Семейство Борджа - Дюма-отец Александр Страница 28

Тогда Александр VI, чтобы все же сломить бунтовщика, обратился к Леонардо Медичи, викарию архиепископства Флорентийского, и тот, повинуясь полученному из Рима приказу, обнародовал свое пастырское послание, в котором запрещал верующим следовать призывам Савонаролы. В послании было сказано, что слушающие речи отлученного будут лишены таинств исповеди и причастия, а по смерти, как входившие в духовное общение с еретиком и запятнанные ересью, будут протащены через весь город на волокуше и оставлены без погребения. Савонарола тут же обратился по этому поводу к народу и в синьорию, и в начале 1498 года архиепископальному викарию было велено покинуть Флоренцию в течение двух часов.

Изгнание Леонардо Медичи явилось очередной победой Савонаролы; желая употребить свое возрастающее влияние на исправление нравов, он решил последний день карнавала, обычно посвящаемый светским развлечениям, сделать днем публичного покаяния. И вот накануне начала Великого поста перед кафедральным собором было собрано множество детей, которые, разделившись на группы, ходили по городу из дома в дом, осуждая нечестивые книги, любострастные картины, лютни и арфы, игральные карты и кости, всяческие притирания и благовония, словом, все многообразные продукты развращенного общества и цивилизации, с помощью коих сатана так успешно ведет войну с Господом. И послушные обитатели Флоренции несли на соборную площадь все эти гибельные творения рук человеческих; вскоре из них образовалась огромная куча, из которой юные реформаторы с пением гимнов и псалмов разожгли костер. Именно в нем сгорело множество экземпляров Боккаччо, «Великана Морганта», а также картин Фра Бартоломео,[55] который с того дня отказался от светской живописи и посвятил свою кисть изображению исключительно религиозных сюжетов.

Подобное реформаторское движение напугало Александра, и он решил одолеть Савонаролу его же оружием, то есть красноречием. Для этого он выбрал талантливого проповедника Франческо ди Пулья и послал его во Флоренцию, где тот стал проповедовать в церкви Санта-Кроче, обвиняя Савонаролу в ереси и безбожии. Одновременно с этим папа выпустил новый указ, в котором синьория ставилась в известность, что, если она не вынудит еретика замолчать, все имущество флорентийских купцов, находящееся на территории папского государства, будет конфисковано, на республику будет наложен интердикт, а ее самое объявят духовным и светским врагом церкви. Синьория, лишенная поддержки Франции и видя, как грозно усиливается могущество Рима, на сей раз вынуждена была уступить и предписала Савонароле прекратить проповеди. Савонарола повиновался, распрощавшись со своими слушателями яркой и сильной речью.

Но удаление Савонаролы, вместо того чтобы успокоить волнения, усилило их еще больше: люди повсюду рассуждали о его сбывшихся пророчествах, а некоторые, еще более фанатичные, чем их учитель, заговорили о чудесах, уверяя во всеуслышание, будто Савонарола предложил спуститься в соборную усыпальницу вместе со своим противником и в качестве доказательства своей правоты воскресить какого-либо мертвеца; если же чудо совершит его соперник, то он признает себя побежденным. Эти слухи дошли до Франческо ди Пулья, и, будучи человеком неистовым, не ставившим свою жизнь ни во что, если есть возможность принести пользу делу церкви, он смиренно заявил, что считает себя слишком великим грешником, чтобы Господь даровал ему чудо, но высказал другое предложение: взойти вместе с Савонаролой на горящий костер. Он знал, что погибнет, но зато отомстит за дело церкви, так как вместе с ним погибнет искуситель, осудивший столько душ вслед за своею на вечное проклятие.

Узнав об этом, Савонарола заколебался, поскольку первое предложение исходило вовсе не от него, но его ученик, брат Доменико Бонвичини, веривший в могущество учителя сильнее его самого, объявил, что готов занять его место на костре и уверен, что Господь заступится за своего пророка и сотворит чудо. По Флоренции мгновенно разлетелась весть: смертельный вызов принят; сторонники Савонаролы были убеждены в его торжестве. Враги радовались, что еретик сам предаст себя огню, а равнодушные видели во всем этом лишь интересное, жутковатое зрелище.

Но самоотверженность брата Бонвичини не отвечала намерениям Франческо ди Пулья: он был готов умереть страшной смертью, но лишь при условии, что Савонарола погибнет вместе с ним. В самом деле, что ему было до гибели какого-то никому не известного ученика, вроде брата Бонвичини? Он должен погубить учителя, увлечь за собою в могилу провозвестника новой доктрины. Поэтому Франческо ди Пулья заявил: он взойдет на костер только вместе с Савонаролой; жертвуя собственной жизнью, он ни за что не согласится, чтобы противник выставлял кого-то вместо себя.

Но тут случилось нечто, чего никто не ожидал. Место брата Франческо, желавшего тягаться лишь с учителем, согласились занять два францисканца, вызвавшиеся бросить вызов ученику. Это были братья Никколо Пильи и Андреа Рондинелли. Видя, что соперники получили подкрепление, многочисленные сторонники Савонаролы тоже выразили готовность подвергнуть себя испытанию. Францисканцы, в свою очередь, не пожелали оставаться в стороне, и вскоре весь город разделился на две партии. Флоренция стала походить на сумасшедший дом: все требовали костра, все желали быть сожженными, причем не только мужчины, но даже женщины и дети. В конце концов синьория признала права первых претендентов и решила, что необычный поединок состоится между братом Доменико Бонвичини и братом Андреа Рондинелли; для уточнения подробностей было назначено десять горожан. Поединок приурочили к 7 апреля 1498 года, в качестве места его проведения выбрали площадь Синьории.

Назначенные судьи подошли к делу добросовестно: благодаря их заботам на указанном месте вырос эшафот пяти футов в высоту, десяти в ширину и восьмидесяти в длину. На эшафот, покрытый толстым слоем хвороста и вереска и обнесенный барьером из самого сухого дерева, какое только удалось найти, вели две узкие дорожки шириною в два фута и длиною в семьдесят футов, которые начинались у Лоджа деи Ланци. Сама лоджия была перегорожена пополам, чтобы у каждого из поборников веры было свое помещение для подготовки – что-то вроде театральных уборных, с тою лишь разницей, что трагедия здесь должна была разыграться невыдуманная.

Францисканцы прибыли на площадь и вошли в свой закуток без каких бы то ни было религиозных демонстраций, тогда как Савонарола устроил целую процессию: он шествовал в торжественном облачении, в котором служил службы в церкви, держа в руке Святые Дары, помещенные для всеобщего обозрения в хрустальную дароносицу. Что же до героя дня, брата Доменико, то он шел, неся распятие, а следом за ним двигались распевавшие псалмы монахи с красного цвета крестом. Далее следовали наиболее именитые горожане, принадлежавшие к числу их сторонников, с факелами в руках: будучи уверены в победе, они желали сами поджечь костер. Площадь же и примыкающие к ней улицы заполняла огромная толпа народа. Во всех окнах и дверях виднелось множество голов, террасы были забиты людьми, любопытные забрались даже на крышу собора и колокольню.

Перед лицом близящегося испытания францисканцы вдруг стали устраивать всяческие проволочки, из чего можно было заключить, что их претендент начинает сдавать. Сначала они выразили опасение, что брат Бонвичини – чародей и поэтому может иметь какой-нибудь талисман или амулет, хранящий от огня. Они потребовали, чтобы он в присутствии свидетелей переоделся в другое платье. Тот не возражал и, униженный подобным подозрением, переменил рубаху, подрясник и рясу. Тогда францисканцы, увидев, что Савонарола вручил брату Бонвичини дароносицу, возмутились: дескать, предавать Святые Дары огню – это профанация, такого уговора не было, и, если брат Бонвичини не откажется от этой сверхъестественной помощи, они в испытании участвовать не будут. Савонарола ответил, что в этом нет ничего удивительного: человек вручил себя Господу и держит в руках частичку плоти Того, от кого ждет спасения. Ответ францисканцев не удовлетворил, и от своего требования они решили не отступаться. Савонарола тоже стоял на своем, как скала, и почти четырехчасовая дискуссия ни к чему не привела. Тем временем народ, с самого утра заполнивший улицы, террасы и крыши и уже страдавший от голода и жажды, начал проявлять нетерпение, которое вскоре переросло в ропот, достигший ушей спорщиков. Сторонники Савонаролы, безгранично верившие в него и в чудо, стали уговаривать монаха уступить. Савонарола ответил, что уступил бы, если бы подвергался испытанию сам, но поскольку на костер должен взойти другой, он должен принять все меры предосторожности. Прошло еще два часа, в течение которых сторонники доминиканца тщетно пытались сломить его упорство. Наконец, когда уже начало смеркаться и ропот зрителей сделался угрожающим, Бонвичини заявил, что готов взойти на костер с одним распятием в руке. В этом ему отказать не посмели, и брат Рондинелли был вынужден согласиться. Тогда народу объявили, что претенденты пришли к согласию и испытание вот-вот начнется. Публика успокоилась в надежде, что будет вознаграждена за долгое ожидание, но тут долго собиравшаяся над Флоренцией гроза разразилась с такою силой, что костер мгновенно залило дождем и разжечь его уже было невозможно. Толпа почувствовала себя обманутой, и ее энтузиазм уступил место негодованию; не зная, откуда исходили проволочки, она обвинила во всем обоих соперников. Синьория, предвидевшая возможные беспорядки, приказала всем разойтись, но люди, несмотря на страшный ливень, ожидали выхода соперников. Рондинелли был встречен шиканьем и градом камней. Савонарола же благодаря священническому облачению и Святым Дарам, которые он держал в руках, прошел через толпу беспрепятственно – чудо не менее замечательное, чем если бы он прошел через горящий костер.