Bill Browder - Red Notice (Russian Edition). Страница 27

Обычно в случае свободного обращения акций компании на бирже цены на них устанавливает рынок. В случае «Сиданко» 96 % акций принадлежало одной инвестиционной группе и 4 % миноритарным акционерам (в том числе и нам). Таким образом, у нас не было возможности оценить на рынке, по хорошей ли цене купили мы акции или нет. Какое-то время меня это устраивало, но шли месяцы, и я начинал понемногу беспокоиться. Тщательный анализ данных и определенная доля уверенности в себе — одно дело. Но вдруг я просчитался, и фонд потеряет существенную часть своих вложений? Со временем я даже начал сомневаться: может, стоило просто плыть по течению и поступать, как все, а не ввязываться в авантюры? Я старался совладать с тревогой и надеялся рано или поздно услышать хорошие новости. И действительно, через год с небольшим кое-что произошло.

Четырнадцатого октября 1997 года компания «Бритиш Петролеум» объявила о покупке десяти процентов акций «Сиданко» из 96-процентного пакета Владимира Потанина — по цене с премией в 600 % к той, что мы заплатили за год до этого.

Это был полный успех.

12.

Золотая рыбка

Прошедший год был полон событий. Мой бизнес начал набирать обороты. Но, что важнее всего, в ноябре 1996 года у меня родился сын Дэвид. Сабрина, как и обещала, после родов привезла его в Москву, и мы зажили вместе одной семьей. Сабрина украсила детскую и даже сама сшила занавески и подушечки. Вскоре она познакомилась с другими мамами-иностранками, так что у нее появился в Москве какой-то круг общения.

Но все же, как ни старалась Сабрина, в Москве ей было неуютно. В новом году она стала чаще ездить в Лондон и проводила там все больше времени. К тому моменту, как сыну исполнился год, она почти не появлялась с ним в Москве. Меня это совсем не радовало, но, с другой стороны, я не мог настаивать, чтобы она была там, где чувствовала себя некомфортно. Я навещал ее с Дэвидом в Лондоне каждые вторые выходные.

Наступающие рождественские праздники Сабрине захотелось провести в Кейптауне. ЮАР у меня с детства ассоциировалась с апартеидом и расизмом, поэтому особого желания ехать туда не возникало. Однако настойчивость Сабрины взяла верх над моими предрассудками, и в конце концов я согласился. На самом деле мне было не так уж важно, куда ехать, поскольку я все равно планировал работать. Если нормально работает мобильник, а под рукой есть факс, то меня устроит любой вариант.

Девятнадцатого декабря мы прилетели в Кейптаун и остановились в гостинице «Маунт Нельсон». Все предубеждения испарились в мгновение ока — это было превосходное место.

Величественное здание отеля — колониальное наследие Британской империи — располагалось у подножия Столовой горы, напоминавшей крепость. В безоблачном небе над Кейптауном всходило яркое солнце, вокруг отеля мирно покачивались темные пальмы, а под ними простиралось море зеленых лужаек. В бассейне весело плескались дети, пока родители отдыхали неподалеку в шезлонгах. Легкий теплый ветерок играл в белоснежных скатертях обеденного зала, а официанты с идеальной выучкой услужливо разносили напитки, еду и всё, что душа пожелает. Это был рай на земле — прямая противоположность декабрьской Москве.

Впервые за много лет я сделал передышку и стал понемногу приходить в себя. Лежа у бассейна и наблюдая, как Дэвид забавляется игрушками, разложенными рядом на полотенце, я почувствовал, насколько устал и на каком взводе жил все это время. Я с удовольствием погружался в состояние полного покоя. Сабрина была права, выбрав для отдыха это прекрасное место. Я закрыл глаза, подставив лицо теплым солнечным лучам, и подумал, что могу лежать вот так вечно.

Но через несколько дней после нашего приезда, когда напряжение только-только начало уходить, раздался звонок на мобильный. Звонил Вадим, директор по корпоративным исследованиям. Вадим — двадцатисемилетний финансовый аналитик — получил степень кандидата экономических наук в одном из лучших вузов Москвы. Я взял его на работу пятью месяцами ранее, чтобы укрепить нашу команду молодых, еще не окрепших специалистов по российскому фондовому рынку. Копна курчавых темных волос вечно не слушалась прически, очки скрывали дотошный взгляд. Вадим обладал удивительной способностью за считанные минуты решать сложнейшие экономические ребусы.

— Билл, — подавленно произнес он, — «Рейтер» только что передало крайне неприятные новости.

— Что такое?

— «Сиданко» объявила, что выпустит конвертируемые облигации[1], тем самым утроив общее число акций, и будет продавать их очень дешево — почти на девяносто пять процентов ниже рыночной стоимости.

Я не знал, как оценить услышанное.

— Это хорошо или плохо?

«Если любой сможет купить конвертируемые облигации, то нам эта новость ничем не угрожает, даже наоборот», — размышлял я про себя.

— Хуже некуда. Эти новые ценные бумаги смогут купить акционеры компании, но мы из их перечня исключены!

Это противоречило здравому смыслу. Если «Сиданко» сможет, отстранив нас от возможности купить конвертируемые облигации, увеличить общее количество акций почти втрое, то фонду и Сафре вместо 2,4 % будет принадлежать только 0,9 % компании, и при этом мы не получим ничего взамен. Иными словами, Потанин и его команда средь бела дня вознамерились лишить инвесторов фонда и Сафру восьмидесяти семи миллионов долларов.

Я вскочил.

— Невероятно! Вадим, ты уверен? Может, в «Рейтер» ошиблись в формулировках?

— Не думаю. Сообщение выглядит достоверно.

— Съезди за оригиналами документов, посмотри сам. Не может быть, чтобы это было правдой.

Меня словно молнией поразило. Если эмиссия конвертируемых облигаций, как ее описал Вадим, действительно состоится, то это поставит крест на моей репутации с рекомендациями по «Сиданко» и принесет фонду огромные убытки.

Я был сбит с толку. Зачем все это Потанину? Какова его цель? Зачем обесценивать акции компании, небольшой частью которых владел наш фонд, и создавать скандал, когда он сам только что получил приличный куш от «Бритиш Петролеума», продав им большой пакет акций «Сиданко»? Потанин продолжал контролировать восемьдесят шесть процентов компании, а размывая нашу долю, получал всего лишь полтора процента. В этом не было никакой финансовой логики.

Я пытался понять причину таких действий и позже пришел к выводу, что все это было очень по-русски.

Об этой особенности русского менталитета слагались сказки, а позже и анекдоты. Мне запомнился один. Поймал как-то раз бедный старик золотую рыбку, которая могла выполнить только одно желание. Обрадовавшись, он стал размышлять: «Может, дворец попросить? Или еще лучше — тысячу слитков золота? А то, может, отправиться на большом корабле в кругосветное плавание?» В этот момент рыбка прерывает его мысли и говорит: «Но знай, старче: что бы ты ни пожелал, твой сосед получит вдвойне». Тогда старик, не раздумывая, говорит: «В таком случае, выколи мне один глаз».

Мораль проста: когда дело касается денег, в России с легкостью пожертвуют собственным успехом, лишь бы насолить ближнему своему.

Похоже, именно этим принципом и руководствовалась группа Потанина. Неважно, что они заработали в сорок раз больше нас: им претила сама мысль, что какие-то иностранцы тоже добились финансового успеха. Им казалось, что это просто «не по понятиям».

А «по понятиям» нужно было раздавить чужой бизнес. Это и произойдет, если я не вернусь в Москву и не повлияю на ситуацию. Следующие несколько дней в Кейптауне я провел, пытаясь хоть на время забыть о проблемах и насладиться отдыхом, но тщетно.

Когда отпуск подошел к концу, Сабрина, не переносившая русскую зиму, увезла Дэвида обратно в Лондон. Я вернулся в Москву двенадцатого января 1998 года, за день до старого Нового года. Едва прибыв в столицу, я связался с Вадимом. Он все перепроверил и подтвердил: размывание доли собственности займет около шести недель, пока решение пройдет через все инстанции, но процесс уже начался.

Я должен был срочно что-то предпринять, чтобы это остановить.

Благоприятная возможность подвернулась на следующий же день, тринадцатого января. Мне позвонил знакомый и рассказал о новогодней вечеринке в доме Ника Джордана, богатого русско-американского банкира из «Дж. П. Морган». Брат Ника, Борис Джордан, был финансовым консультантом Потанина и главой нового инвестиционного банка «Ренессанс Капитал». Я немного знал их обоих и попросил знакомого взять меня с собой на вечеринку.

Вечеринка проходила в огромной роскошной квартире в сталинском доме в нескольких кварталах от Кремля. За аренду таких хором инвестиционные банки выкладывали по пятнадцать тысяч долларов в месяц, чтобы их иностранные сотрудники могли перенести «тяготы жизни в Москве». Найти Бориса Джордана в толпе гостей, поглощающих икру и шампанское, было нетрудно. Здесь его считали воплощением американца: шумный, упитанный рубаха-парень, типичный маклер с Уолл-стрит. Я направился прямо к нему. Он был явно удивлен, увидев меня, но не подал виду — расплылся в улыбке и крепко пожал мне руку: