Джед МакКенна - Во сне: теория заговора Страница 29

Само собой, я должен прочитать книги и просмотреть фильмы, если собираюсь критиковать их, но на самом деле в этом нет необходимости, да мне и не хочется. Если бы книги и фильмы, на которые ссылается Мэгги, действительно приводили к изменениям и улучшениям, если бы каждый реагировал на них сменой направления с самозакапывания на продвижение вперед, я бы обязательно заинтересовался, но они тянут на мимолетную прихоть, занимают на пятнадцать минут и исчезают. Эта тема сама по себе вечная, а «Курс чудес», возможно, лучше других книг ее раскрывает, так что я рад, что она заинтересовалась именно им, а не каким-нибудь коммерческим набором из трех CD о чудесах ведьмовства.

Я допускаю, что Мэгги хочется провести со мной побольше времени, но она уже поняла, что меня не так легко разговорить. Не потому что я недружелюбен, просто я не умею поддерживать нормальный разговор. Мы провели какое-то время, обсуждая фильмы, но наши вкусы и уровень интересов не совпадают: я как раз пристрастился к Бела Тарру, а она к низкобюджетным лентам независимых студий. В музыке меня пока занимает Арво Пярт, а когда она говорит, что занимает ее, я даже не понимаю, что имеется в виду. Я как раз увлечен экономикой и мировыми событиями, потому что люблю бури и вижу, как собираются темные тучи, но это мой личный интерес и тут нечего обсуждать. Мы пытались поговорить о чем-нибудь интересном для нее, но непонимание было слишком глубоко. Она все вспоминала события из нашего прошлого, пытаясь втиснуться в мою крохотную область интересов. Я высоко оцениваю ее усилия и хочу вознаградить их, если смогу. Я напоминаю себе, что она приходит ко мне в эту хижину не потому что я остроумен или очарователен, а потому что она юная девушка на самом верху одинокой вершины и я для нее хоть какое-то развлечение. Уверен, живи мы на Манхэттене, мы бы больше никогда не увиделись.

— Но это возможно, да? — спрашивает она. — Необязательно же быть взрослым в вашем смысле? Разве не любой может заниматся этими штуками с чудесами?

— До некоторой степени, естественно, — говорю я. — Каждый может заниматься и все время занимается, хммм, штуками с чудесами, и, возможно, отделенный человек может делать это даже лучше, чем интегрированный, если соблюдает указания из этих книг, не знаю. Возможно, это больше зависит от правильной настройки, чем от степени пробужденности. Полагаю, чем больше прилагается усилий, тем вернее результат. Будь осторожен, желая чего-либо, — вот неизменно хороший совет.

1-3 — Степень сложности

— Я сделала копию перечня пятидесяти принципов чудес из начала «Курса», — говорит она. — Мне показалось, будет забавно поспрашивать вас о них.

Я могу придумать две или три причины, по которым ей хотелось бы сделать это для себя самой. Единственная причина для меня, не считая того, что это умеренно интересная тема для обсуждения с Мэгги, состоит в том, что это может пригодиться для книги.

— Разумеется, можно попробовать, если ты будешь записывать. Да?

— Да.

— Хорошо, какой первый принцип? Степеней сложности нет?

Она достает из заднего кармана несколько листков и разворачивает их.

— Степеней сложности нет, — говорит она, — правильно.

— Все верно.

Она встает, берет ручку и бумагу и снова занимает угол дивана, откуда может видеть меня, а я ее, если поверну голову. Майя добровольно берет на себя обязанность греть ей ногу. Я смотрю на огонь и размышляю, хочу ли я видеть это в книге и годятся ли для этого пятьдесят принципов «Курса чудес». Возможно. Иногда я пишу материал для книги и полирую его почти до степени полной готовности, прежде чем решу отказаться от него, а иногда, к моему удивлению, лучше всего получаются именно те вещи, на которые я уже почти не надеялся, так что я весьма склонен игнорировать возможное первоначальное сопротивление материалу, особенно если кто-то еще выражает желание поучаствовать в его разработке. Мое время не настолько ценно, чтобы не потакать маленьким вылазкам в область воображения, и я не так сильно поглощен вопросами целесообразности поддержания нужных отношений, чтобы пренебречь кем-то столь же приятным и азартным, как Мэгги.

— Хорошо, — говорю я, — прежде чем мы начнем, давай кое-что уточним. Все, что я скажу, основано на моем личном понимании, и все. Я не эксперт. У меня не так уж много знаний, только разум и опыт, и я уверен, что есть факторы и особенности, о которых я не знаю ничего. Есть темы, о которых я могу говорить с полной уверенностью, и это не одна из них.

— Покончили со своими маленькими отговорками? — спрашивает она.

— Я оставляю за собой право…

— Принято к сведению. Так вы согласны, что здесь нет степеней сложности.

— Да. Здесь нет проблемы масштаба. Размер и сложность не имеют значения, не считая, возможно, случаев, когда они затуманивают разум сомнением. Если элементы расположены на своих местах и нет препятствий, все работает. Также здесь нет места оценочным суждениям, на случай, если они возникнут позднее. Здесь не возникают вопросы ценности.

— Итак, это похоже на магию.

— Похоже на спецэффекты. Нет разницы между созданием молекулы, дерева, леса, планет или галактики. Один и тот же уровень сложности.

— Следующий принцип, второй, гласит, что чудеса не имеют значения.

— Чудо это неудачно выбранное слово.

— Какое слово правильное? Воплощение?

— Нет, оно все еще отражает детский взгляд на вещи. Поток, интеграция, настройка, со-творение, в таком роде. Это естественный побочный продукт настройки. Приведи себя в порядок, и эти штуки сами устроятся.

— Может, вам стоит изобрести слово, — предлагает она.

— Мне на ум не приходит идея, а не слово. Это не то, что можно выделить, не потеряв его: все равно что ловить солнечный свет ладонями. Интегрированное состояние, как подсказывает само его название, не состоит из частей. Чудо это не подпрограмма какой-то большей программы, как может показаться с отделенной точки зрения, и оно не упаковано фабричным способом. Человек — это снящийся персонаж во вселенной сновидения, но эти два — я и окружающее — на самом деле одно.

— Звучит очень мистически.

— Надо полагать.

— Можете вы пользоваться словом чудо, просто ради удобства?

— Умеренно неохотно, — ворчу я. — Я бы предпочел со-творение.

— Принято к сведению. Итак, имеют ли значение чудеса?

— Нет, — говорю я, — ни сами по себе, ни их последствия. Попросту вещи так работают.

— Что насчет Иисуса, гуляющего по воде, или превращения воды в вино и прочего?

— Да, или волшебных бобов Джека, или удлиняющегося носа Пиноккио.

Она делает пометки.

— Библия в качестве свидетельства не принимается, полагаю.

— Полагаю, что нет.

— Так, — говорит она, — номер три. Чудеса происходят из любви. Любовь есть источник…

— Нет, извини, мы не можем так перегибать палку. Нам пришлось бы дать новое определение любви, чтобы она подошла. В этом нет ни необходимости, ни интереса, слишком много сил надо потратить, и все понапрасну. «Курс чудес» переиначивает предмет, чтобы он подошел для его собственной структуры, но любовь прекрасно обойдется без этого. Следующий.

— Так это неправильно? — спрашивает она.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты говоришь, что «Курс» ошибается?

— Не столько ошибается, сколько искажает. Почему, как ты думаешь?

— Ну, мне кажется, я думаю… Я не знаю.

— Он написан с и для отделенной точки зрения. «Курс» — это не что-то вроде мудрости или истины, это просто современный христианский ремикс, но нельзя смешивать бессмыслицу со смыслом. Если цифры не сходятся, им не делают массаж, их стирают с доски и начинают заново.

— Но что насчет молитвы и всего этого?

— Я, конечно, могу увидеть, где тут религиозные системы хотят предъявить права на процесс со-творения, трактовать его как Божью силу или милость, объявить его своей собственностью и использовать для поддержания своих верований, но религиозный элемент уводит нас в неверном направлении и служит только усилению незрелого понимания. Нет необходимости обряжать со-творение в религиозные одежки: это предполагает, что тут возможно оценочное суждение или фактор ценности, а это не так. Нечестивец воплощает желания так же, как праведный, а возможно даже лучше, поскольку более страстные эмоции сильнее.

— Правда? Звучит как-то неправильно.

— Неправильно или несправедливо?

— Не знаю, и то и другое, полагаю.

— Закрой глаза.

— Хорошо.

— Представь себе счастливых, добродушных людей.

— Хорошо.

— Что они делают?

— Ничего, — говорит она. — Просто сидят.

— Хочешь снять о них кино?

— Не могу, — отвечает она, — тут ничего не происходит.

— Точно. Они довольны. Ими не движет желание изменить, улучшить или создать что-нибудь. Без неудовлетворенности нет драмы или конфликта. Режиссер кричит: «Мотор!», — и ничего не происходит. Если хочешь сделать их интересными, разбомби их счастье, подними их и подвигай, как поступил Бог с Кеном и Барби. Потом несфокусированную эмоциональную энергию можно на чем-нибудь сфокусировать и начнется история. Создатели и разрушители безумны наполовину или более того, и именно это безумие подпитывает перемены и воплощает реальность. Я знаю, что я совершенно безумен.