Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев Страница 29

Он указал назад. Вероятно, тяжко им было вблизи этой непреодолимой для них границы. Мучений в этом мире хватало и без этого.

Люди пошли дальше, с каждым шагом даже дышалось как-то легче. Илейка снял с головы повязку, двое других сделали тоже самое чуть позднее.

Огонек впереди мерцал. Он словно бы висел в полуметре над поверхностью. Но не это было удивительно. Странно было то, что рядом с ним стояла душа. Хотя, конечно, может быть, это был тоже человек в солдатской форме образца Великой Отечественной войны начала сороковых годов, но совсем скоро они выяснили, что это была именно кающаяся душа Александра Петровича Мосиенко.

Майор даже вздрогнул: уж больно похожим был этот солдат на прапорщика Мусу, под командованием которого Макс служил в Советской Армии.

Не забывают, — кивнул на огонек тот.

Ты как здесь? — спросил Илейка. — Наши пройти не смогли.

Солдат оглядел подошедших к нему людей и только почесал в затылке. Он оказался здесь только потому, что его поминали. А эти выглядели не так, как прочие, что-то в них было странное.

— Да только так на погост и попасть можно, — сказал он, пожав плечами. — А вы-то кто?

А мы живые, — ответил Макс и со вздохом добавил. — Ну, пока еще живые. Если сейчас не поедим, то будем мертвые.

Вот оно что! — то ли удивился, то ли восхитился солдат. На лице его возникла полуулыбка. — Ну, значит, сделаться мертвыми вам пока не грозит.

Он жестом показал на огонек, точнее, на то, что было возле него. А были там пирожки, горбушка хлеба, вареная рыба и даже некая прозрачная жидкость в граненом стакане.

Угощайтесь, товарищи, — предложил солдат.

Макс посмотрел на Тойво, Тойво посмотрел на Илейку, а Илейко ни на кого не смотрел. Он ловко разделил еду на три части и, показывая пример, первым отправил свою долю в рот.

Через некоторое время осталась только одна жидкость в стакане.

Чего же вы не пьете? — усмехнулся солдат. — Хороший самогон.

А еще что-нибудь есть? — в надежде спросил Макс. Голод, конечно, утолить не удалось. Так, на один зуб.

Ну, так вы пройдите по погосту — должно что-нибудь быть. Приносят люди, не забывают пока.

Действительно, стоило лишь отойти в сторону, как обнаружилась еще еда и стакан чая, а потом еще и еще.

Пойду-ка я сы-ма-гона дрябну, — сказал Илейка, когда они утолили голод и даже в некотором роде наелись. — Побеседую с тем солдатом. А то стоит там очи долу.

Как тополь на Плющихе, — согласился сытый Макс. — А мы пока с товарищем Антикайненом запасом провизии займемся. Точно?

Тойво в ответ сдержанно икнул.

Александр Петрович погиб в 41 году. Призванный Роменским военкоматом в первый день войны, он пережил два окружения — под Могилевом и по выходу из него под Ельней. За это время научился стрелять не только из винтовки Мосина образца 1905 года, но и всякого трофейного немецкого оружия. Ну, этим промышляли все, кто пробирался с ним вместе по лесам и болотам. Главное, что ему далось в нехитрой воинской науке — это не бояться подлого немца и валить его при любой возможности.

С семьей связи не было никакой, они все остались на оккупированной территории, поэтому никаких писем или посылок он не ждал. Разве что с далекого Алтая, когда ему после проверки и перед новой дислокацией выдали набор «воину-герою». Полученные ранения во время первых месяцев боев были нестрашными, на нем заживало, как на собаке, поэтому к Тихвину он прибыл слегка отъевшимся, немного отоспавшимся, но со жгучей ненавистью к фашисту.

Так от этой ненависти и погиб перед Новым годом, отстреливаясь от наступавших на деревню Кайвакса неприятелей. Мог бы отползти вместе со всеми, да не смог.

Вообще-то немцы эти были не вполне немцами. Здесь воевали норвежские подразделения егерей, которые вели себя даже хуже, нежели германские фашисты. Очень почему-то уважали норвежцы глумиться над советскими раненными, резали их бритвами, кололи штык-ножами, могли заживо сжечь в сарае или доме. Но истинную национальность их не называли: немцы — и есть немцы. А те и пользовались этим — все равно зверства не им припишут.

У края деревни Александр Петрович, или по простому — Муса, воевал с потомками викингов, как те себя величали. Стоял яркий солнечный и морозный день. Днем ранее в газете «Известия» он прочитал о зверствах фашистов на их фронте. Прочитал и закручинился. Ненависти у него не прибавилось, потому что напитался ею за время своих окружений на всю оставшуюся жизнь. Просто не хотел, чтобы какая-то вражеская морда глумилась над его беззащитным телом. В случае, если тело бы его подвело.

До ближайшего города Тихвина было около десяти километров. А Тихвин в тот день пал. Но ни Муса, ни товарищи его об этом не знали. Они сидели на развалинах церкви и пуляли в белые фигуры фашистов. Те в ответ пуляли в их белые фигуры. Все друг в друга пуляли. Но у наших был пулемет. А потом у врагов появился снайпер.

Это сыграло решающую роль.

Команда «отступать на запасные позиции» пришла в тот момент, когда словил пулю в плечо первый номер пулеметного расчета. Второй номер кликнул Мусу, чтобы тот помог ему сдерживать врагов — непременно надо было прикрыть отход товарищей.

Пули у снайпера были гадкие. Первый номер стонал и, несмотря на все оперативные медицинские меры, которые были в распоряжении солдат, впадал в забытье. Оставлять его здесь было смерти подобно.

Второй номер предложил Мусе тащить товарища к своим — там и санинструктор имелся — но тот предложил сделать наоборот. Он мог сам некоторое время вести огонь, пока не требовалось перезарядки. А они пускай отползают, только гранаты оставь.

Гранаты ему оставили, а еще несколько полных обойм на винтовку. Можно, в принципе, воевать. Муса не страшился остаться один. Он был уверен, что товарищи его не бросят, тем более пулемет был с ним. Пулемет — это ответственность, а отвечать за потерю боевого оружия никто не любит.

Фашисты залегли после первой же короткой очереди по ним. Муса не хотел растратить весь свой боезапас за пару минут. Масхалаты у врагов были, что надо — ни хрена на снегу не видны. Его собственный был уже порядком порван, испачкан сажей и пулеметной смазкой, легко замерзающей на морозе.

И тут в него прилетела пуля. Эта была та самая гадкая снайперская пуля, которая разворотила ему весь носок валенка. Что там со ступней его сделалось — даже