребенок Тересины, и она временно была свободна. Вьеха получила еще одного подопечного, Альфредо перешел в третий класс, Эрни – во второй, а Панчито поступил в первый.

В те дни в Калифорнии среди медицинских сестер стало модным посещать школы и расспрашивать детей о разных интимных подробностях их домашней жизни. Третьеклассник Альфредо был вызван к директору, потому что он показался медицинской сестре чересчур худым.

Сестра, прошедшая специальный курс детской психологии, ласково спросила:

– Фредди, ты кушаешь столько, сколько хочешь?

– Ага, – сказал Альфредо.

– Вот как? Скажи мне, что ты кушаешь на завтрак?

– Тортильи и бобы, – сказал Альфредо.

Сестра посмотрела на директора и скорбно покачала головой.

– А что ты кушаешь, когда приходишь домой обедать?

– Я не хожу домой.

– Разве ты днем ничего не кушаешь?

– Кушаю. Я приношу с собой бобы, завернутые в тортилью.

В глазах сестры мелькнул легкий испуг, но она сдержалась.

– А вечером что ты кушаешь?

– Тортильи и бобы.

Сестра забыла все, что выучила про детскую психологию.

– И ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты ничего не ешь, кроме лепешек и бобов?

Альфредо удивился.

– Господи Иисусе, – сказал он. – А этого что, мало?

В положенный срок муниципальный врач выслушал полный ужаса отчет сестры. И в один прекрасный день он подъехал к дому Тересины, чтобы заняться этим вопросом. Пока он шел по двору, вопли ползунков, косолапиков и карапузов сливались в одну душераздирающую симфонию. Доктор остановился на пороге кухни. Своими собственными глазами он увидел, как вьеха подошла к печке, зачерпнула уполовником в кастрюле и рассыпала по полу вареные бобы. Вопли разом стихли. Ползунки, косолапики и карапузы молча и деловито передвигались от боба к бобу, останавливаясь только для того, чтобы прожевать находку. Вьеха вернулась на свое место, пользуясь несколькими минутами покоя. Доктор, загоревшись научным интересом, провел там два часа. Он ушел, недоуменно покачивая головой.

Он продолжал недоуменно покачивать головой, пока зачитывал свой доклад.

– Я подверг их всем известным мне проверкам, – сказал он. – Я проверил их зубы, кожу, кровь, кости, глаза и координацию. Господа, они питаются тем, что по сути своей является медленно действующим ядом, и питаются так со дня своего рождения. Господа, могу сказать только одно: в жизни я не видел более здоровых детей! – Тут выдержка ему изменила. – Поросята! – воскликнул он. – В жизни я не видел таких зубов! Никогда не видел!

Вы, наверное, недоумеваете, как Тересина добывала еду для своей семьи. На полях, в тех местах, где молотили бобы, остаются большие кучи бобовой мякины. Если вы расстелете на земле одеяло и в ветреный день начнете подбрасывать над ним мякину, то убедитесь, что и молотильщики не непогрешимы. Проработав так весь день, вы можете собрать двадцать фунтов бобов, а то и больше.

Осенью вьеха, захватив всех детей, которые уже умели ходить, отправлялась с ними в поля и провеивала мякину. Хозяева полей не гнали ее, потому что от нее не было никакого вреда. Только в самый неурожайный год вьеха собирала меньше четырехсот фунтов бобов.

А когда у вас в доме есть четыреста фунтов бобов, вы можете не бояться голодной смерти. Иногда случается чудо, и вы лакомитесь такими деликатесами, как сахар, помидоры, перец, кофе, рыба или мясо, – порой благодаря заступничеству Пресвятой Девы, порой благодаря вашей собственной ловкости или трудолюбию. Но как бы то ни было, у вас есть бобы, и вы в безопасности. Бобы – это надежный кров для вашего желудка. Бобы – это теплый плащ, предохраняющий от экономического холода.

Лишь одно могло поставить под угрозу жизнь и счастье семьи сеньоры Тересины Кортес – неурожай бобов.

Когда бобы созревают, все растения выдергиваются с корнем и складываются в кучи, чтобы стебли как следует просохли перед молотьбой. И тут надо молиться, чтобы не начались дожди. Когда на темных полях желтеют кучки бобовых стеблей, фермеры не спускают глаз с неба и хмурым взглядом провожают каждое проползающее в вышине облачко. Ведь если пойдет дождь, придется заново переворошить все кучки и ждать, пока они опять высохнут. А если снова пойдет дождь, их снова придется переворошить. Если же дождь начинается в третий раз, бобы покрываются плесенью, начинают гнить, и урожай потерян.

Когда подходило время сушки бобов, вьеха имела обыкновение ставить свечку Пресвятой Деве.

В тот год, о котором я рассказываю, бобовые стебли были уже собраны в кучи и свеча была поставлена. В доме Тересины лежали наготове рогожные мешки.

Молотилки были вычищены и смазаны.

Пошел дождь.

Дополнительно нанятые батраки бросились в поля ворошить слипшиеся груды бобовых стеблей. Вьеха поставила вторую свечку.

Снова пошел дождь.

На маленькую золотую монетку, которую она сберегала многие годы, вьеха купила еще две свечи. Батраки снова переворошили кучи, подставляя бобы солнечным лучам. И тут начался упорный холодный косой дождь. Ни одного фунта бобов не было собрано во всем графстве Монтерей. Плуги запахивали в землю гниющие стебли.

И тогда в дом сеньоры Тересины Кортес вошло отчаяние. Сломалась опора жизни, рухнул спасительный кров. Исчезла вечная истина – бобы. По ночам дети плакали от ужаса перед надвигающимся голодом. Им никто ничего не говорил, но они знали и так. Вьеха сидела в церкви, как обычно, но когда она смотрела на Пресвятую Деву, ее губы складывались в злобную усмешку. «Свечи-то мои ты забрала, – думала она. – Их-то ты взяла! Одолела тебя жадность к свечам, пустоголовая!» И она в гневе отдалась под покровительство святой Клары. Она рассказала святой Кларе о том, как несправедливо с ней поступили. Она даже позволила себе непочтительно отозваться о непорочном зачатии: «Знаешь, и Тересина иногда вот так же не помнит», – ядовито сообщила она святой Кларе.

Уже не раз говорилось, что Хесус Мария Коркоран был бесконечно добр. Кроме того, он обладал тем даром, который порой бывает присущ человеколюбцам, – его инстинктивно влекло туда, где была нужна его доброта. Сколько раз встречал он молодых девушек именно тогда, когда они нуждались в утешении! Его неотразимо влекло к любому страданию, к любой печали. Он уже много месяцев не бывал в доме Тересины. И если нет какой-то таинственной симпатии между горем и человеколюбием, то почему же он пришел туда именно в тот самый день, когда в кастрюлю были брошены последние бобы прошлогоднего сбора?

Он сидел на кухне Тересины, ласково стряхивая детей со своих ног. И он смотрел на Тересину внимательными, полными страдания глазами, пока она рассказывала ему о своей ужасной беде. Он как завороженный следил за ней, когда она вывернула наизнанку последний мешок, чтобы показать, что у них не осталось ни единого боба. Он сочувственно кивал, когда она показывала на детей, от которых скоро останутся только кожа да кости, которые скоро умрут от голода.

Затем вьеха с горечью поведала, как ее провела Пресвятая Дева. Но тут Хесус Мария отказал ей в своем сочувствии.

– Откуда ты знаешь, старая? – спросил он строго. – Может, Пречистая была занята в каком-нибудь другом месте.

– А как же мои четыре свечи? – визгливо настаивала вьеха.

Хесус Мария холодно посмотрел на нее.

– Что такое четыре свечи для Пресвятой Девы? – сказал он. – Я раз был в церкви, где перед ней горели сотни свечей. Ее свечами не удивишь.

Но мысль о беде Тересины жгла его как огонь. В тот же вечер он произнес перед друзьями в доме Дэнни вдохновенную и трогательную речь. Из глубин своего великого сердца он исторг красноречивейший, пламенный призыв помочь этим детям, у которых не осталось бобов. И слова его были исполнены такой силы, что огонь, пылавший в его груди, зажег сердца его друзей. Они вскочили на ноги. Глаза их засверкали.

– Эти дети не будут голодать! – восклицали они. – Мы клянемся в этом!

– Мы живем в роскоши, – сказал Пилон.

– Мы уделим им от нашего достатка, – согласился Дэнни. – А если им нужен дом, пусть живут здесь.

– Завтра мы начнем! – воскликнул Пабло. – Хватит лениться! За работу! Нам нужно многое сделать.

Хесус Мария почувствовал радость пророка, обретшего последователей.

И слова их не были пустой похвальбой. Они собирали рыбу. Они обчистили огород отеля «Дель Монте». Это было чудесно. Воровство, свободное от позорного клейма, преступление, совершаемое во имя благой цели, – что может быть приятнее!

Пират повысил цену своих дров до тридцати центов и каждое утро заходил в три лишних ресторана. Большой Джо снова и снова крал козу миссис Палочико, и каждый раз она благополучно возвращалась домой.

Все больше и больше припасов накапливалось в доме Тересины. На ее крыльце лежали ящики с латуком, подпорченная макрель благоухала на весь квартал. Но пламя милосердия не угасало в груди друзей.