Марк Марциал - Эпиграммы Страница 27

Ей безмятежно: пусть мне жажда на пользу пойдет.

Не обольщайся, что громко кричат тебе римляне «браво»:

Вовсе, Помпоний, не ты, — красноречив твой обед.

Не из ломкого высечен я вяза,

И не сделан мой вверх торчащий столбик

Из какой ни попало древесины:

Он из прочного резан кипариса,

5 Что ни сотни веков не устрашится,

Ни гниенья от старости глубокой.

Берегись же, кто б ни был ты, разбойник!

Ибо стоит тебе рукою хищной

Хоть бы ягодку тронуть винограда,

10 Заработаешь ты немедля шишку, —

Кипарис я недаром, верь не верь мне!

В пору, когда посещал друзей он достойных и честных,

В тоге холодной ходил нищим бедняк Телесин.

С той же поры как заискивать стал у развратников гнусных,

Земли, столы, серебро он покупает себе.

5 Хочешь ты стать богачом, Битиник? Ступай к негодяям:

Чистый тебе поцелуй, право, не даст ни гроша.

Часто, Луперк, приглашая гостей, ты меня забываешь,

Вот и придумал я, чем можно тебе досадить.

Я раздражен: приглашай ты меня, зазывай, и проси ты…

«Что же ты сделаешь?» Я? Сделаю что? Да приду.

Здесь погребен Пантагат, скончавшийся в юные годы,

Это и горе и скорбь для господина его.

Ловкий он был брадобрей: едва прикасаясь железом,

Волосы стричь он умел ровно и щеки обрить.

5 Да, хоть и будешь, земля, ему мягкой и легкой, как должно,

Быть невозможно тебе легче искусной руки.

В баню он с нами ходил, пообедал веселый, и все же

Рано поутру найден мертвым был вдруг Андрагор.

Просишь, Фавстин, объяснить неожиданной смерти причину?

Да Гермократа-врача видел он ночью во сне.

Если «такой» и «с таким» запретишь ты Секстилиану,

Авл, говорить, то, увы, трех ему слов не связать.

«Что ж это с ним?» — говоришь. Я открою свои подозренья:

Думаю, Секстилиан любит «такого с таким».

Киннамоном и кассией ты вечно

Из гнезда гордой птицы густо смазан

И, разя точно банка Никерота,

Коракин, ты смеешься, что не пахнем?

5 Лучше всяких духов ничем не пахнуть!

174

Если в шерсти твоя грудь, если голени в жесткой щетине,

Думаешь ты, Харидем, этим молву обмануть?

Выщипи, право, себе ты волосы всюду на теле

И, ощипавши себя, спину свою оголи.

5 «Ради чего?» — говоришь. Да ведь разное люди болтают:

Лучше тебе, Харидем, будет миньоном прослыть.

Пряди поддельных волос ты, Феб, под помадою прячешь

И закрываешь ты плешь краскою цвета волос.

Для головы прибегать к цирюльнику вовсе не надо:

Лучшею бритвою, Феб, губка послужит тебе.

На паррасийских вблизи ты любуешься, Авл мой, Медведиц

И на медлительный ход гетского неба светил,

Я же, к Стигийским волнам едва не попав в это время,

Видел уж мрачный туман на Елисейских полях.

5 Как ни устали глаза, но тебя они вечно искали,

И с холодеющих уст имя слетало твое.

Если мне прялки сестер не черные выпрядут нити

И не глухими к мольбе боги пребудут моей,

Здравым к здоровому мне ты вернешься в Латинскую землю,

10 Всадником славным, неся первого пила почет.

175

И раздражен и ворчит, что вовсе не знает прохлады

Баккара из-за своих сотен одежд шерстяных;

Ждет не дождется он пасмурных дней и ветра со снегом,

И ненавистна ему оттепель зимней порой.

5 Вред причинили какой тебе наши, жестокий, лохмотья,

Сбросить которые с плеч может порыв ветерка?

Было б гораздо честней, человечней гораздо бы было,

Если б и в августе ты кутался в байку свою!

Любит стихи мои Рим, напевает повсюду и хвалит,

Носит с собою меня каждый и держит в руках.

Вот покраснел, побледнел, плюнул кто-то, зевнул, столбенеет…

Это по мне! И стихи нравятся мне самому.

Осуществилась мечта Помпулла, Фавстин: он читаться

Будет везде и во всем мире его назовут.

«Ну его, так же как род белобрысый коварных усипов

Вместе со всеми, кому в тягость Авзонии власть».

5 Полны, однако, ума, говорят, сочиненья Помпулла.

«Но, чтоб прославленным быть, этого мало, поверь:

Сколько речистых людей и моль и червей угощают,

Нужны ученых стихи только одним поварам!

Надо еще кое-что для вечной славы твореньям:

10 Книга, чтоб вечною стать, быть вдохновенной должна».

176

Сын один у Салана был и умер.

Что же ты, Оппиан, с дарами медлишь?

О, безбожное дело! Злые Парки!

Коршун будет кружить над новым трупом!

Знаешь, что ловят тебя, и знаешь ловчего жадность,

Знаешь и то, Мариан, что ему надо словить,

Ты же, однако, его, сумасброд, внося в завещанье,

Все состоянье ему хочешь, глупец, отказать.

5 «Да ведь он щедро дарит». Но дары на крючки насадил он

Так ведь и рыба, скажу, может любить рыбака.

Им ли, по смерти твоей, ты искренне будешь оплакан?

Чтоб горевал он, ему ты откажи наотрез.

Хоть по рождению ты не из строгого Фабиев рода

И не из тех, что жена, приносившая Курию в поле

Завтрак, когда он пахал, родила под дубом косматым,

Но ты в отца, что пред зеркалом брит, и матери-шлюхи

5 Сын, и невесте твоей тебя назвать бы невестой, —

Ты поправляешь мои, всему свету известные, книжки

И позволяешь себе унижать удачные шутки,

Шутки мои, говорю, что и форума знать и столицы

10 Не презирает ничуть и внимательно слушать готова,

Те, что достойно лежат на бессмертного Силия полках,

Те, что всегда на устах у Регула красноречивых;

Их восхваляет сосед Авентинского храма Дианы —

Сура, смотрящий вблизи состязанья Великого Цирка,

15 Их даже тот, кто несет государства тяжелое бремя,

Раза два-три развернуть не гнушается — Цезарь-владыка.

А у тебя, видно, больше ума, да и сердце Минервой

Изощрено, и утонченный вкус тебе дали Афины!

Но провалиться бы мне, коль то не утонченней сердце,

20 Что вместе с кучей кишок, с огромной говяжьей ногою,

С потрохом красным гниет. И страшно каждому носу,

Если разбойник мясник его носит по всем перекресткам!

Да еще смеешь писать, хоть и некому знать их, стишонки

Ты на меня и марать несчастные свитки бумаги.

25 Но, если я заклеймлю тебя огнем своей желчи,

Въестся навеки клеймо, и везде оно станет известно,

И уничтожить его не сумеет и Циннам искусный!

Но пощади ты себя, безумец, и бешеным зубом

Пышущих дымом ноздрей не трогай живого медведя:

30 Пусть он и кроток, и тих, и лижет ладони и пальцы,

Но, если боль иль желчь, если гнев справедливый заставят,

Станет медведем. Клыки изощряй на ободранной шкуре

И поищи для грызни ты себе безответной поживы.

«Пишешь гекзаметром ты эпиграмму?» — заметит мне Тукка.

Тукка, ведь принято так, Тукка, так можно писать.

«Но ведь она же длинна!» Но и это принято, Тукка.

Любишь короче? Читай только двустишия ты.

5 Договоримся с тобой: эпиграммы ты длинные можешь,

Тукка, мои пропускать, я же их буду писать.

Раз девчонка не слишком доброй славы,

Вроде тех, что сидят среди Субуры,

С молотка продавалась Геллианом,

Но в цене она шла все невысокой.

5 Тут, чтоб всем доказать ее невинность,

Он, насильно схватив рукой девчонку,

Целовать ее начал прямо в губы.

Ну чего ж он добился этим, спросишь?

И шести за нее не дали сотен!

Не понимаешь, зачем только евнухов Целия держит,

Панних? Да хочет любить Целия, но не рожать.

Плачьте о вашем грехе, по всему вы плачьте Лукрину,

Вы, о Наяды, и пусть слышит Фетида ваш вопль!

Байской похищен волной, погиб среди озера мальчик

Евтих, который твоим, Кастрик, наперсником был.

5 Был он печалей твоих соучастником, сладкой утехой,

И, как Алексий, певцу нашему дорог он был.

Или в зеркальной воде тебя резвая Нимфа нагого

Видела и отдала Гила Алкиду назад?

Или же Гермафродит был женственной презрен богиней

10 И безразлично, какой был хищенья внезапного повод,